порту. Потому он и редко ходил по веселым девкам, что частенько, приодевшись в лучшее, уходил в Город и охотился там на красную дичь, молодых красоток, причем каким-то волшебным чутьем с ходу угадывал тех, кто в недотрогах не числится. И не простых служанок, растрепок-кухарок, а Приказчиц из богатых лавок, а то и молодых Мастериц. Очень быстро с ними знакомился, чаще всего выдавая себя за третьего помощника навигаре с морского парусника (сухопутные девушки обычно в порту никогда не бывали, морского дела не знали и ведать не ведали, что на самых больших кораблях помощник у навигаре только один, редко-редко два, а третьего не бывало отроду). Самое позднее через три дня красотки соглашались прийти к нему в гости, в уютный домик на Якорной, где холостой Фишта обитал со старой служанкой, давно привычной ему подыгрывать в очередном нехитром лицедействе. И ведь не случалось промахов! Более того: через пару недель, когда очередная дичинка, ставшая постельной подругой, Фиште надоедала (а иные надоедали и быстрее), он ухитрялся с ними расстаться по-доброму, без обид с их стороны и попыток женить на себе (к чему незамужние девушки, особенно после постели, питают лютую склонность)...
Ну, а теперь Фишта превзошел сам себя. Задурил головку молодой незамужней Титорше из женского Школариума с Книгопечатной улицы. Узнав, что онаучит мироописанию, Фишта на это и сделал упор в обычных мастерских побрехушках: живописал, как его однажды едва не сожрали дикари на Жемчужных островах, как их корабль храбро продирался через небывалую бурю у мыса Каберрат (где рискуют ходить только самые отчаянные капитаны), как он видел в Ларотанском море страшенного Морского Ящера (в чье существование не все ученые люди верят), а у Радужного Архипелага — легендарный Корабль-Привид и даже его проклятого Создателем за все грехи капитана.
Титорша слушала завороженно, впервые в жизни столкнувшись с живым воплощением того, о чем она лишь читала и рассказывала школярам. И Фишта ее как следует обмацал, даже залезши под подол, и не где-нибудь на мосту Птицы Инотали или в темном закоулке, а где бы вы думали — в зале зверячьих чучел Музея мироописания, где они оказались единственными посетителями! И всего через пару дней гуляний-провожаний она согласилась прийти к Фиште в гости, прельщенная его собранием морских диковинок...
Хохот потряс стены избушки; Тарик не отставал. Он пару раз бывал у Фишты в гостях и помянутое собрание видел. В самом деле богатое, но в основном из диковинок подобраны те, что касаются одного-единственного. Есть там настоящая кость длиной в пол-локтя — та, что пребывает в мужском причиндале северного клыкача 139. Есть дюжины две покрытых искусной резьбой мужских причиндалов из желтого дерева — амулеты, по убеждению дикарей с Сияющих островов повышающие мужскую силу. Дикари там малость пообтесавшиеся, мирные, давно смекнули, что гораздо выгоднее не жрать мореплавателей, а продавать им разнообразные поделки из желтого дерева, которое только там и растет, идет еще на дорогие мебеля. Есть раскрашенные картинки с Едобара, изображающие изощренные и разнообразные способы любви Матросов и тамошних веселых девок (из-за чего к названию Едобара знающие люди в чисто мужской компании добавляют буквицу «л» после заглавной). Да чего там только нет... Убойнее всего, Фишта говорил, на дичину действуют едобарские картинки — добрая половина способов там и придумана и на суше известна мало. Вот и на Титоршу Дорителлу наверняка так и подействуют. Как ни крути, а это прямо относится к мироописанию, верно ведь?
— Чует моя душа, что не придется все три дюжины картинок пересматривать, — со всегдашней уверенностью в себе и обычной скромностью сказал Фишта. — На первой дюжине я ей и заправлю, симпоточке. Титорша — это, сами знаете, на ступенечку повыше Цеховых, и мало кто их раскладывал из портовых ухарей. Этак я и в самом деле заветную мечту обрету...
— Ну, а мы на тебя об заклад побьемся насчет следующего года, — заявил Чорри под общий хохот.
Заветную мечту Фишты все давно знали: заправить блудень дворянке. Само по себе дело нехитрое: известно же, что многие дворянки нестрогих правил (особенно кому достались мужья в годочках) отнюдь не чураются самых что ни на есть простолюдинов. Однако загвоздка в другом: в отличие от тех, кто гербом не обременен, с дворянкой можно познакомиться, только если она сама тебя углядит и положит глаз... Таких случаев больше, чем думают пожилые мужья-дворяне, но это ж надо, чтобы повезло...
— А это еще неизвестно, как повернется, — сказал Фишта, когда остальные отсмеялись. — Появилась наметочка. Одна моя прежняя служит в лавке у кружевницы на Златошвейной и говорила, что к ним частенько в одно и то же время заходит в определенные дни одна не просто благородная, а целая маркиза, что живет поблизости. Пару раз заходила с муженьком, так из муженька песок сыпется, а маркиза молодая. И глазыньки, Полита говорит, светятся неутоленным блудом. Вот я и прикинул: в свободный день надену мундир морского офицера и загляну в лавку якобы за кружевами, а там поглядим, как обернется. У маркизы «сладенькая штукенция» точно так же вдоль, а не поперек, все знают... Недоверия ему никто не выразил: во-первых, давно известно, что Фишта никогда не врет и даже не особенно приукрашивает, а во-вторых, водится за ним удивительная способность: с иными из прежних ухитряется как-то поддерживать добрые беспостельные отношения, чему многие крепко завидуют.
— Дело опасное, — задумчиво сказал Дангул, самый рассудительный из ватаги. — Ежели заловят в морском мундире и узнают, кто ты есть, — на рудники не пошлют, но плетей отведаешь...
— Сам знаю, — отмахнулся Фишта.— И придумал кое-что. Когда добуду мундир по росту — а дело нехитрое, была бы денежка, — спорю все жгуты и знаки, гербовые пуговицы заменю на простые, и буду отставной морской офицер. А к отставным не присматриваются и не придираются, только там, где самозванцы пытаются мошенничество провернуть. Так я ж в такие места и не сунусь...
— Годочками не вышел для отставного, — упорствовал Дангул.
— А я вечный отставной, если речь зайдет, — ухмыльнулся Фишта. — А раньше срока в отставку ушел после летучей хвори, которая на многое зловредно влияет, но не на мужскую силу. Расскажу ей завлекательно про такую летучую хворь, какая только в море бывает, уже придумал историю... Откуда сухопутной бабе знать, что такой хвори нет вовсе? Она ж не ученый лекарь, ей будет главное, что эта хворь ниже
