Дина Бромберг - Просто ждать

      - Привет, Громила! — при этих словах он обернулся, как обычно погрозил мне кулаком и оглушительно проорал:

      - Привет, Кривой!

      - Заканчиваешь?

      - Ну да. Сейчас долью вот, и пойдем, — с этими словами Громила лязгнул дверцей бензобака темно-зеленого «Лексуса» и выпрямился. Дамочка из «Лексуса» крикнула Громиле, чтобы он был поосторожнее. Громила презрительно сморщил нос и издал губами неприличный звук.

      - Ты не в духе?

      - Что? Я? Да нет, ничего.

И все же он был не в духе. Пока мы дошли до паба от его бензоколонки, он раза три чуть не сцепился с какой-то гопотой — их нынче в городе развелось до черта, все лохматые, заросшие, все в каких-то висюльках, я их сам терпеть не могу, но Громила уж очень наезжал, мне даже пришлось его чуть не силой тащить. Пришли мы в паб — ну, там все, как обычно. Стив за стойкой, Рози в зале, занята до самого упора, к нам подошла не сразу. Как подошла, Громила тут же положил руку ей на круп и говорит:

      - Ну, когда у нас с тобой свадьба?

Рози его отшила, заказ взяла и ушла. Громила дождался, когда она пиво принесет, потом ближе придвинулся и сказал:

      - Слушай, Одноглазый, знаешь, что сегодня произошло?

      - Пока не знаю, — я отхлебнул пива. Хорошее пиво у Стива, особенно черное ирландское, если много выпить — с ног свалишься.

      - В общем… в общем, гость у меня сегодня побывал.

— Гость… в смысле…?

      - В смысле гость.

      - А ты не напутал. Пьян не был, часом?

      - Да чего ты! Не ошибся я, точно — гость.

      - Как он выглядел?

      - Да мужик, как мужик, на черном «Вольво», в костюме, при галстуке — на вид хлюпик вроде банковского клерка.

      - А с чего ты решил, что он — гость?

      - Он мне сказал… платить стал когда, посмотрел снизу вверх и говорит, спокойно так: «Ну, до встречи в черный четверг», — и подмигивает. Ты себе не представляешь, Кривой — у меня чуть не сердечный приступ, руки дрожат, в глазах темно, я следующему клиенту аж бензину перелил, весь асфальт заляпал.

      Громила судорожно закурил и приложился к пиву.

      - Да погоди ты пугаться, — ответил я, вытаскивая трубку. У меня у самого внутри заворочалась нехорошая дрожь, но я старался не подавать виду. Положил руку на Громилину лапищу и сказал как можно ровнее:

      - Да чего бояться-то? Все равно к тому все и шло, как будто сам не знаешь?

— Тебе сказать, чего я боюсь? Да, Кривой, боюсь, очень боюсь, Громила струсил на этот раз, можно сказать, первый раз в жизни, а все почему? Почему, а? Не догадываешься? Потому что когда они шли на нас в открытую, когда в моей руке моталась моя Гром-кувалда, когда ты рвал Волку пасть, а Локи-Перевертыш, как бешеный прыгал на носу своего жуткого корабля — тогда все было понятно. Они — это они, а мы — это мы. Все честно, в открытую, лицом к лицу. И все знали, что если не сейчас, то все равно будет еще один шанс. Обязательно будет. А теперь все иначе. Все изменилось. Я этому придурку на «Вольво» даже ответить толком не смог. Не смел — нам это запрещено, ты же знаешь! Ну, что ты на это скажешь? Мы были первыми в этом мире, мы его создали, из праха, из ничего, а теперь подонки, наши ровесники, которым тоже по две с лишним тыщи лет, эти дешевые пачкуны, переряженные современными клерками, они предлагают нам пойти прогуляться! Поискать себе другий мир, не иначе! Ну, что скажешь, Все-От-тец, мать твою!

Да что тут скажешь. Я тупо уставился на стакан с пивом. Сижу, молчу, Громила тоже молчит и вдруг как выпалит:

      - Пойду, позвоню Фид.

      - Кому позвонишь?

      - Да Фид же. Ну этой, доченьке корабельщика. Я еле понял, про кого он. Про нашу вертихвостку, которая всех наших и не наших мужиков в свое время перетрахала. Смертных, божественных — за что ее Перевертыш в свое время ругательски ругал, хаял и поносил на той самой знаменитой пирушке, где ему не досталось ни почетного места, ни доброго пива.

      - Погоди, не надо ей звонить, — говорю.

      - А кому звонить-то еще? У остальных я и телефонов не знаю, Тир, например, вообще без телефона живет где-то в Австралии, в самой глуши.

      - Забрался же. Ладно тебе, Громила, не звони никому, не надо звонить. Давай лучше поговорим.

      - О чем нам говорить! — Громила кулаком по столу ка-ак жахнет, аж стаканы подпрыгнули.

      - Сам знаешь, о чем. Громила помолчал и говорит:

      - А сам-то ты что об этом думаешь?

      - Да ничего особенного не думаю, — говорю. — Просто они опять хотят перевернуть все с ног на голову. Ну, а я стоять в стороне не собираюсь.

      - И что же ты сделаешь? Ну, говори, что? Ты, Кривой, недаром своего глаза лишился. За мудрость великую отдал, верно? Ну, зато и честь тебе, и хвала. Всегда был самый умный из нас. А я самый глупый, верно? Они все как говорят: «Сила есть — ума не надо». Со мной даже Перевертыш не спорил, просто старался убраться подальше, когда я свою Гром-кувалду вытаскивал. А ты даже свой глаз отдал, лишь бы знать больше. Толку, правда, от этого… вот и мы и сошлись, самый умный и самый глупый. Тебя-то ведь на понт не возьмешь. Ну, так я хочу послушать, что ты себе думаешь обо всем этом!

      - Тебе что, прямо так план действий и расписать?

— Да, мне все надо расписать. Я же глупый, дурак дураком, сын Урд, Земли-матушки, в мозгах камни да песок!

— Прекрати! — прикрикнул я. — Не позорь собственную мать, идиот! Нет у меня никакого плана! Я просто знаю, что не дамся им за так!

      - И что ты против них, с голыми руками? — заорал Громила. Тут, на счастье, Рози подошла. Убрала пустые стаканы, полные поставила и попросила Громилу, чтобы он не орал. Громила ее снова облапил и тоже попросил:

      - Посиди с нами, а? Ну хоть немного.

      - Не могу, работа, — отвечает Рози.

      - Когда наша свадьба? — спрашивает Громила.

      - В воскресенье моя свадьба, только не с тобой, а с Лу Харбисоном.

— Тьфу ты, опять опоздал, — сказал Громила. Расстроился по-настоящему. Рози мазнула его полотенцем шутя, а он на это выдал что-то в духе «Меня девушки не любят», уронил руки на стол и заснул. Пришлось волочь его домой на себе. Тяжеленький он, Громила, висит на мне мешок мешком, а я с пыхтеньем тащу его. Приволок его домой, пьяного, уложил спать, а самому не спится — как назло. Пива выпил, как обычно, четыре пинты с лишним, а трезвяк трезвяком. Сижу, думаю, вспоминаю. Две с лишним тыщи лет на грешной матушке-Земле отгрохать — не шутка ведь. Всякого повидал. Знаю, что Час Богов все равно когда-нибудь да наступит, вроде привыкнуть пора к этой мысли, а мурашки по коже все ж бегают. Устал я. И так к человеческой шкуре привык, что чуть не сам человеком заделался, бояться стал разных разностей, как смертный какой-нибудь. Громиле вон легче — напьется и сам себя не помнит, хоть и бог, а мне что? Второй глаз отдать, чтобы вообще не видеть, что кругом творится? Телефон меня от этих мыслей избавил. Затрезвонил, как сумасшедший, я на Громилу оглянулся — тот дышит ровно, как дите. Ну, я снял трубку:

      - Алло, — говорю.

      - Алло, — женский голос. — Это квартира Торстена Блумквиста?

      - Да.

      - Извините, мне нужен сам Торстен, позовите его пожалуйста.

      А я молчу, как дурак. Голос перехватило, потому что я женщину узнал. Жена моя бывшая, которую я лет четыреста не видел.

      - Алло, алло, вы меня слышите?

— Это ты, Фрида? — спрашиваю, а у самого губы трясутся. А она тоже растерялась и молчит. — Извините, — говорю, — у вас голос такой, вы на одну мою знакомую похожи, может, обознался. А Гро… Торстен, то есть, спит сейчас.

Она опять молчит. И я молчу. Ну прямо как два дурака. Я уже понял, что не обознался, что это правда она, но спросить снова боюсь до коликов.

      - Это кто? — спрашивает она, и голос у нее немного дрожит, значит, тоже волнуется.

      - Это я, Фрида, — говорю, — я, Хантер. Твой бывший муж.

— Хантер, — говорит она, — Хантер… о Господи! Хантер! Не может быть! Почему бывший? И что ты там делаешь?

      - Да мы…мы тут, с Громилой, то есть с Торстеном, пиво пьем, в общем, — говорю. Ну, дальше ерунда всякая пошла, мы оба расчувствовались, я сказал, что на нее ни капли не сержусь, она сказала, что очень хочет повидаться, я заорал, чтобы она немедленно приезжала, она грустно ответила, что немедленно не получится, потому что ей лететь аж из Сассен-Фолкса.

      - Приезжай завтра. Тут уже выходные вовсю, мы с Громилой никуда не собираемся.

      - Хорошо, — у нее голос все тот же, с хрипловатой бархатцей.

С ума можно сойти! Она завтра приедет сюда! Я положил трубку и нервно оглянулся. Громила все так же мерно дышал. Я не стал его будить, достал из шкафчика на кухне бутылку с виски, хлебнул немного. Полегчало. Я от нее всегда с ума схожу, от одного ее голоса коленки подгибаются, это ведь она меня тогда кинула, подло, нечестно, сбежала с каким-то пройдохой в чистеньком камзольчике. Ей, видите ли, надоели воспоминания двухтысячелетней давности, которые ей приходилось со мной делить. Ей, видите ли, захотелось любви смертного, который не подозревает, кто она такая. Бог на пенсии ей больше не нужен, понимаете? В общем, ладно. Я хлебнул еще виски и перестал сердиться. Главное, она все та же. Голос, по крайней мере. Я до утра сидел, смотрел в бутылку. Допил почти всю. Так и не заснул. А Громила так и не проснулся. Аж до десяти утра продрых. В десять в дверь постучали, я пошел открывать — Фрида стоит.