Птицы
Глава 1. Финч
Снег. Он идет, как незнакомец. Казалось бы, совсем рядом — руку протянуть и коснешься, и все же он так далеко — за окном. Снег будто манит… манит пальцем: выйди, забирайся ко мне под пальто, пойдем со мной.
Мальчику одиннадцати лет по имени Финч нестерпимо хотелось выйти прямо через это покрытое изморозью круглое окно и исчезнуть, уйти со снегом. Но он не мог. Он был наказан. А наказали его за то же, что он делал и сейчас: думал о своем и не слушал того, кто не любит, когда его не слушают.
На партах тускло горели газовые лампы, но все равно в классе было темно.
Финч сидел в последнем ряду, почти под самым потолком — места учеников поднимались ступенями, в то время как учительский стол тонул во мраке в глубине помещения. Там, внизу, едва заметно шевелилось нечто, кажущееся бесформенным, грубым и древним.
В классе было жутко… жутко сонно.
На учительском столе тикали часы, порой кто-то приглушенно кашлял, скрипели перья чернильных ручек. Что-то хриплым голосом бормотало существо, грузно расхаживающее у доски, ну а Финч все глядел в окно.
Снег окутал собой все — в этом городе он шел всегда. Внизу, у здания школы, проходила аллея с двумя рядами скрюченных деревьев, побелевших и простуженных. Фонари на чугунных столбах еще не зажгли, и до того, как они задорно загорятся по одному, оставалось совсем немного. Ни прохожих, ни экипажей на мостовой видно не было. Город словно вымер. Будто заснул, убаюканный тишиной и покоем зимнего дня.
Финч глядел на эту меланхоличную картину в белых тонах, и глаза его слипались. Он уже и сам почти заснул, когда за окном вдруг что-то начало происходить.
На аллее появился человек с черным зонтиком. Он походил на размытое чернильное пятно в своем смоляном пальто и цилиндре. Мужчина озирался по сторонам, словно не понимал, где оказался. Финч не видел, откуда он пришел и мог бы поклясться, что всего мгновение назад никого на аллее не было — он даже поймал себя на нелепой мысли: «А что если этот человек просто вдруг выбрался из падающего снега?»
Мужчина между тем прекратил оглядываться и присел на скамейку. Но в тот же миг, как он ее коснулся… исчез, рассыпавшись снегом, а на том месте, где он только что находился, остались лишь несколько нахохлившихся черных ворон.
Финч вздрогнул. Сонливость как рукой сняло.
Он пригляделся: никаких следов джентльмена в цилиндре — лишь птицы на скамейке бродят туда-сюда и раскрывают клювы, что-то крича.
Мальчик перевел взгляд на одноклассников: может, кто-то из них видел то же, что и он? — но кругом были лишь грустные затылки склоненных над тетрадями голов. И как в такое время можно что-то писать?! Как можно не замечать, что происходит что-то странное?!
Но никто не замечал. Никому не было дела.
Финч снова поглядел в окно, но даже ворон больше не было. Лишь, как и мгновение назад, падал этот бесконечный снег…
— Вы все поняли, мистер Финч? — раздался надтреснутый голос от доски.
— Я ничего не понял, — пробормотал Финч. — Куда он исчез?
— Что вы сказали?
Финч встрепенулся:
— Ничего, мадам. Я вас внимательно слушаю…
— Тогда, надеюсь, вы готовы вместе со всеми перейти к заключительному параграфу…
Ветер выл в дымоходах, эхо от него долетало в класс на третьем этаже школы и сливалось с монотонным бормотанием карги в огромных круглых очках с выпуклыми стеклами. Карга стояла, сгорбившись у черной грифельной доски, и указывала на что-то резной указкой. Ее сухие потрескавшиеся губы медленно шевелились, а сморщенное застывшее лицо белело в потемках и издалека казалось, что оно висит в воздухе отдельно от тела.
Карга провела указкой по доске, очевидно, намереваясь процарапать в ней прореху и надеясь, что из раны потечет кровь. Она сморщила клювообразный нос, принюхиваясь.
Порой Финч думал, что в этом дряхлом существе каргу видит только он. На остальных же наказанных миссис Оул, учительница по «Странным числам», нагоняла лишь свою престарелую тоску.
— Ойт — это десятичная мера снега, — говорила миссис Оул, — которую забирает один ковш для переработки в гремпинах. В одном ойте — десять нилей. В одном ниле — десять клаптингов. Вы записываете, мистер Финч?
— Да-да, мадам.
Финч торопливо макнул ручку в чернильницу и кривобоко вывел: «10 клаптингов». При этом на странице осталась жирная уродливая клякса.
— Вы ведь знаете, что вы безнадежны, мистер Финч? — спросила миссис Оул, словно увидев неаккуратно растекшееся пятно, которое затянуло часть записей.
Финч молчал. Он это знал, однако ничего не мог поделать со своей рассеянностью. Дедушка говорил, что рассеянность — признак необычного ума и живой фантазии. А учителя говорили, что Финч просто отсталый. Так как Финч до сих пор не замечал у себя признаков необычного ума и не представлял, какое он имеет отношение к живой фантазии, то был склонен согласиться с мнением учителей.
«Не зря меня вечно наказывают, — думал он. — Кажется, я и правда отсталый»…
За что же наказали Финча на этот раз?
Что ж, если бы время можно было отмотать назад, примерно на полтора часа, то это по-прежнему был бы класс «Странных чисел» миссис Оул.
Финч, щуплый мальчишка с взлохмаченными синими волосами, подпирающий костлявой кистью лоб сидел там же, у окна. Он и не думал записывать то, что рассказывала миссис Оул, — вместо этого он хмурился, глядя на самый ненавистный для него в этом классе затылок.
— Мерзкая-премерзкая, гадкая-прегадкая, сопливая-пресопливая… — шептал он себе под нос, с презрением и досадой наблюдая поверх голов одноклассников за девочкой, сидящей через две парты от него.
Финчу эта девочка не нравилась до такой степени, до какой только одна вредная самовлюбленная зазнайка может не нравиться мальчишке, который считается самым большим чудаком в классе. То есть, она ему крайне не нравилась.
К таким, как она, любимчикам, учителя обычно относятся, как к своего рода маленьким заместителям. «Карликовые заместители», — называл их про себя Финч. Такие важные персоны всегда мнят о себе невесть что: как будто им сам господин директор школы предписал вместе с формой носить задранный нос и поджатые губки. А эта мисс Джей в особенности! Всюду лезет со своими знаниями и, как назло, неизменно отвечает на все вопросы учителей на «Н.О.», то есть «На Отлично», да еще с таким видом, как будто вызубрила всю «Энциклопедию Болестуса Брауна» наизусть. И при этом еще мнит себя самой большой красавицей в школе, несмотря на веснушки, курносый нос и два рыжих хвостика, глядя на которые вечно боишься обжечься.
А ее имя! А-ра-бел-ла! Футы-нуты… Вон Финч — просто Финч, и ничего, не пропадает. А тут, видите ли, «мисс Арабелла Джей, первая леди класса». Смешно просто. Сидит, сложив перед собой на парте ручки, с ровной, как в «Большом сборнике школьных правил», спиной, будто ее отходили по ней кочергой, и едва не дрожит вся — готовится ответить на еще не заданный учительницей вопрос. Вот было бы забавно…
— Мистер Финч, позвольте спросить, чем это вы занимаетесь?
В мальчика вонзился взгляд двух совиных глаз, округленный стеклами очков в роговой оправе. Будь у взгляда когти, Финчу в этот миг стало бы невыносимо больно.
Три десятка шей, полупридушенных узкими белыми воротничками и черными галстуками, повернулись к нему так синхронно и резко, словно каждый из учеников в одночасье получил крепкую пощечину.
Весь класс замер и уставился на Финча. Кто-то позволил себе чуть заметную усмешку: Финча не любили, и теперь его ждали неприятности — какие именно и за что еще никто не знал, но все уже были в предвкушении. Хуже всего, что и мисс Джей глядела на него, следила за появившимся в его глазах страхом, как злорадный зритель в цирке глядит на спотыкающегося канатоходца.
— Мне повторить свой вопрос, мистер Финч? — пролязгала металлическим голосом миссис Оул. — Чем вы занимаетесь, когда должны слушать то, что я рассказываю?!
