Деревья скрипели на ветру. На аллее никого не было, на скамейках громоздились сугробы и…
Слева раздался хрип. Финч повернул голову и в первый миг решил, что глядит на странного и довольно уродливого снеговика. На скамейке сидело толстое и голое существо с белой кожей — складки этой его кожи свисали с круглого брюха на тонкие коленки. Лицо было не менее странным и пугающим: черные глаза, длинный нос-клюв, и лишь где-то в глубине под ним угадывалась прорезь рта.
Финч даже споткнулся и на мгновение потерял из виду жуткое существо. Поднял взгляд и…
Никого там больше не было. Лишь большой ком снега будто бы вырастал из скамейки.
— Как же так?! — со смесью удивления и разочарования прошептал мальчик. — Куда оно подевалось?
Подевалось? А было ли оно там вообще?
«Почему мне сегодня постоянно видится что-то непонятное?! Сперва человек, превратившийся в птиц. Теперь вот это!»
Финч яростно потер глаза. После чего бросил недоверчивый взгляд на скамейку — никого.
«Померещилось?»
Хотелось верить, что да. И все же как-то уж слишком часто ему стали «мерещиться» разные вещи. Ладно еще, если бы он не увидел никаких подробностей, но он успел рассмотреть пугающее существо как следует. Оно было таким реальным… Эта гладкая обвисшая кожа, этот тяжелый нависающий нос и непроглядная чернота круглых глазок! Такое нарочно не придумаешь! А уж он, с его отсутствующей фантазией, точно не смог бы.
Финч почувствовал, что озноб усилился, и поежился в своем пальто. Сняв перчатку, он приложил ладонь ко лбу. Тот был раскален, как радиатор теплофора.
— Кажется, я заболел, — пробормотал мальчик.
«Я простыл, и у меня жар — с облегчением подумал Финч. — Это все объясняет… Никаких странных чудаков с зонтиками и носатых толстяков. Это просто я странный. Нужно поскорее вернуться домой. Дедушка приготовит горячий обед и заварит желудевый чай…»
Финч вспомнил, что дедушка обещал ему конфету из жестяной коробки на каминной полке, если он получит за домашнее задание хотя бы «Едва Удовлетворительно». Что ж, дело было сделано.
«Но ему нельзя говорить, что я заболел, — мысленно добавил Финч.— А то заставит пить рыбий жир и есть мерзкий лекарственный воск!»
Финч ускорил шаг. Нужно было попасть на трамвай как можно скорее. Пока ему не привиделось еще что-то жуткое и странное…
…Трамвайная станция представляла собой высокое здание из бурого кирпича с большими прямоугольными окнами, из которых на снег лились клетчатые полосы теплого рыжего света. Над входной дверью висела вывеска: «Трамвайная станция “Докери”. Счастливого пути».
Как только Финч подошел к станции, автоматон в вишневой форме Трамвайного ведомства услужливо открыл двери и пропустил его.
Финч потоптался на включившейся тепло-решетке у порога, стряхивая снег с ботинок, и шагнул внутрь.
Его тут же обдало теплом, и он буквально утонул в шуме разговоров, смехе и музыке, раздающейся из бронзовых рупоров, развешанных над дверями по обе стороны прохода. Здесь, в отличие от пустынной аллеи, было людно. Кругом горели лампы.
Внутри станция «Докери» представляла собой нечто, напоминающее небольшой крытый бульвар или, скорее, пассаж. Стеклянная крыша возвышалась высоко над головой, через нее было видно хмурое небо — одна за другой на гладкой поверхности умирали снежинки: снег на крыше станции не задерживался из-за горячих труб, проходящих под карнизами, и каминов в самом здании.
По сторонам ведущего к платформе прохода размещались: книжная лавка, шляпное ателье, чемоданный магазинчик, цирюльня, мастерская по ремонту автоматонов, отделение городской почты и кафе «Вильнич», за столиками в котором всегда сидели важные джентльмены в деловых костюмах и дамы в красивых платьях с беличьими воротниками.
Финч побрел к платформе. Ему было запрещено куда-либо заходить, да и вообще бродить по станции. А если задуматься: что ему там было делать, в этих лавках? Денег у него никогда не бывало, а стоять и глазеть на витрины — только душу травить, как говорил дедушка. Финч ощущал, что его душа и без того достаточно отравлена — ядом миссис Оул, подкравшейся простудой и прочими невзгодами. Поэтому он, как и всегда, просто шел на свой трамвай, не глядя по сторонам и при этом стараясь не натолкнуться на кого-нибудь из прохожих. Сожалел он лишь об окошке под вывеской «Кондитерская Трутти», из которого по всей станции расползался волшебный запах свежеиспеченных сахарных крендельков…
Шедший мимо мужчина задел Финча, едва не сбив его с ног, и как ни в чем не бывало продолжил путь. Мальчик остановился и негодующе поглядел ему вслед, потирая ушиб.
Грубый мистер в черном пальто и шляпе-котелке спешно отдалялся. Словно почувствовав, что на него глядят, он обернулся, одарив Финча кривой улыбкой и не менее кривым взглядом. В улыбке блеснул металлом зуб. Выражение лица незнакомца было зловредным и угрожающим, да и в целом он выглядел, как личность, не заслуживающая не то, что доверия, но даже приветствия — того и гляди рукав оттяпает.
Мужчина отвернулся и пошагал в сторону газетного киоска.
«Мерзкий тип», — подумал Финч и продолжил путь. Вскоре он оказался на платформе.
Здесь было холоднее, чем у лавок: ветер задувал и заносил снег в проемы, через которые трамваи попадали на станцию. Рельсовые пути вылезали будто прямо из холодного зимнего дня и в него же уходили на другом краю платформы.
Трамвая еще не было. Финч бросил взгляд на станционные часы. Один циферблат показывал общее время (без двенадцати минут четыре), на другом значилось оставшееся время до прибытия трамвая (ровно двенадцать минут).
Оглядевшись по сторонам в поисках констебля или станционного смотрителя, мальчик выбрал свободное место на ближайшей скамейке и быстро на нее уселся. Детям запрещалось сидеть на скамейках на станции — они были предназначены для почтенных джентльменов и дам — в общем, всяких-разных взрослых, но только не для детей. Разумеется, дети часто нарушали это правило.
От скуки Финч стал наблюдать за жизнью станции. На платформе сейчас было не очень много народу — всего пара стариков, читающих газеты. По другую сторону от путей, куда можно было добраться по мосткам, проходящим у стены над трамвайными проемами, люди буквально толпились: направление в сторону центра города было более популярным, чем в сторону Горри, где жил Финч.
В дальнем конце платформы располагалась билетная касса, к окошку которой выстроилась небольшая очередь, там же стоял пожилой усатый станционный смотритель — он с кем-то говорил и громко, от души, хохотал. Под столбом с часами вместе со своей табуреточкой и стулом для клиентов разместился натиральщик башмаков в фартуке. Работы у него сейчас хватало.
Как, впрочем, и у огромного человека в темно-синей форме и высоком шлеме с кокардой. Констебль держал за шиворот невысокого мужчину, трепыхающегося у него в руках, словно свежепойманная рыба. «Рыба» болтала руками по сторонам, изо всех сил пытаясь извернуться и куснуть констебля за пальцы.
— Пусти! Пусти! — верещал человечек, привлекая к себе заинтересованные взгляды.
Финч с удивлением узнал в пойманном неприятного типа с металлическим зубом, который его толкнул.
Констебль был непреклонен:
— Ну да! — пробасил он. — Щас! Вот прям взял и пустил! — Он повернул голову к недоуменным свидетелям этой драмы или, учитывая злобные и в то же время комичные гримасы пойманного, скорее, трагикомедии. — Соблюдайте спокойствие! Жулик пойман! Возвращайтесь к своим делам!
— А что он сделал, сэр? — спросила старушка с клюкой, подлетевшая к месту происшествия с резвостью пожарной кареты, торопящейся на пожар. По ее вдохновленному сморщенному лицу было видно, что она жаждет подробностей, сплетен и чуть ли не свежих городских легенд. — Пытался испортить часы? Или хотел пробраться в трамвай без билета? Или намеревался подменить заголовки в газетах?
— Крался и выглядел подозрительным.
— Гм…
