Дженн снова боязливо посмотрела на троицу в черных костюмах и солнцезащитных очках. В черное было одето большинство мужчин, пришедших сюда, но эти трое резко отличались от всех: стояли прямо, высоко держа головы, и выбрали такую позицию, откуда удобно наблюдать за всеми остальными, отслеживать, кто приходит и кто уходит. Она была воином и в них тоже чувствовала бойцов, они словно стояли на страже, ожидая какого-нибудь нападения. Они напомнили ей товарищей из отряда, саламанкийцев, и она не сомневалась, что они могут быть опасны.
Вот самый высокий, с посеребренными волосами и крепкой челюстью стронулся с места и направился прямо к могиле. Темные очки мешали ей рассмотреть его как следует. Дженн попыталась осторожно освободиться от руки стоящей рядом, крепко обнимающей ее и всхлипывающей Хеды.
Но не успела: человек уже подошел к бабушке. Ее все еще разыскивала полиция, как, впрочем, и деда тоже. Дженн нутром чувствовала, что этот человек работает на правительство.
«Оставь ее в покое», — подумала Дженн и освободилась от руки сестры.
— Эй, — громко сказала она, шагнув вперед.
Но человек уже протянул руку, и к ее удивлению, бабушка пожала ее. Дженн замерла, продолжая наблюдать, что будет дальше.
— Здравствуй, Эстер, — сказал человек с отчетливым южным акцентом.
— Здравствуй, Грег.
Голос Эстер Лейтнер был печален и тих.
— Я глубоко сожалею о твоей утрате. И мои товарищи тоже. Прими наши соболезнования.
Остальные двое подвинулись ближе. Дженн напряглась, стараясь не забыть кодекс саламанкийцев, запрещающий приносить вред другим людям. Но если они попытаются арестовать бабушку в день похорон папы Чену что ж, она не сомневалась, что даже сам отец Хуан не стал бы порицать ее.
— Спасибо.
Бабушка слегка наклонила царственную голову, словно королева перед подданным.
— Нам будет очень его не хватать. Он был достойный, искуснейший противник, — прибавил Грег.
— То же самое он думал и про тебя, — ответила бабушка.
Грег кивнул и повернулся, чтобы уйти. Но, увидев Дженн, остановился.
— У тебя растет не менее достойная смена, — сказал он.
Вздрогнув от неожиданности, Дженн смотрела на него, раскрыв рот; все, что она хотела сказать, напрочь вылетело из головы. Он снял свои темные очки и пронизал ее острым взглядом серых глаз. И тут она вдруг заметила на нем крест крестоносца, такой же, как и у нее на плече и на знамени саламанкийцев, только не красный, а черный. Издалека на фоне черного галстука он был просто незаметен.
— Многие здесь у нас молятся о том, чтобы вы оправдали наши надежды, — сказал он уже громким голосом, глядя ей прямо в глаза.
И пошел своей дорогой, а двое его товарищей молча последовали за ним. Ошеломленная Дженн повернула голову к бабушке, провожающей их своим взглядом.
— Как ты, бабушка, все в порядке? — спросила Дженн, понимая, насколько глупо это звучит.
Бабушка кивнула.
— Я буду скучать по Че, пока сама не помру, но он не хотел бы, чтобы я развалилась на части на его похоронах. Он хотел бы, чтобы я не сдавалась до конца.
В ее глазах заблестели слезы, но ни одной слезинки так и не выкатилось.
— Кто эти люди?
— Призраки прошлого, видения будущего, — пробормотала она.
Дженн нахмурилась, и тогда Эстер взяла ее щеки в ладони. И Дженн вспомнила прикосновение Антонио, это было как отражение в зеркале.
— Это страшные люди, — прибавила бабушка. — Они работают на правительство, охотятся за преступниками.
Ну вот, так она и думала. Непонятно только, почему они ушли с миром, почему не надели на бабушку наручники и не увезли ее в тюрьму. Впрочем, и на том спасибо.
— Он много лет гонялся за нами, — кивнула бабушка, — а вот теперь, гляди-ка, пришел выразить соболезнование.
«Удивительно, — подумала Дженн, — как все по-разному происходит в этом мире. Представить себе не могу вампира, пожимающего руку вдове павшего врага».
— Мне будет очень его не хватать, — сказала Дженн вслух, и слезы покатились по ее щекам.
— Он очень гордился тобой.
Эстер обняла внучку. Дженн прижалась к ней, усталая и напуганная, до глубины души потрясенная горем. Прежде она не понимала, насколько сильно зависела от деда, как глубоко верила в то, что все у нее будет хорошо, потому что папа Че обо всем позаботится. И вот теперь его нет.
Бабушка дала ей выплакаться вволю, черная блузка ее промокла чуть ли не насквозь, и с такой же твердой настойчивостью, с какой сама Дженн только что избавилась от объятий сестры, отстранила ее. Кончиками пальцев она осушила глаза внучки и улыбнулась.
Они вместе направились к черному лимузину, который должен был отвезти их к дедушкиному дому. Хеда, родители и пара родственников уже сидели внутри.
Эстер взяла Дженн под руку.
— Ну, а теперь расскажи про парня, в которого ты влюбилась. Про своего испанца.
Дженн изумленно посмотрела на бабушку. Никому из родственников она и словом не обмолвилась про Антонио. И о своих чувствах не говорила ни с кем, даже с отцом Хуаном.
— Откуда ты знаешь?
Эстер хитро улыбнулась.
— В тот день, когда я познакомилась с Чарльзом, меня сфотографировала одна моя подружка. У меня до сих пор лежит эта фотография. Там у меня такие же глаза, как у тебя теперь.
— Бабушка… — выдохнула Дженн; она не поверила.
С каждым шагом они удалялись от могилы папы Че. Ей хотелось броситься назад, обвить руками гроб и плакать, плакать. Откуда ж у нее в такую минуту глаза влюбленной девушки?
А бабушка все смотрела на нее, улыбалась и ждала.
— Его зовут Антонио, — призналась Дженн, покраснев: непривычно было здесь произносить его имя вслух.
— А почему он не приехал с тобой?
— Он хотел, — ответила Дженн. — Но он охотник. Я попросила его остаться, вдруг появится какая-нибудь… работа.
— Очень благородно с твоей стороны, — заметила Эстер.
Глаза ее вдруг засверкали, как в те минуты, когда папа Че поддразнивал ее и называл Эззи.
— Но в следующий раз, когда молодой человек захочет с тобой приехать и познакомиться с твоей семьей, скажи ему «да».
«Она сделает это. Я знаю, она сделает».
Хеда сидела в гостиной в одиночестве; вот уже более часа перед ней стояла тарелка с едой, но она к ней так и не притронулась. Есть ей совсем не хотелось, хотя все кому не лень пытались пичкать ее, подсовывая то одно, то другое. После похорон у родственников был какой-то растерянный вид, и им надо было чем-то заняться. Вероятно, поэтому им в первую очередь хотелось о ней позаботиться, чтобы она побольше ела что-нибудь и пила.
Хеда посмотрела на сестру. Вот к ней никто не пристает и не пичкает. Дженн всего на два года старше, а все к ней относятся, как ко взрослой. Всего несколько человек знало, где она пропадала целых два года: уехала в Испанию учиться. А теперь охотится за вампирами.
«Вампиры».
Живые мертвяки. Это не папа Че, который никогда больше не будет ходить по земле, не обнимет ее и не скажет, что она сама вольна выбирать, кем ей быть. Это просто нечестно и в каком-то смысле даже неправдоподобно. Маленькой девочкой она просыпалась от ночного кошмара, и все наперебой убеждали ее в том, что чудовищ на свете не бывает. Она до сих пор помнит ту ночь, когда ей втолковывали это. А наутро мир вдруг изменился.
Когда Проклятые во всеуслышание объявили о своем существовании, они с Дженн уже несколько дней гостили у папы Че и бабушки. Была как раз годовщина свадьбы родителей, она совпадала с Валентиновым днем, и они куда-то уехали. Хеда прекрасно помнит, как рано утром, еще не рассвело, ее разбудил телефон. Она сразу поняла: что-то случилось. Впервые в жизни у нее было такое чувство; ах, как хотелось бы, чтобы это никогда больше не повторилось.
Из Бостона звонил дядя, он попросил их включить новости. Через минуту в гостиной собрались все: папа Че, бабушка и они с Дженн. По телевизору в прямом эфире шла передача из здания Организации Объединенных Наций в Нью-Йорке: передавали обращение вампиров к правительствам и народам всего мира. Дженн смотрела, так сильно сжав ей руку, что у нее онемели пальцы. Дедушка с бабушкой с мертвенно-бледными лицами уставились в экран, на котором стараниями операторов крупным планом возникали то кроваво-красные глаза, то сверкающие клыки этих чудовищ.
Мир во всем мире. Такова была повестка дня заседания. Доклад делал вампир по имени Соломон, он был красив, харизматичен, как кинозвезда: ярко-рыжие волосы, великолепные зубы, черный костюм без галстука.
То, что сказал дед, когда телевизор выключили, ее дедушка, носивший на плече татуировку в виде голубя мира, поразило Хеду.
— Мир во всем мире… обман, большой мыльный пузырь, — тихо проговорил он, обернувшись к бабушке.
— Хеда, ты почему ничего не ешь? — спросил один из дядюшек, проходя мимо.
