С классификацией этого оружия могли возникнуть трудности. С одной стороны, у него была довольно короткая рукоять, а в основании клинка имелось небольшое рикассо, отделённое от лезвия парой металлических дуг для защиты указательного пальца. Всё это позволяло использовать оружие как классическую шпагу. С другой стороны, клинок был слишком широк для шпаги и скорее походил на палаш, а вместо корзинки, дужки или щитка эфеса имелась лишь крестовина, увенчанная парой колец и всё той же парой дуг.
— На нём было немного ржавчины, но я всё очистила и отполировала. Жаль, что без ножен.
— Такой экспонат заслуживает почётного места, я позже подыщу для него какую-нибудь хорошую стойку. Сколько за него хочешь?
— Он стоит тысяч восемьдесят, не меньше. Как обычно, «шестьдесят на сорок».
— За него я буду торговаться, как загнанный в угол лев! — усмехнулся старьёвщик.
— Из мелочёвки что-нибудь ушло?
— Только компас, — старьёвщик достал из-под прилавка конверт с деньгами и протянул Бардо. — Остальное пока на месте. Один парень разглядывал твой браслет, но посчитал, что это новодел.
— Ещё чего! Пусть подавится, — буркнула Мари. — Что-нибудь новенькое?
— Бронзовая кираса третьего века, вон там в углу. Знакомый привёз.
Мари сунула деньги в карман пальто, подошла к нагруднику и, упёршись руками в колени, принялась разглядывать резьбу. Узоры, окаймлявшие кирасу, принадлежали культуре Гамугуа, в своё время они чуть было не захватили половину Южной Гондваны, но их цивилизацию подкосила чума.
— Комод и пару стульев из начала прошлого века недавно притащил один новичок. Здоровенный такой, лысый. — Мари прищурилась, слушая Энгуса. — Состояние так себе, всё скрипит и болтается, тут и там потёртости. Пока не поправлю, выставлять не буду.
— Кираса что надо, аж руки чешутся, — усмехнулась Бардо. — Спасибо, Энгус, я пойду.
— Пока! Приноси ещё что-нибудь.
Мари вышла из магазинчика и направилась обратно к остановке.
Бардо прошла полтора километра от автобусной остановки, прежде чем оказалась перед воротами особняка Свиверов. Сперва она направилась прямиком к крыльцу, но тут же заметила знакомую машину. Женщина огляделась — в окнах никого не было, а вот у ивняка в компании Фелиции прогуливался мужчина. Мари ещё раз бросила взгляд на окно хозяйского кабинета и широким, быстрым шагом направилась прямиком к гостю.
Услышав шаги, мужчина обернулся. Он явно удивился её присутствию и уже собирался что-то сказать…
— Я здесь работаю. Так надо, — отчеканила Мари. — Ты меня не знаешь.
Она развернулась и пошла в дом.
_________________________________________________
Руперт сидел в малой гостиной и составлял список первой закупки. Он ещё не знал, когда и откуда получит финансирование, но уже хотел подготовиться к этому, чтобы деньги сразу ушли в оборот.
Как раз в этот момент вернулась Мари. Руп ответил на её приветствие кивком и вернулся к списку. Через пару минут Герман позвал всех к столу. Впервые с приезда Руперт ел в обеденном зале. Дворецкий приготовил цыплёнка с запечённым картофелем и жареными баклажанами, приправил всё это тимьяном и сдобрил белым полусладким.
Джеймс рассказывал истории о путешествиях с Райаном, Руперт увлечённо слушал, а Герман кивал и посмеивался, ведь все эти байки уже слышал от Райана, Мари в основном молчала, уставившись в тарелку. На удивление Рупа, к вину она не прикасалась.
— И представляешь? Мы потеряли мешок с тёплой одеждой! — рассказывал Джеймс. — А идти-то надо было, ведь уже темнело.
— А почему не вернулись назад в деревню? — спросил Руп.
— В том-то и дело, что до темноты мы бы не успели вернуться, а на этих скалах можно и ноги сломать, если не видеть, куда ступаешь. Вот и пришлось нам в лёгких курточках перемахнуть через заснеженную вершину и только там выйти к городу.
— С ума сойти! Как вы не околели?
— Думаю, спасло непрерывное движение. Всё-таки промёрзли мы тогда знатно. Райан на подходе к городу непрерывно ругался, — усмехнулся Джеймс и отпил вина.
Со стороны гостиной раздался стук, Мари пошла проверить и вернулась с радостной для Свивера вестью. Прибыла машина транспортной компании!
— Нет-нет-нет, картины я сам, — произнёс Руп, когда закрыл дверь за грузчиками. — Помогите Герману с вещами.
Пока дворецкий и горничная разбирали большую часть вещей Рупа, сам он сходил до гаража и взял гвоздодёр. Все произведения Рупертова искусства надёжно упаковали при нём ещё в Иккаселе. Ящики с наиболее плоскими картинами делились на ярусы, что позволяло вместить несколько полотен. В случае с объёмными работами пустое пространство приходилось заполнять мятыми газетами, а основание надёжно закреплять деревянными брусками.
Руп вставил гвоздодёр в зазор и надавил. Крышка со скрипом сошла со своего места и Свивер увидел одну из тех картин, над которой работал для себя. На художника смотрела темнокожая физиономия с большими миндалевидными глазами, толстыми губами и растопыренными ушами, мочки которых свисали почти до уровня подбородка. Состояла картина из множества крашеных и всячески изогнутых ложек.
— Что это за ужас? — спросила Мари.
— Это Верения, божество одной южной страны, — вынув картину из ящика, ответил Руп. — Мне очень нравится её легенда.
— Я слышал её, — подошёл Джеймс. — Она, а в каких-то источниках это он, была рабыней, но сбежала и начала возделывать землю, чтобы прокормиться. Со временем она так выросла в этом деле, что её заметили сами боги, они попросили её научить остальных людей земледелию, а после смерти приняли в свой пантеон.
— Это-то ладно, но почему она из ложек? — недоумевала Мари.
— Мне захотелось попробовать необычный материал, и под рукой оказалась именно ложка. Вот эта, которая в основе носа, — пояснил Руп. — Что скажете, Герман?
— Эм… Весьма… — старик прищурился, подбирая слова. — Весьма оригинальное исполнение. Да, господин, очень необычно!
К радости Рупа, все картины — почти дюжина — хорошо перенесли транспортировку. Несколько из них он развесил по свободным местам, а другие убрал в свою детскую спальню, попутно показывая свои труды Джеймсу, Герману и Мари. Реакция оказалась куда сдержанней, чем он привык. Дворецкий подбирал какие-то нейтральные эпитеты, Бардо же открыто морщилась при виде некоторых работ, и лишь Уиткер находил идеи молодого художника оригинальными.
В последнем ящике оказались два самых любимых творения Руперта. Сверху на деревянных брусках крепилась «Рукопожатие». Она представляла из себя поделённый надвое холст: левая половина была окрашена в красный, а правая в голубой; из дальних краёв выступали руки, которые соприкасались в центре, находясь при этом на расстоянии ширины ладони от плоскости картины. Руп снял два скрещенных меча, что висели напротив хозяйской постели, и разместил картину на их месте.
На дне ящика покоилась величайшая гордость Руперта. Он не мог безопасно поднять её за объёмную часть, как сделал с «Рукопожатием», поэтому пришлось полностью разбирать ящик. Когда картина оказалась свободной от всех крепежей, Свивер поставил её фанерное основание на заранее принесённый мольберт. Помимо деревянного листа и каркаса из толстой кручёной проволоки, работа целиком состояла из гипса. Из плоскости, по которой кругами расходилась объёмная рябь, выступал бюст женщины. Левая рука вместе с плечом скрывалась в глубине, правую героиня произведения робко протягивала к зрителю, а её волосы струились вокруг головы и плавно скрывались в плоскости картины. Большие округлые глаза смотрели точно на зрителя.
Руперт с гордостью взглянул на гипсовую красавицу и отступил на пару шагов.
— Я добавлю опавшие листья и кувшинки в волосы, тогда будет понятно, что она высовывается из воды, — произнёс Руп. — Идея пришла мне перед зеркалом, а начал я посреди ночи. Её уже давно оплатили, даже жалко будет с ней расставаться.
Руп наконец повернулся к своим зрителям.
— Какая красота, Руперт! — Джеймс отпил из бокала и подошёл к гипсовой картине. — Как жаль, что твоя мать этого не видит.
