Услышать слово «везение» в контексте всего произошедшего со мной за последнюю неделю было, по меньшей мере, смешно.
– Серьезно? – я нахмурил брови. Мне начинало казаться, что он все же вытащил меня из гроба только затем, чтобы поиздеваться.
– Ты исключение из правил. С тобой судьба обошлась сурово, не спорю, но ты обрел многое, о чем раньше не мог и мечтать. Силу. Силу, что дает власть над собой и возможность решать самостоятельно.
Я склонил голову набок и задумчиво посмотрел на старика; тот лишь снова повернулся в сторону дороги.
– Пойдем. Нам нужно многое обсудить, – он зашагал вперед, думая о чем-то своем.
Помявшись несколько секунд, я все же пошел вслед за ним. Какая-то частичка моего сознания буквально кричала, что вставать дважды на одни и те же грабли, как минимум, глупо. Но сейчас я был с ней не согласен. Расклад другой.
Старик мог бы сразу притащить меня на нужное место, и тогда вообще не было бы необходимости уговаривать идти за ним, да еще и объяснять что-то. Если немного подумать в таком русле, то можно прийти к одному простому выводу: ему нужно, чтобы я помогал добровольно.
В подтверждение этому играет и сам факт наличия этого разговора. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтоб понять: старик пытался объясниться передо мной. Оправдывался.
К тому же он зачем-то бросил меня в той квартире. Зачем? Полагаю, чтобы показать то, что я, собственно, там и увидел. Хочет натолкнуть на какую-то мысль.
– Хитрый старый пердун, – пробубнил я вполголоса, на что словил удивленный взгляд Родиона. – Ну извини, даже с такими речами ты на Платона не тянешь.
Он открыл и закрыл рот. Повторил так несколько раз, пока, наконец, не произнес:
– Сочту за комплимент, – на что уже мне пришлось хлопать глазами. 1:1.
Мы проходили мимо бесконечных многоэтажек с заколоченными досками дверьми и окнами на первых этажах. Некоторые из них были обычными серыми коробками, построенными еще до моего рождения. Другие выглядели поновее, в них прослеживались некоторые вкрапления креатива, вроде окраса в яркие цвета, специфичных балконов, разнящихся от этажа к этажу и тому подобного. Объединяла все дома лишь гнетущая пустота и темнота внутри. Иногда начинало казаться, что из жилых высоток доносятся какие-то звуки. После увиденного в доме я уже не мог быть до конца уверенным, что это лишь игры воспалившегося воображения.
Изредка на обочинах попадались брошенные машины с разбитыми окнами. Многие просели вниз от сдувшихся шин. Остальные же наверняка были попросту в нерабочем состоянии, иначе было бы странно оставлять их здесь. Мусорные баки во дворах с горой завалены пластиковыми пакетами. Похоже коммунальные службы перестали работать задолго до того, как оставшиеся здесь люди окончательно лишились зачатков разума.
Впрочем, долго занимать себя разглядыванием архитектуры мне не пришлось. Преодолев по дворам где-то квартал, мы оказались перед небольшим двухэтажным зданием, отделанным декоративным камнем. Над деревянной дверью висела большая надпись: «Хаухет». Алкогольная карта в пожелтевшем пластике, прикрепленная к стене рядом со входом, намекала, что когда-то это место было баром.
Родион приоткрыл тяжелую дверь, и мы зашли внутрь. В нос ударила пыль. В баре стояла кромешная тьма, однако старик, судя по всему, знал это место наизусть. Он спокойно прошел мимо барной стойки к электронному щитку, включил рубильник. Над барной стойкой загорелся свет.
– Я думал, в городе нет электричества, – произнес я, сощурившись.
– Солнечные панели.
Даже несмотря на какое-то аномальное количество пыли в три слоя, бар выглядел атмосферно. Нарочито грубо вытесанная из плах и полубревен мебель. Глиняные и деревянные пивные бокалы выстроились в ряд на длинной стойке. Интерьер стилизован под старую таверну. За стойкой – стена полупустых бутылок с алкоголем. Не соответствовали авторской задумке лишь окна, что были заклеены черной пленкой, не пропускающей свет. По рулонам пленки на полу становилось понятно, что это вкрапление в дизайн появилось здесь относительно недавно.
Пока я стоял у входа и разглядывал помещение, Родион отошел от щитка и переместился за бар. Вытащив из-под стойки пыльную бутылку виски, он движением подбородка указал на один из высоких стульев, приглашая меня сесть.
Я хотел было по инерции ответить, что еще несовершеннолетний, но осекся. Уже можно. Протерев стул от пыли, уселся и молча принял граненый стакан с налитой янтарной жидкостью.
Похоже, впервые с пробуждения в гробу у меня появилась возможность задать все интересующие вопросы, а вопросов накопилось много. Я растерялся, даже не зная с чего начать.
Во время моей заминки старик молча опустошал свой стакан, наблюдая за тем, как я осторожно отпиваю жгучую жидкость и пытаюсь понять, какой вопрос задать первым.
– Начни с простых вопросов, – он ухмыльнулся.
Я удивленно поднял брови.
– Нет, я не читаю мысли, просто у тебя все на лице написано.
На лице написано, значит.
– А своих жену и сына ты тоже бросил где попало?
– Да, – спокойно ответил он, глядя мне в глаза, и отпил из стакана.
6
Наследник клана Ротт
– И почему-то я не удивлен, – после очередного глотка виски мое лицо с непривычки скривилось.
Разумеется, я уже пробовал алкоголь, однако никогда не был пьян. Виски тоже был для меня в новинку. Жидкость оставляла после себя неприятное послевкусие и очень сильно прожигала грудь. Впрочем, если не это подходящий момент для того, чтобы впервые напиться, то мне страшно даже представить, каким он должен быть.
Старик поглядел на меня с улыбкой. Наверняка ему было забавно наблюдать за тем, как я пытаюсь не подавать виду, что спиртное сжигает меня изнутри. Он наклонился вниз, поднял с пола свой рюкзак и, водрузив его на стойку рядом, открыл один из боковых карманов. Пошарил внутри несколько секунд и достал оттуда какую-то консервную банку. Кинув ее на стойку перед собой, он легким движением извлек из-за пояса охотничий нож с огромным лезвием и деревянной рукояткой, плавно крутанул его между пальцев и вонзил в уголок консервной банки. Скинув рюкзак обратно на пол, схватился второй рукой за банку и в несколько движений ножом вскрыл ее, после чего подвинул ко мне.
– Во-первых, даже мне трудно заливаться этим пойлом на пустой желудок, – он положил нож рядом с консервами, – так что ешь. Во-вторых… Во-вторых, будет после еды.
Я не стал возражать и, схватив нож, принялся есть нечто, напоминающее тунца. Честно скажу, под виски консервированный тунец явно не подходит. От слова совсем. Никому не рекомендую. Но… как же, блин, все равно вкусно!
Прошлые сутки снова прошли без еды, а потому я настолько увлекся поеданием рыбы, что даже не сразу осознал, к чему ведет Родион. Как бы хорошо Скверна ни восстанавливала мое тело, по какой-то причине сделать желудок сытым она не могла.
Пока я пытался насадить на нож больше тунца, старик круговыми движениями взбалтывал содержимое стакана. Он пристально наблюдал за тем, как янтарная жидкость ударяется о стеклянные края, и думал о чем-то своем. Мне стало любопытно, сколько ночей он провел в похожем состоянии после смерти сына.
– Эм, спасибо, – я оторвался от консервной банки.
Он удивленно приподнял брови, словно я сказал что-то на иностранном языке.
– За то, что чуть не убил меня тогда.
– Мне казалось, что я «долбанный маньяк, переломавший тебе ноги».
– И навсегда таким останешься. Но ты прав, я бы оказался в другом дерьме. Из которого бы не смог выползти, как сейчас. Ублюдки не ожидают, что я вернусь, и через что бы мне ни пришлось пройти, бьюсь об заклад – выражение на лицах дядюшек будет стоить того.
– Уже похоже на настрой, Марк, – удивление на его лице сменилось одобрением.
– Это не значит, что я тебя простил.
– Я тебя не из-за угрызений совести из гроба достал, – старик ухмыльнулся.
Я доел консервы и схватил стакан. Вроде бы это простая еда… Но, черт подери, настроение не просто улучшилось, оно резко подскочило вверх до чуть ли не легкой эйфории.
