Согласитесь, это высший пилотаж.
В зеленых домиках для таксистов, в терминалах и почтовых отделениях, в новостных студиях – тут и там брезжат улыбки. Радоваться, конечно, нельзя. Восхищаться таким поведением тоже. Это беспредел.
И все же.
Такое чувство, что вернулись старые добрые времена, правда?
Звонок стаскивает Родни Титвистла с койки в его офисе: Лондон в огне, Родни. Творится какое-то безумие. Твоя работа? Ходят слухи, что да. Ну, мне плевать, я забираю резервы. Да, черт подери, валяй, буди его, если хочешь… Вот и ладно, он знает, где меня искать!
Эрвин ушел в самоволку – Родни подозревает, что он загулял, но все же начал осторожно наводить справки, – так что придется все разгребать самому. Ему не привыкать бороться за место под солнцем в Уайтхолле. Всегда найдется идиот, считающий, что его катастрофа катастрофичнее твоей, его тайны страшнее.
История с банками, впрочем, настораживает. Шеймусу зачем-то понадобился калибровочный барабан – может, он решил положиться на случай? Авось, повезет, и в какой-нибудь из ячеек обнаружится искомое? В конце концов, он верующий, а такие люди ни перед чем не остановятся на пути к цели. Н-да, неловко вышло.
Это если предположить, что Шольт ошибался. А если он все-таки прав, то… Что ж, тогда дело серьезнее. Гораздо серьезнее… Нет, это бред. Он знает из надежных источников, что брат Шеймус не намерен использовать Постигатель для уничтожения мира. Шеймус лично его в этом заверил. Глядя ему в глаза.
Как бы то ни было, барабана у Шеймуса нет. Значит, уничтожить мир он не в состоянии. Будь барабан у него, тогда другое дело. А если он крадет его прямо сейчас? Бред… Кому придет в голову уничтожить мир? Прошло больше шестидесяти пяти лет с того дня, когда на Японию сбросили атомную бомбу, и большую часть этого времени Америка и СССР были на ножах, однако ни те, ни другие так и не нажали красную кнопку намеренно. Пару раз случайно задевали – нажимали и быстренько отжимали, – если уж совсем начистоту. Но намеренно – никогда.
Однако в нашем дивном новом мире теперь целая тьма негосударственных субъектов. Безумец вполне способен на что-то подобное.
Родни Титвистлу даже в голову не приходит, что виновником этого светопреставления может быть Джо Спорк. Он никто. Пустое место.
Мир за окном объят пламенем, и Родни Титвистл переводит взгляд на красный телефон у себя на столе. Пора сделать первый звонок. По номеру 10, пожалуй, или сразу в секретариат кабинета министров? По-хорошему, сначала надо разузнать подробности, но медлить нельзя. Придется импровизировать. Он протягивает руку к телефону.
И слышит самый ненавистный голос из всех.
– Дражайший Родни, здравствуйте, здравствуйте! Сколько лет! Вы уж не обессудьте, что я вошел сам, все же у нас так много общих друзей. Так много! Не может быть, чтобы вы меня забыли, вспоминайте: я грозился вас засудить – ужасная грубость с моей стороны, покорнейше прошу прощения… Как я уже наверняка говорил, меня зовут Мерсер Крейдл, раньше я работал в старинной уважаемой адвокатской конторе «Ноблуайт и Крейдл», а теперь – в швейцарской «Эдельвейс Фельдбетт», совсем юной, хотя мы надеемся оставить след в истории как можно раньше, это часть нашей корпоративной культуры, которую я, хм, «культивирую» прямо сейчас – досадная тавтология, но что поделать? Право, Родни, что можете поделать вы? Нет, не трогайте телефон, эти господа могут возмутиться, они из народного объединения неравнодушных граждан, которое можно назвать теневой полицейской службой или, для пущей убедительности, мафией. Ах да, эта бумага, мистер Титвистл – вернее, эти бумаги, поскольку их много, – различные повестки, извещения и прочие неприятные предписания, которые я, увы, вынужден вручить вашему благородию в связи с тем, что намерен отправить вас под суд за соучастие в пытках и многом, многом другом. Посему прошу вас сдаться по доброй воле, и, пожалуй, мы переждем эту ночку здесь, в тепле и с бокальчиком хереса, а бумажной волокитой займемся поутру – если будем живы…
– Ибо, – холодно добавляет Мерсер, – ты чуть не угробил всех нас, ушлепок, поэтому сиди смирно и дай другим разгрести за тебя дерьмо, иначе, клянусь, я откручу тебе яйца. Родни.
На втором этаже симпатичного дома приходского священника в Кэмден-тауне Гарриет Спорк прислушивается к вою сирен за окном и слышит голос своего любимого покойного супруга. Радио у нее в комнате только что объявило, что золотых пчел видели над Ла-Маншем, и в лучшем случае через час они доберутся до Лондона – но у ее сына все под контролем. Он вырос неплохим человеком, правда? Несмотря ни на что. И теперь в этом убедятся все.
Впервые за много лет Гарриет засыпает безмятежным сном.
Эрвин Каммербанд смотрит в иллюминатор, как исчезает вдали аэропорт Станстед. На его огромном плече дремлет красавица Хелена. Ей снятся сны об Эрвине и родной Аргентине. Внизу – в городе, который всегда был его домом, но по которому он ни капли не будет скучать, – Джо Спорк делает то, что положено делать Споркам.
Эрвин улыбается, глубоко вдыхает и выдыхает. Очень скоро салон первого класса оглашает храп моржа, впавшего в спячку (если моржи вообще впадают в спячку – Эрвин первым оспорил бы данное утверждение). Он почти не слышит объявления пилота, который не без тревоги в голосе сообщает пассажирам, что их самолет вынужден слегка отклониться от курса, дабы не попасть в облако пчел.
В Милтон-Кинсе, пока Лондон купается в восторге и негодовании, дрожит земля. Спящий город ворочается в теплой постели и сонно гадает, что стряслось – уж не землетрясение ли? Несколько припозднившихся гуляк резко оборачиваются на звук, кутаются в пальто и, ежась от промозглого ветра, спешат домой.
Блетчли-парк содрогается целиком, от неоготических крепостных стен до пустых обветшалых ангаров из гофрированной стали. Ворота в продолговатом холме распахиваются. Деревянные шпалы ворчат и стонут.
Наружу вырывается, вагон за вагоном, нечто огромное и черное. Несколько мгновений оно тяжело громыхает по рельсам, затем понемногу набирает скорость. На длинных прямых отрезках Лондонской железной дороги оно превращается в стремительную тень: гигантскую, ревущую и изрыгающую клубы дыма.
Позади нее рельсы, натертые до блеска одним лишь сцеплением колес с металлом, сверкают серебром.
Дорогу титану!
Поездной диспетчер Сара Райс, вышедшая сегодня в ночную смену, следит за движением грузовых поездов на участке «Лондон – Центральные графства». Она работает в офисе с кондиционером и отоплением. На работу ездит на машине, потому что электрички от того единственного жилища, которое ей по карману, не ходят. Впрочем, машина ей тоже не карману.
Мужчина, который останавливается помочь, когда она обнаруживает, что ей порезали правое переднее колесо, невероятно вежлив и чрезвычайно привлекателен – на растрепанный, старомодный манер. Он так добр, что она не чувствует абсолютно никакого страха, когда он добавляет, что ей следует звать его Тэмом, и что он работает на самого несправедливо оговоренного, самого разыскиваемого преступника страны. Она должна сделать для него одну очень простую вещь, и он готов заплатить ей больше денег, чем она когда-либо видела в одной сумке, за помощь в спасении мира. Отчего-то ей и в голову не приходит, что он может причинить ей вред. Вероятно, дело в том, что он меняет колесо – то есть находится в крайне уязвимом положении. Или причина в его внешнем сходстве с ее братом Питером, скончавшимся от рака в прошлом году. Или она просто чувствует, как и все сегодня, что происходит нечто очень важное.
Словом, Сара Райс соглашается ему помочь и ровно в час пополуночи нажимает несколько кнопок в совершенно новой и незнакомой для нее последовательности. Табло тут же озаряется красными огнями остановившихся составов, везущих железные сваи из Хоува в Кармартен через Клапхем-Джанкшн, и во тьме вспыхивает ярко-зеленая линия: совершенно свободный путь к центру Лондона и дальше, к зеленым лугам Ричмонда и Барнса.
