Позже, когда главный зал «Паблума» пустеет, рядом с Мерсером Крейдлом остается один-единственный мужчина в черном костюме. Мерсер подводит его к Джо Спорку. Мужчина высок, бледен и очень серьезен. Джо Спорк пожимает ему руку.
– Мистер Спорк, – произносит он. – Меня зовут Саймон Аллейн.
– Рад знакомству. Спасибо, что пришли.
Глава Благородного Братства Бодрствующих молча кивает. Выглядит это очень солидно. Служба обязывает.
– Я ввязался в очень нехорошую войну, мистер Аллейн. Хотел спросить, не желаете ли вы встать на мою сторону.
– Я так и понял. Увы, мы этим не занимаемся. Даже по просьбе дорогих друзей.
– То есть, вы отказываетесь?
– Да. Подобные дела должна решать полиция.
– Хорошо. И все же я хотел бы довести кое-что до вашего сведения.
– Что же?
– Билли Френда убил Воган Перри.
Саймон Аллейн не моргает, даже бровью не ведет. Тем не менее Джо Спорк чувствует, что полностью завладел его вниманием.
– Правильно ли я понял, что Воган Перри имеет какое-то отношение к происходящему?
– Непосредственное. Почти.
– Почти?
– Видите ли, он уже не вполне тот, кем был раньше. Это другой человек. Еще страшнее.
– Страшнее.
– Гораздо страшнее.
– И вам известно, где он?
– Да.
Саймон Аллейн на минуту устремляет взгляд в пустоту. Затем вновь кивает.
– У Братства Бодрствующих есть дело к брату Вогану, кем бы он ни был теперь.
Еще чуть позже, когда в комнате уже никого нет, в полной тишине…
Телефонный разговор.
– Алло? – осторожно спрашивают на другом конце провода.
– Здравствуйте, – произносит Джо. – Вы знаете, кто я?
– Что ж, я точно знаю, кем вы быть не можете. Однажды я послал одному славному малому целую уйму носков, и голос у вас точь-в-точь как у него. Того малого потом обвинили во всех смертных грехах. Правительство считает, что он чуть ли не ходячий Армагеддон. Из-за него даже внесли поправки в Закон о правах человека и приняли кучу сомнительнейших законов. Напрасно, если хотите знать мое мнение. Закон есть закон, его не просто так составляли. Представляете, ко мне даже приезжал полицейский – расспрашивал о том пареньке.
– Простите меня.
– Боже, так это и впрямь вы! Неслыханно!
– Да, пожалуй. Надеюсь, у вас не будет из-за меня неприятностей.
– Нет-нет! Полицейский меня даже насмешил. Я ему сказал, что вы питаетесь сырым мясом и изрыгаете пламя. Кажется, он это уже знал.
– Хм. Ну да.
– Но зачем, ради всего святого, вы мне звоните? Разве у вас нет других дел вроде похищения сабинянок и прочих гнусностей?
– Как успехи в гольфе?
– Боже, ну и вопрос. Знаете, по-моему, я ненавижу гольф. Никогда его особо не любил, а теперь я думаю, что он сведет меня в могилу. Гольф и членство в гольф-клубе. Признаюсь вам чистосердечно, потому что вы вряд ли захотите пожаловаться на меня правлению. А если и захотите, никто в здравом уме вам не поверит.
– Действительно.
– Не в обиду будет сказано, я очень сомневаюсь, что вас действительно интересует гольф. Мне кажется, вам сейчас малость не до того.
– Вы правы. Я звоню попросить вас об одолжении.
– Крайне маловероятно, что я соглашусь. Вы – грешник.
– Понимаю.
– Надеюсь, я не услышу предложение, от которого нельзя отказаться? Мне не начнут подбрасывать в постель окровавленные лошадиные головы?
– Мне всегда было жаль бедную лошадь. Она тут вообще ни при чем, согласны?
– О да. Хотя лошадей я ненавижу даже сильнее, чем гольф. Внуки сейчас увлекаются верховой ездой. Времени на лошадь уходит больше, чем на жену, а тут мне аж четырех подкинули, потому что десятилетка, безусловно, не в состоянии сам позаботиться о животном.
– О. Ясно. Нет, это предложение иного рода. При желании вы можете ответить на него «нет». Я почти уверен в вашем отказе. И все-таки считаю своим долгом спросить.
– В таком случае готов вас выслушать, дабы отказать со знанием дела.
– Я отправил вам посылку.
– А, так она была от вас? Потрясающая подборка бредней и лжи!
– Тем не менее, все это – чистая правда.
– Вы вправе так считать.
– Да. Но вы все прочли, верно?
– Учитывая историю с пчелами и прочим, замечу, что ваша версия событий выглядит не более высосанной из пальца, чем официальная.
– Да уж.
– Так зачем я вам понадобился?
– Понимаете, я решил угнать самолет и подумал, что вы могли бы им управлять.
– Ни за что.
– Понял.
– Это настолько возмутительное предложение, что я готов приехать и отказать вам лично. Где встретимся?
– Я пришлю за вами машину.
– При условии, что вы не ждете от меня согласия. Ответ будет «нет».
– Хорошо.
– Чтобы потравить вам душу, захвачу летный комбинезон.
– Давайте.
– Кстати, от управления каким самолетом я только что отказался?
– Я подумывал о «Ланкастере».
– Хороший выбор. Если бы я спятил и согласился вам помочь, то по достоинству оценил бы вашу любовь к истории. Спасать мир собрались, значит?
– Я ведь безумец. Все так говорят.
– Ха! Что ж, с этим я не стал бы спорить, даже если бы собрался вам помогать. Пусть меня обязательно кто-нибудь встретит на вокзале. Я ужасно теряюсь в Лондоне.
На крыше клуба «Паблум» Джо Спорк лежит на спине и смотрит в бездонное небо. Преступники и свободолюбивые души разлетелись по домам, а план – будем называть его планом, хотя, по правде, это тысяча планов, связанных между собой в такой криминальный клубок, что слезы наворачиваются на глаза даже у Джо, – приведен в исполнение. По крайней мере, остальные его части. Дело самого Джо еще не начато и уж тем более не завершено. Часы тикают, Джо слышит их тиканье у себя в голове и представляет, как работают крошечными крылышками пчелы Фрэнки, возвращаясь домой. Когда цикл будет завершен, он, Джо, должен быть готов, иначе план не сработает, каким бы хорошим он ни был. С другой стороны, если план не вполне хорош, Джо и вовсе не сможет сыграть в нем свою роль. И все же, глядя вверх, он сознает, что ни капли не волнуется. В ближайшие двадцать четыре часа ему предстоит нападать, сражаться, выживать или умирать. Все это – правильно и достойно. Достойнее не придумать.
В следующий миг он слышит шаги по битумному покрытию крыши и чувствует тепло: рядом ложится Полли Крейдл. Очень скоро они должны будут встать, отправиться в путь и заняться гангстерскими делами. Но эти чудом улученные мгновения принадлежат им и только им.
XVIII
«Лавлейс»;
хаос;
развязка.
Восемнадцать часов спустя, в пещере под холмом рокочет, просыпаясь, «Ада Лавлейс». Горят дуговые лампы, на стенах пляшут тени. Плечи Джо Спорка покрыты сажей и маслом, волосы всклокочены. Время от времени он окунает голову в чан с водой, чтобы охладиться. Вокруг слишком жарко, слишком дымно, слишком душно, слишком чугунно.
Идеально.
Рескианцы – те, которых возглавлял Тед Шольт – оставили четкие инструкции, как нужно будить «Лавлейс». Джо в точности выполняет все указания, инструкция лежит перед ним на бочке. Он открыл отсек с двигателем, почистил и смазал механизмы и вернул их на место.
Он работает, а в перерывах на охлаждение или затвердение склоняется над списком Фрэнки – списком того, что нужно сделать для отключения машины, – вновь и вновь зачитывая пункты. Его руки, пахнущие моторным маслом, пляшут, что-то рисуя в воздухе. Закрыв глаза, он представляет себе Постигатель, осматривает хитроумные замки и защелки, мысленно прослеживает путь по проводам и катушкам от кожуха улья к самому его сердцу. Увиденное он запоминает наизусть и просит Полли Крейдл поспрашивать его. За правильные ответы он получает поцелуй. За ошибки – хмурый взгляд.
На куске рельса Джо кует раскаленный докрасна металл, плющит его и сгибает, создавая новый переводной рычаг управления поездом взамен неисправного. Сегодня у этого поезда не должно быть слабых мест.
