Придется идти в класс. А компьютерные технологии еще не кончились.
— Нет. — Слово срывается с моего языка раньше, чем я успеваю подумать.
Мистер Браун спрашивает:
— Что?
— Нет. В тот класс я не пойду.
— Мистер Тейлор тебя проводит.
Мистер Браун считает, что все сказал, поэтому поворачивается к компьютеру.
Мистер Тейлор, кряхтя, поднимается со стула.
Я толкаю его обратно.
— Нет.
Я поворачиваюсь и выхватываю клавиатуру из-под рук мистера Брауна, которые остаются висеть над лакировкой стола. Я с размаху въезжаю клавиатурой в бок компьютеру и сбрасываю оба предмета на пол.
— Я же сказал «нет».
Не вставая, мистер Тейлор снова хватает меня за запястье и рывком подтаскивает к себе. Я не сопротивляюсь, но по инерции разворачиваюсь, врезаюсь в него и мы оба валимся на пол. Мистер Тейлор машет руками, как крыльями, точно хочет вернуть нас в исходное положение. Но так не бывает. Зато я теперь свободен, и посадка у меня мягкая, чего не скажешь о мистере Тейлоре.
Я встаю на ноги и выхожу из кабинета директора.
Я не уверен, что сделал достаточно для того, чтобы меня исключили из школы, поэтому в приемной секретарши я хватаю стул и вышвыриваю его в окно, после чего бросаюсь к выходу, включая, по ходу дела, пожарную сигнализацию. Ну а на улице, на всякий случай, хватаю стул, который не разлетелся на части, и высаживаю им лобовое стекло директорской машины.
Когда я прихожу домой, меня уже ждет полиция.
Мне все-таки приходится вернуться в школу, но лишь один раз, чтобы извиниться перед мистером Тейлором и мистером Брауном. Почему-то извиняться перед Коннором мне не нужно. Бабушка ворчит из-за того, сколько теперь надо заполнять бумажек, которые приносят инспектора по надзору за несовершеннолетними. Я должен отработать пятьдесят часов на общественных работах.
Таких, как я, четверо, и мы вместе убираемся в каком-то спортивном центре. Мне кажется, что, когда делаешь что-нибудь — пусть даже убираешься, — время идет быстрее, но Лайам, самый старший из нас и давно поднаторевший в служении обществу, даже слышать об этом не хочет. Первый час рабочего дня мы проводим, делая вид, будто ищем ведра и тряпки; то есть это я делаю вид, а Лайам просто бродит, что-то напевая. Потом мы выходим на улицу отдохнуть и покурить. Я никогда раньше не курил, но вот Джо у нас эксперт: он умеет пускать колечки, и еще колечки через колечки. Он учит меня всему, что умеет.
Периодически мускулистый парень, который работает в спортивном центре на рецепции, выходит во двор и велит нам идти внутрь, убираться. Мы не обращаем на него внимания, и он уходит.
Я почти все время сижу во дворе, курю и слушаю болтовню остальных.
Лайама не раз ловили на краже. Он тащит все: и дорогое, и дешевое, и полезное, и бессмысленное. Суть ведь в самой краже, а не в предмете, который ты воруешь. Джо тоже поймали за кражей в магазине, а Брайан разбил чужую машину, которую взял покататься, так что у него еще даже шея в гипсе.
Если мы не курим, то шляемся по спортивному центру. Я иногда беру с собой швабру. Больше всего народу утром в субботу Нам с Джо нравится наблюдать за тренировками по карате. Там занимаются как дети, так и профи с черными поясами. Потом мы возвращаемся во двор и снова курим.
Как-то в субботу, когда занятия по карате уже закончились, появляется Брайан в дорогих кроссовках «Найк». И говорит:
— Самое время прибарахлиться. Гипс-то сняли.
Лайам отвечает:
— Верно, парень. Иди и делай, вот мой девиз.
Мы с Джо лежим на невысокой стене и курим «Мальборо-лайт». Я тренируюсь пропускать через серию из трех колец четвертое, самое маленькое. У меня уже почти получается, когда кто-то выходит в дверь черного хода и орет:
— Вы, уроды траханые, кто из вас мои кроссы звезданул?
Я прекращаю выдувать кольца и смотрю на парня. Он из группы ребят с черными поясами, только сейчас — в джинсах и босиком.
Лайам и Брайан куда-то смылись.
— Отдайте или хуже будет! Ну! — Парень с черным поясом наступает на нас с Джо.
Не вставая, я задираю ноги в старых ботинках и говорю:
— У меня их нет.
Джо садится и молча барабанит пятками своих старых серых кроссовок по стене. Он выпускает кольцо дыма, потом пропускает в него струю в форме сигары, нацеленную парню в лицо.
Я тоже сажусь и говорю:
— Мы видели тебя на кун-фу.
— Карате.
— Ну… карате. У тебя черный пояс, да?
— Да.
— Если завалишь меня, верну тебе кроссовки.
Джо смеется.
— Вот так вызов.
— А если я тебя повалю, они останутся у того, кто их взял.
Парень с черным поясом не раздумывает ни секунды. Он на голову выше меня и на десяток килограммов тяжелее и, кажется, не сомневается, что черного пояса у меня нет. Он тут же принимает боевую стойку и говорит:
— Ну, давай рискни.
Я вынимаю изо рта сигарету и поворачиваюсь, как будто для того, чтобы передать ее Джо, а сам тем временем упираюсь ногами в край стены и прыгаю на того парня, коленями ему на плечи. В следующий миг он уже лежит на земле, а я умудряюсь приземлиться на ноги.
Но я держусь от него подальше, потому что он изрядно взбешен.
Вспомнив, что уронил сигарету, я наклоняюсь за ней, и тут, как в кино про кун-фу, появляется тренер. Он невысокого роста, лет ему где-то за сорок, и вид у него серьезный. В отличие от большинства детишек в его классе, ему явно случалось не раз давать сдачи желающим подраться.
И тут он говорит тому парню:
— Уговор есть уговор, Том. Он выиграл. А тебе надо было действовать быстрее.
Джо шмыгает носом.
Мистер Карате помогает парню с черным поясом подняться и отправляет его восвояси.
Тем временем я поднимаю сигарету и небрежно затягиваюсь. Мистер Карате говорит мне:
— Эти штуки тебя погубят. — Джо выпускает огромное кольцо, но оно выходит кривое, потому что он никак не может перестать ухмыляться.
Когда каратисты уходят, Джо спрашивает:
— А ты что, собираешься прожить так долго, чтобы умереть от рака легких?
Примерно через неделю после моего исключения бабушка заявляет, что будет учить меня сама. Здорово. Никакой школы. Не надо больше «идти на компромисс» и «приспосабливаться».
Она говорит:
— Та же школа, только дома.
Она берет старые учебники Аррана, ручки, бумагу, и мы садимся за стол в кухне. Выполняем несколько упражнений очень-очень медленно. Я долго читаю задания, бабушка меряет шагами кухню, пока я пишу алфавит. Посмотрев, что я написал, она убирает учебники Аррана.
