— Для недавно приехавших у вас очень хорошая русская речь, — недоверчиво отметила Зинаида.
Женщина улыбнулась, выбивая из рук преподавательницы все сомнения, настолько располагающей оказалась улыбка:
— О, я до десяти лет жила в России, моя мама была русская. Просто последние тридцать лет меня окружают люди, которые speaking English. Я уверена, ещё день или два, и я will get used to speak Russian…
— Чё она сказала? — недостаточно тихим шёпотом спросила Тоня, и незнакомка ответила сама:
— Я сказала, что привыкну говорить по-русски. Первые десять лет жизни, они со мной. И всё же это детский дом?
— Да, — кивнула Зинаида. — Это наш Ухтомский детский дом… а где вы раньше жили в России?
— Это имеет некое значение сейчас? — хитро прищурилась женщина.
— Н-нет, нет, — согласно кивнули подруги.
— А это можно, чтобы мне посмотреть ваших детей прямо сейчас? Я слышу, они гуляют, видела, двое курят у стены, но я против курения.
— Ах они сволочи! — взвилась Тоня, вытаскивая из ведра мокрую тряпку. — Где? Сейчас я им!..
— Там, — указала незнакомка, и Тоня давно проторённым путём вымахнула прямо из окна на составленные "лесенкой" деревянные ящики: эту конструкцию специально держали здесь, чтобы не обегать вокруг дома, а доставать нарушителей распорядка более оперативно.
— Можно? — протянула незнакомка руку Зинаиде, и та, как зачарованная, помогла иностранке забраться на подоконник.
Зинаида Андреевна ожидала, что эта женщина будет благоухать какой-нибудь "Chanel № 5", а от неё пахло сладенько так, как от сдобной булочки, ванилью и корицей.
— Нам… нам запрещено впускать в дом посторонних, — пролепетала Зинаида. — Всё-таки, наши дети…
— А я не посторонняя. Я будущая мать одного из ваших детей.
— Но если вас кто-то заметит…
— Я постараюсь никому не попадаться на глаза, а вы мне расскажете, что нужно для того, чтобы lawfully look the children, то есть…
— Я поняла, поняла. Я сейчас расскажу. Вам нужно подать в органы опеки заявление на усыновление, ещё с вас попросят краткую автобиографию, — наверное, все работники детского дома, хоть среди ночи разбуди, могли наизусть перечислить всю нужную документацию — так хотелось пристроить в нормальные семьи своих подопечных, — справку с места работы с указанием должности и заработной платы или декларацию о доходах за последние годы, а ещё все документы на всю вашу собственность, в первую очередь, на жильё, а ещё справку, что вы не судимы, и справку от медиков, что вы здоровы физически и психически, и свидетельство о браке… а потом органы опеки составят отчёт про то, насколько всё заявленное соответствует действительности, а потом…
Незнакомка всё больше мрачнела лицом.
Когда оно сделалось убийственно-мрачным, Зинаида Андреевна перестала частить перечислением нужных бумажек и тяжело вздохнула:
— В общем, это иногда и год всё тянется, и два, и три.
— Но я же иностранка! — возмутилась женщина.
— Так с иностранцами же дольше всего, — стушевалась Зинаида.
Мало ли, кто они, все эти иностранцы.
Вон, Алекс Фрост, например, всем иностранцам иностранка! А как глянет — ну, змея, змея она и есть.
— Ивано-о-о-ов! — как-то слишком ласково орал Алфёров.
— Иванов! Ивано-ов! И-и-ва-а-но-о-ов! — старательно подвывала вся его компания.
— Глиста глазастая, куда смылся? Сознавайся добро-о-ом!
— Сознавайся, пока мы добрые!..
Алёшка сидел под ящиком, сжавшись в комочек, и молился, чтоб доска, под которую он пролез, не отвалилась.
— Ивано-о-ов, выходи!
— Выходи, подлый трус!
Ага, прям так сразу взял и вышел. Набравшись храбрости, Алёша даже язык показал видным в щель между досками ботинкам.
Ботинки, разумеется, не отреагировали. Никак.
Ну, всё. Пронесло! Мучители настолько привыкли к тому, что ящики под кухонным окном стоят недвижно и днём и ночью, что им и в голову не пришло: под ними может прятаться сбежавшая от них "глиста".
Спрашивается, чего они его вечно преследуют? Чего от него хотят? Какое удовольствие им от того, что загонят Алёшку в угол, за волосы подёргают, за нос, от одного к другому покидают, завалят на пол, напинают хором… он же всё равно не плачет. Ну, по меньшей мере, у них на глазах точно не заплачет. Вот Лёвчик — тот начинает рыдать, ещё когда убегает. И далеко не успевает убежать. И чем больше над ним смеются, тем громче он ревёт… Алфёрка сказал как-то раз в приливе откровенности: "Ты просто маленький и не понимаешь ещё, что это круто, когда ты сильный и кого хочешь победить можешь!". Алёшка ему не стал ничего отвечать, а сам для себя сделал вывод: круто, когда ты сильный и можешь от кого угодно маленьких защитить и таким, как Алфёров, навалять по первое число, чтоб и думать забыли, как издеваться над теми, кто слабее!
Голоса преследователей стихли вдали.
Счастье, всё-таки, когда умеешь бегать быстро и успеваешь отбежать подальше и спрятаться.
Алёшка зевнул. Он спал ночью плохо, да почти совсем не спал. Ему приснилось, что к нему приехала мама. Вот странно же, сейчас, наяву, он очень хорошо представлял её себе, и лицо, и глаза, и вообще, а во сне запомнил только силуэт, тёмный такой, на фоне раскрытой двери. Там, во сне, Алёша спал, и вдруг услышал голос Зинаиды Андреевны:
— Лёшенька! Вставай, к тебе мама приехала!
Он тут же вскочил с кровати, увидел мамин силуэт — мамин! Точно! Это не мог быть никто другой! — и побежал. И тут какая-то тень закрыла маму, тень извивалась, это же змея! Змея с лицом этой иностранной тётки, которая уверяла, что они с Алёшей тёзки. Он рванул назад, спрятаться от кошмара под одеялом, но пол под ногами провалился, и… вот если бы тут он сразу и проснулся, то не успел бы сильно испугаться, а так он падал, падал и падал, в черноту, в далёкий багровый свет, в страшный гул, и это падение никак не прекращалось…
Когда Алёше удалось всё же проснуться, оказалось, что он и проспать-то успел всего час. И, стоило ему только закрыть глаза, падение продолжалось, и багровый свет внизу становился всё ярче. Так Алёша и не смог уснуть до самого утра. А потом всё пошло по кругу, по единожды заведённому порядку: умывание, одевание, завтрак, игры в комнате, обед, игры на свежем воздухе… и тут принесло Алфёрку. И начался новый круг внутри круга.
Зато теперь, под ящиком, в тепле и покое, Алёшка закрывал глаза — и никуда не падал. Наверное, так спокойно и хорошо будет, когда к нему приедет мама…
…Алёша услышал голос Зинаиды Андреевны подскочил, стукнувшись лбом о доски, и дико перепугался: ну вот, опять начинается!
Но Зинаида Андреевна переговаривалась с нянечкой, "Лёшеньку" никуда не звала, и он успокоился.
