Оля продолжила гладить кота, который теперь мурлыкал так громко, что его слышал даже наблюдавший эту сцену со стороны Паша.
— Вот всегда ты, Таня, не даешь спокойно поиграть, — проворчала она и машинально поскребла пальцем по ковру рядом с кошачьей мордой. — Успею еще, приберусь.
— Мама расстроится, если узнает, — стояла на своем Татьяна.
Рыжий Васька, услышав шорох, открыл глаза, а потом перевернулся на живот и приподнялся на передних лапах. Теперь он уже не выглядел сонным и ко всему безразличным — в нем проснулся охотничий инстинкт хищника. Ольга стала быстро водить пальцем чуть в стороне от него, и кот прижался к полу, приготовившись к прыжку.
— Оля! Он же сейчас когти выпустит! — ахнула Таня и жестом велела брату отодвинуться. — Алеша, все, не трогай его больше! Просто смотри, как он играет.
— Хорошо, — мальчик нехотя убрал руки подальше от кота, хотя его вид явно говорил о том, что он хотел бы и дальше перебирать его густую рыжую шерсть. Васька, тем временем, прыгнул на руку своей хозяйки, но она успела убрать ее у него из-под самого носа.
— Говорю же вам, он не царапается, — сказала она. — И не кусается. Только делает вид.
Младшая сестра, схватив одного и выстроившихся у нее за спиной солдатиков, принялась водить им по ковру, и кот переключился на новую цель. Теперь уже смеялись все дети, включая и строгую Татьяну. Васька прыгнул на стройные ряды солдатиков, и они разлетелись в разные стороны, после чего кот на мгновение замер, не зная, на какую «добычу» ему теперь бросаться, а потом сделал еще один прыжок, выбрав крошечного всадника, откатившегося дальше всех.
— Сражение придется отложить, — улыбнулся Алексей.
— Ничего, зато Васька, уж, наверное, поинтереснее твоих солдатиков, — отозвалась Настя.
Брат взглянул на нее снисходительно — играть с котом ему, конечно, нравилось, но разве можно было даже предположить, что кот или еще что-нибудь могут быть интереснее его любимой игры? В этом Паша с ним, пожалуй, был согласен.
Разрезвившийся Васька сделал еще несколько прыжков за солдатиком, которым его дразнила младшая из сестер, и окончательно разгромил обе оловянные армии. Но в конце концов, убедившись, что ему не удается поймать маленькую блестящую игрушку, он утратил к ней интерес и снова улегся на ковер, подставив девочкам живот, и стал перекатываться с боку на бок. Сестры с новым рвением принялись его гладить, и Алексей тоже протянул к нему руку, на этот раз уже более уверенно.
Долго эта идиллия не продлилась. Дверь неслышно распахнулась, и на пороге появился высокий широкоплечий человек c пышными усами, одетый в морскую форму.
— Ваши высочества! — обратился он к играющим на полу детям. — Его высочество наследника ожидает отряд казаков Лейб-Гвардии Атаманского полка. Его величество их уже принимал, а теперь они хотят видеть своего верховного атамана.
Мальчик оторвался от своего занятия, и его лицо мгновенно стало серьезным и каким-то слишком взрослым для его возраста.
— Иду, Андрей Еремеевич, — сказал он, поднимаясь на ноги, а потом с важным видом обратился к оставшимся сидеть на ковре сестрам. — Дамы, прошу прощения, я вынужден вас оставить. Наследника ждут государственные дела.
С этими словами он направился к дверям. Младшие сестры разочарованно вздохнули, Ольгу это неожиданное преображение брата насмешило, и она тихо хихикнула, Татьяна же одобрительно кивнула.
Павел тоже проследил взглядом за Алексеем и пришедшим за ним моряком, выходящими из комнаты, и внезапно обстановка вокруг него изменилась. Теперь он был в другом зале, еще более просторном, с картинами на стенах и лепниной на потолке. В окна, как и раньше, светило солнце, но его лучи были уже не такими яркими и красноватыми, словно оно клонилось к закату, словно с тех пор, как Алексей покинул детскую, прошло много времени…
Выстроившиеся вдоль одной из стен зала казаки — посмотрев много исторических фильмов, Паша понимал, что это именно они — тянулись по стойке «смирно». А потом один из них, по всей видимости, командир, отделился от строя и подошел к стоявшему перед ними маленькому и худенькому Алексею, держа на вытянутых руках сильно изогнутую саблю в красных кожаных, отделанных металлом ножнах. Слишком короткую для взрослого человека, но слишком большую для стоящего перед казаками ребенка.
Но этот ребенок все-таки взял ее в руки — Пожарскому понял, что она еще и довольно тяжелая для него — и наполовину вытащил из ножен. В угасающем свете дня блеснули золотом выгравированные на клинке буквы.
Паша подался вперед — он все еще опасался, как бы его не увидели, но в глубине души уже понимал, что этого не будет. Да и очень уж сильным было его желание рассмотреть саблю поближе. Настоящее оружие, не то, что все его ножики!
«Ангелъ наш, Родимый красавчикъ, Великий Государь Цесаревич…» — успел он прочитать часть надписи на клинке, прежде чем свет вокруг него начал меркнуть и зал со всеми находившимися в нем людьми погрузился в темноту.
Глава V
С той самой минуты, как Павел открыл глаза от пиликания будильника, он старался отодвинуть от себя воспоминание о том, что видел во сне. Удавалось ему это плохо. Все это было настолько необычным и пугающим, что мальчик с тревогой прислушивался к своим ощущениям, пытаясь понять, не сходит ли он с ума. Он даже первым делом включил компьютер и посмотрел в Интернете симптомы шизофрении. Ему показалось, что он замечал у себя некоторые из них, но выяснилось, что других у него нет вовсе, так что в итоге мальчик разозлился на себя и побежал в ванную — в школу он уже почти опаздывал.
«Просто мне очень нравится Алексей, — пытался он анализировать свое душевное состояние по дороге в школу. — Ну и что, что у него тоже четыре сестры, как у того наследника из сна. Леша совершенно точно настоящий, никакой он не «воображаемый друг»!..»
Вскоре Пожарский окончательно решил, что образ друга, который так влияет на него и производит настолько сильное впечатление, трансформировался в его собственном подсознании в эти яркие сны, где тот выступает в образе какого-то сказочного царевича. «И ничего необычного, просто психология», — заключил Павел, подбегая к школе.
О том, что в этой стройной версии зияли огромные прорехи, он предпочел забыть.
Тем более, что события в школе довольно быстро заслонили собой ночные видения. После второго урока, когда школьники еще шумели на перемене, включилась громкая связь, и раздался голос директора.
— Внимание, третий урок отменяется, — говорил Арутюн Левонович с легким кавказским акцентом. — Учителям привести классы в актовый зал. Сейчас начнется встреча с депутатом Государственной Думы Игорем Савельевичем Зайчиком.
Школьники, конечно, были в восторге и от отмены урока, и от фамилии гостя школы. Да и Павел шел на встречу охотно — ему было любопытно посмотреть на Зайчика в другой обстановке и послушать, что тот скажет.
Даже сменив потертые джинсы и ветровку на костюм с галстуком, Игорь Зайчик не производил внушительного впечатления. Хотя говорил гладко и достаточно внятно, но, казалось, ему было все равно, перед кем выступать — перед разгоряченными митингующими или перед школьниками, которым его речи были, по большому счету, до фонаря. Как-то адаптировать свои слова для детей он или поленился, или не счел нужным.
— Друзья, Петербург — это великий город, который в последние годы управляется наместниками, присланными из Кремля… — слегка картавя, вещал он. — Они попирают петербургские святыни. А они, эти святыни, это не новодельные церкви и не торжественные пробки в день приезда московского начальства, а то, в защиту чего люди выходят на улицы. Как Исаакий, которые мы отстояли и не позволили передать в жадные руки церковников.
Пафос гладких фраз пребывал в заметном противоречии с тускловатой манерой оратора выражать свои мысли.
— Петербургу нужен губернатор, который будет служить его жителям, а не считать себя «солдатом президента», более всего озабоченным, как ему угодить, — продолжал распинаться депутат, совершенно игнорируя то обстоятельство, что школьники в зале его попросту не слушали. Они усиленно шушукались, а если и вспоминали выступающего, то лишь, как напророчил отец Павла, чтобы повторить фамилию депутата и в очередной раз прыснуть.
