«Как ему удалось вознестись так высоко?» — спрашивал я себя. Я знал, он был избран папой в годину, когда Церковь раскололась на две части и земля начала уходить у кардиналов из-под ног. Сторонники идеи всеобщего братства и распахнутых объятий никак не могли найти общего языка с приверженцами жесткого курса, уверенными, что править нужно огнем и мечом.
Как он сумел использовать их разногласия для своей выгоды? Ведь он никогда не был рукоположен в священники и не имел доступа в Ватикан, а всего лишь бросил в землю, вспаханную войной, семена новой легенды. И когда пришло время, пожал щедрые всходы.
— История повторяется, — молвил Влад. — Тебе известна судьба папы Целестина V? Того, что взошел на папский престол в тысяча двести девяносто четвертом году?
Мне пришлось признаться в своем невежестве.
— Странно, что ты ничего о нем не знаешь. В то время ты уже жил. Я-то появился на свет сто пятьдесят лет спустя. Слушай меня внимательно и делай выводы о том, как надо пользоваться ситуацией.
Церковный конклав длился уже полтора года, а кардиналы никак не могли сдвинуться с мертвой точки, — начал он свой рассказ. — Спорам и препирательствам не было конца. Каждый хотел взойти на папский престол, и каждый не мог допустить того, чтобы это сделал другой. Наконец они достигли согласия и избрали папой восьмидесятилетнего отшельника, жившего в пещере высоко в горах Южной Италии. Разумеется, кардиналы действовали в собственных интересах: они полагали, что старик будет послушной марионеткой в их руках. Так и случилось. Когда несчастного старого дурня заставили спуститься с гор и приехать в Ватикан, он был растерян и испуган донельзя. Тоскуя по своему убежищу, он приказал сделать в папских покоях его копию и спал там. Он был совершенно не способен править и, промучившись несколько месяцев, отрекся от престола и вернулся к отшельнической жизни.
Прошло семь веков, и после смерти папы Иоанна Павла IV кардиналы, эти старые вороны в красных шапках, вновь оказались в затруднительном положении. Церковь, того и гляди, взорвется, даже быстрее, чем планета, которую ей так и не удалось спасти. Но кардиналы по-прежнему не в состоянии решить, кто поведет их к неизбежному концу. Я давно понял, как будут развиваться события, и принял необходимые меры. Когда настало время, в Ватикане оказался мой верный союзник, который предложил избрать папой простого человека, силою веры исцелявшего раненых на полях сражений в Боснии. Ты помнишь, как убедительно я сыграл эту роль? Кардиналы проглотили наживку. Я сделал правильный ход, а они — ханжеский выбор. Потому что знали: мир одобрит его, сочтя, что пророчество о кротких, наследующих землю, наконец-то осуществилось. Сами же кардиналы, скрывшись от посторонних глаз, надеялись, подобно умелым кукловодам, дергать за ниточки свою марионетку.
Влад вновь позволил себе улыбнуться, обнажив жуткие острые зубы.
— Все вышло так, как они задумали. За исключением одного обстоятельства — манипулировать мною оказалось совсем не просто.
Я натужно рассмеялся:
— Это может повлечь за собой серьезные проблемы.
— Несомненно. Но не забывай — на моей стороне догмат о папской непогрешимости.
— Полагаю, твоя непогрешимость волнует их меньше всего.
— Это палка о двух концах. Сделав меня папой, кардиналы получили возможность осуществить свои тайные желания, о которых они прежде не осмеливались даже говорить вслух. Двадцать-тридцать лет назад, будучи амбициозными молодыми священниками, могли ли они вообразить, что, подобно своим средневековым предшественникам, получат власть над жизнью и смертью?
— Мне трудно представить, что люди позволят им вернуть эту власть.
Влад рассмеялся, сочтя мое замечание чрезвычайно забавным.
— Неужели ты сомневаешься? В свое время ты отправился на войну, потому что священник с крестом в руках указал тебе путь на восток. Ты полагаешь, за девять столетий человеческая натура сильно изменилась? Поверь, она осталась прежней. Особенно сейчас, когда земля в буквальном смысле уходит у людей из-под ног, они хватаются за все, что дает видимость поддержки. Иначе они не могут.
— И никто не знает, кто ты на самом деле?
— Из тех, кто может мне помешать, — никто. И с каждым днем таких становится все меньше.
Мы проговорили еще некоторое время. Влад полюбопытствовал, когда ко мне прицепились два духа, сыгравших злую шутку. Я объяснил, что познакомился с ними давным-давно, когда сражался на стороне Англии в приграничной войне против Уэльса. Они были родными братьями, которых я поссорил и довел до дуэли, имевшей смертельный исход для обоих. Разговор о смерти взбудоражил меня. Я невольно задавался вопросом: что, если мой смертный приговор, который будет приведен в исполнение через четыре дня, — очередная потеха для Влада и Рима?
— В отношении меня ты прав, — признал он. — Но для всех прочих казнь еретика — великое событие. Впрочем, ты заслуживаешь столь высокой чести.
— Могу я, по крайней мере, побриться? — спросил я, почесывая заросший щетиной подбородок. — Я чувствую себя грязным бродягой. Позволь мне потешить тщеславие.
— Ты, как всегда, ошибаешься, — возразил Влад. — Борода тебе идет. Она делает тебя намного интереснее.
Я думал, он собрался уходить, но Влад, открыв дверь, сделал знак кому-то, стоявшему в коридоре. Мгновение спустя один из швейцарских гвардейцев втащил в камеру слабо сопротивлявшегося кардинала — одного из тех, кого Влад называл старыми воронами в красных шапках. Руки кардинала были связаны, глаза испуганно выпучены, а изо рта торчал кляп, заставлявший его раздувать и без того пухлые щеки.
— Ты наверняка голоден, — заметил Влад. — В ночь перед казнью я пошлю тебе еще одного. Пей, сколько влезет. Когда пули взорвут твою грудь, я хочу, чтобы алая кровь хлынула оттуда ручьями.
Потрясенный, я смотрел на кардинала, корчившегося на полу.
— Приступай, — приказал Влад. — Эти старые болтуны больше мне не нужны. Теперь у меня есть ты.
Я более не человек. Не знаю, как следует называть создание, подобное мне, которое внешне похоже на человека, но повадками напоминает зверя. Я сражался в Палестине во имя Господа и в результате растерял свою веру без остатка, ибо ни Христос, ни Аллах не должны разрешать подобным мне существам ходить по этой земле.
Я долго странствовал по миру. «Если я обречен быть тем, кто я есть, необходимо удостовериться, что подобный удел заслужен», — говорил я себе. Я вновь взял в руки меч и с готовностью служил всякому, кто был готов за это платить. Чтобы убивать, мне не требовалось причин. Меня интересовали лишь деньги. Я вновь вернулся к жестокому жизненному правилу, которым руководствовался прежде: проливай кровь всегда и при любых обстоятельствах. Будучи солдатом удачи, я никогда не испытывал недостатка в свежайшей крови.
Вернувшись домой в середине пятнадцатого века, я встретился с потомками своей семьи. Хью де Бургунди никто не помнил и никто не ждал. Все, что от него осталось, — хранившееся в семье предание о дальнем предке, который, отправившись в крестовый поход, пропал без вести. Я понял, что пребывание в родном краю подарит мне не покой, а печаль.
Мне не пришлось долго ждать нового похода. Вскоре я узнал, что герцог Бургундский, верный традициям крестоносцев, собирает под свои знамена рыцарей и наемников, дабы истреблять мусульман. На этот раз он хотел сразиться с Оттоманской империей, Отправившись на помощь Румынии, завоеванной турками.
Я с радостью вступил в его войско. В Румынии мне довелось участвовать в резне столь беспощадной и кровавой, что все битвы, в которых я сражался на протяжении столетий, померкли в сравнении с ней. И главным вдохновителем этой грандиозной резни, человеком, исполненным поистине беспредельной ярости и ненависти, был Влад Дракула, князь Валахии. Я успел забыть, что смертные могут быть столь бесстрашны.
Века, отданные ратному делу, превратили меня в воина, не знающего равных. Я не только в совершенстве владел мечом и копьем, булавой и молотом, но и заранее просчитывал, как будет развиваться атака. По малейшему движению противника я предугадывал, какой удар он намерен нанести. Никто не мог меня ни обмануть, ни убить. Ни одно оружие не причиняло вреда моей плоти.
Убейте в одной битве десять врагов, и вы заслужите всеобщее уважение. Убейте двадцать, и вас объявят героем. Убейте пятьдесят, вас сочтут богом. Под ударами моего меча враги падали, словно пшеничные колосья под серпом. Даже Влад Дракула удостоил меня своим вниманием.
— Никогда прежде я не видел, чтобы наемник так сражался, — сказал он однажды, когда мы стояли на поле, усеянном мертвыми телами. — Глядя на тебя, можно подумать, что ты готов убивать, даже не получая за это платы.
