— Знаешь… я сам в каком-то роде параноик, — сказал я, глядя нахально развалившемуся на своей кровати «но», — Но вот это, по-моему, уже совсем чересчур!
— А ты тут почти и не причем, — пожал плечами флегматично рассматривающий потолок Икари Кёйке, — Я жил в комнате с Хасудой Кейджи, поэтому, когда спросили, кто хочет поменять соседа, успел первым.
— А что с ним не так?
— Яой любит.
— Экая мерзость…
Ну, могло быть и хуже. С Икари мы, как минимум, уже наставили друг другу синяков.
Естественно, что я никому не верил ни на грош. Ни честным глазам Цурумы, ни внезапно воспылавшей к огнестрельному оружию Инамори, считавшейся сильнейшим практиком энергетических техник в нашем классе, ни, разумеется, Кёйке. Если уж признаваться самому себе, то доверие у меня вызывали исключительно Камилла и Эдна просто потому, что они были одержимыми телесными куклами, которых когда-то давным-давно ради каких-то своих целей создал очередной безумный волшебник. Ах да, еще был Арк, но считать своего фамильяра личностью было как-то совсем уж неправильно.
С Иеками же… всё было сложно. Я не верил, что Рейко может вести свою игру, но вот передумать или испугаться девочка могла запросто. Доверие совсем не та субстанция, которую можно обрести быстро. Но… она была моей крупнейшей ставкой.
— Кёйке-кун, а Кёйке-кун? Хочешь поразвлечься?
Увидеть квадратные глаза собрата-гомофоба стало для меня настоящим бальзамом на нервы. Через десять минут Икари с нескрываемым удовольствием пускал в меня чрезвычайно слабые тренировочные техники, а я пытался их разрушить на подлёте когда-то подсмотренным у одной интересной девушки образом.
Тренировочные-то они тренировочные, но больно же!
Полупрозрачные «узелки», бросаемые в меня японцем, легко опознавались моим восприятием. Вот вокруг пальцев Икари резко уплотняется аура, вот её часть меняет цвет, повинуясь его короткому жесту, вот этот сгусток летит в меня. «Узелками» я эти энергетические кусочки назвал сразу же, как увидел, как они постепенно расплетаются в воздухе, если бы не моё тело или стена, сгустки летели бы метров пятнадцать максимум. А так — они радостно взрывались о мою рубашку, оставляя после себя ощущение сильного щелбана. Моей задачей было не менее быстро, чем формирует выстрел Икари, вытянуть из собственной ауры тонкую «иглу», которая должна была «кольнуть узелок», заставив тот детонировать в воздухе или вообще распасться облачком эфира.
Проблема была в том, что я понятия не имел, куда нужно целиться, но твердо знал, что это работает. Пару месяцев назад я видел, как одна из наиболее известных своим превосходным контролем японок, Омори Чика, таким образом разрушала кидаемые в неё техники аж от нескольких бойцов.
Возмущенно выдохнув, я потёр правую часть груди, глядя на скалящегося Икари.
— Ты давай-давай, не отвлекайся, я так весь день могу, — злорадно посоветовал мне японец.
Оставалось лишь вздыхать и пытаться вновь и вновь, надеясь, что энтузиазм Кёйке окажется безграничным. К оконному стеклу снаружи нашей с Икари комнаты был прижат мокрый собачий нос напряженно наблюдающего комаину.
А на следующий день случилось это.
— Сэр Эмберхарт, не соблаговолите ли ненадолго пройти со мной?
Я поднял глаза от учебника каллиграфии на старательно, хоть и фальшиво улыбающуюся мне Маргариту Голденштерн. Одноклассница выглядела великолепно, как и всегда, вовсю демонстрируя миру пышное облако золотистых завитых волос и стреляя лазерами ярко-голубых глаз. Если не считать мелкого нюанса, что эта особа заговорила со мной впервые с дня поступления, то я бы даже счел себя польщенным. Всё-таки, в местной, да и западной культуре, если благородная девушка первой к тебе подходит, то это очень даже «ого-го».
Недоуменно переглянувшись с Рейко и Цурумой, грызших гранит науки вместе со мной на лавке в парке, я отложил книгу и встал.
— Я вас внимательно слушаю, мисс, — дал я резкого тормоза, как только мы отошли на приличные метров пятнадцать от девушек.
Маргарита остановилась и недоуменно захлопала ресницами. А затем улыбнулась.
— Нам нужно пройти немного дальше, сэр, — мило пролепетала она, не прекращая старательно улыбаться.
— Желание дамы для меня закон, — расплылся в ответной, неприятной улыбке я, — Секундочку…
Подошедшая к нам Цурума почему-то заставила блондинку прекратить улыбаться. Я стоял, рассматривая чуть побледневшее и задумчивое лицо немки. Будь я действительно урожденным юным джентльменом, полным задора, огня и наивности, то, скорее всего, радостно поскакал бы за столь привлекательной девушкой в любую подворотню, не давая себе ни малейшего труда задуматься о последствиях. Дело даже не в каких-либо воображаемых пошлостях, юноша бы поскакал просто в восторге от проявленного внимания. На голубом глазу, как говорится.
Для бывшего землянина, познавшего в свое время навязчивую телевизионную рекламу, блеяние названивающих менеджеров продаж, агрессивный компьютерный спам и общение с мошенниками, кишащими в интернете, как черви в трупе, ситуация казалась… гниловатой.
Так и вышло.
— Я надеялась на приватную беседу, сэр. Без посторонних, — Маргарита еще пыталась говорить мило, но получалось уже плохо. Я не собирался прекращать мерзко скалиться, более того, начал выуживать «эксельсиор» из портсигара.
— У меня от Цурумы-сан нет секретов, — нагло заявил я блондинке, — поэтому либо мы говорим при ней, либо не говорим вообще. Шанс сказать что-то наедине вы, мисс Голденштерн, упустили, как только я узнал о том, что нам с вами, вдвоем, зачем-то нужно… «отойти немного подальше».
— Вы неверно меня поняли! — вскинулась девушка так, что море её кудряшек затанцевало вокруг головы, — Нас ждет… еще кое-кто.
— О какой приватности тогда речь, Голденштерн-сан? — склонила набок голову Шино, с полуулыбкой рассматривая блондинку.
— О обычном желании девушек поговорить с кавалером наедине!
— Не нахожу это удобным, мисс, — отрезал я, — либо мы идём вместе, либо прекращаем тратить время, как ваше, так и наше.
— В жизни не встречала более… бестактного и грубого нобиля, «сэр», — прошипела бледная как бумага девушка, — Ваше воспитание…
— …настолько вас отвращает, что вы готовы отвернуться и никогда более в жизни на меня не смотреть, — утвердительно кивнул я, отворачиваясь, — меня это устраивает. Всех благ, мисс Голденштерн.
Нарывался я специально. Любая приличная девушка даже из самых ранних дворян уже почувствовала бы себя оскорбленной, просто видя, как я без спроса зову присоединиться к нам Цуруму. Этого не произошло, а следовательно, блондинистой кудряшке просто неимоверно было нужно, чтобы я куда-то с ней отправился. В переводе с аристократического на нормальный, случилось следующее — девушка ко мне подошла внаглую, игнорируя моих друзей (даже не поздоровавшись с ними) и попыталась утянуть с собой без объяснений. То есть — быканула беспредельно. Я в ответ быканул вообще за гранью культуры и приличий, отчего у бедняжки просто нет иного выхода, как смертельно на меня обидеться.
…только вот не той обидой, за которую мстят, а той, когда более не разговаривают всю оставшуюся жизнь. Что меня и устраивает.
В этот момент я был готов к проклятиям в спину, к тому, что Маргарита не преминет следующие десять лет всем и каждому рассказывать о чудовищном и невозможном грубияне сэре Эмберхарте, да и просто к последствиям в виде пятерки нанятых душегубов, караулящих меня на улицах Токио. Все это вполне укладывалось в поведение оскорбленной барышни. Но вот то, что Голденштерн вновь повторит свою просьбу, выразив согласие сопроводить нас с Цурумой «куда надо»…
Огромные голубые глаза блондинки источали море ненависти по отношению ко мне, но… еще в этих глазах было отчаяние.
Любопытно.
Поход вышел долгим! Мы втроем прошли весь парк академии, продефилировали мимо больших стеклянных окон столовой, прошли наискось стадион, по которому носились ребята одного из старших курсов, и лишь после этого заглянули меж двух подсобных помещений, в которых хранился спортинвентарь и прочая мелочовка. В этом достаточно укромном месте, скрытом от посторонних глаз со всех сторон, нас и ожидала целая стайка студенток Якусейсшо во главе с излучающей нетерпение Эми Арай.
