Работало! Вадика начало потряхивать, рот искривился.
— Т-тварь, — застучал зубами Водяра. — Поганая т-тварь!
Неведение — тоже страх. К блюду пришла пора добавить специй. Я зашел за спину Вадику, присел на корточки.
— Правую... Левую? — принялся приближать и отдалять огонь от кистей рук. — Обе? Хм-м...
Водяра выл, выкручивал конечности, насколько позволяли путы. А я по-прежнему пытался обойтись малой кровью... Малым жаром.
Весь вред, что я ему нанес — это опаленные волосины на костяшках. Они почернели, оплавились, скрутились и запахли. Такие меленькие волосики, а пахнули! Мне лично понравилось, мне теперь все запахи, связанные с огнем, приятны. А вот коллеге моему, похоже, не очень...
— С-су-у-чий потрох! — если взвыть со стучащими зубами, получается ну очень странное звучание. — Я скажу!
— Скажешь, конечно, скажешь, — согласился я, снова подводя огонек. — Причем добровольно и с песней. Да, Вадь?
— Да! Да! Д-да! — выстучал зубами Коломийцев.
Громко получилось, не хватало еще, чтобы на вопли кто-либо сунулся. Будет сложно объяснить с учетом композиции возле деревца, что хороший парень тут — я. Относительно хороший, разумеется.
Обошел дерево, встал перед Вадимом. Дал огню взметнуться выше, жаднее.
— Меня не интересует, с какой целью ты меня сюда привез, — доверительным тоном сообщил студню. — Мне важно знать: зачем? Почему? Если кто-то велел, то кто?
Во взгляде Коломийцева что-то блеснуло: что-то, кроме страха. Ярость? Возможно. Я не настолько хорошо читаю по лицам и глазам, чтоб утверждать наверняка.
— Чтобы одной тварью стало меньше, — это звучало бы гордо, с вызовом, не мешайся зубной перестук. — Враг рода человеческого должен сдохнуть, как пес! Сгнить в земле!
Это становилось интересным: Водяра речь про тварь и врага повторял с чьих-то слов, сам он так не выражается. Не его это похабный стиль. Нахватался от кого-то наш любитель выпить.
Как-то похоже на проповедь прозвучало...
— Рода человеческого? — я потер подбородок. — Церковь новый крестовый поход объявляет?
— Церковь нас не спасет, — в запале бросил Вадик, явно снова за кем-то повторяясь. — Только мы сами, своими руками, можем спастись.
Итого, что мы уже выяснили? Что студню качественно промыли мозги. Все то немногое, что обнаружилось в районе пустой антресоли, где эхо, эхо... Таша так про голову Бореевой высказывалась, но к Вадику оно поближе будет. И с религией я промахнулся.
— Вадь, кто хочет спасти тебя... и других? Кто такой умный и заботливый?
Может, так в лоб не стоило спрашивать. Но что уж теперь...
— Они... они... — зрачки Вадика расширились, завращались — ненатурально и жутко.
— Кто? Имена! Кто — они?
Вздулось бесконтрольно пламя, я только и успел, что отшатнуться, сделать шаг назад.
— Твари нельзя узна-а-ать! — вырвался из горла Коломийцева истошный крик.
А потом он булькнул, выпучил глаза, испуганно, недоверчиво и беззащитно. Как-то по-детски. Дернулся и обмяк. Изо рта полилась кровь.
До меня не сразу дошло, что случилось. Что разговор наш окончен, собеседник выпал из обсуждения. Категорически выпал.
Секунд пять-семь я тупил, хватая воздух раскрытым ртом. Взбунтовавшийся было огонь угомонился, скрылся под кожей. Я проверил дыхание — отсутствие такового, поискал пульс. Пнул со всей дури ствол дерева.
Выругался так, что листва зашелестела. Смущенно и укоризненно.
— Ни хрена, — скрипнул зубами. — Разговор не окончен.
Я успел уже проверить, что мой телефон на месте, и даже не выключен, хотя бумажник пропал. В пустую антресоль не залетела мыслишка о том, чтобы проверить чехол на ремне.
Правильный, законопослушный гражданин вызвал бы скорую, милицию, да того же Крылова набрал бы. Вот только у меня выдалось неправильное утро, беззаконное.
— Мих, привет, это АБ беспокоит, — сказал в ответ на хриплое: «Хто?» — Так сложилось, что мне необходима твоя помощь.
Миха: щетина с сединой на подбородке (Михе нет и тридцати), легкая сутулость, метр девяносто худобы и апатичный взгляд.
— Не знал, что у нас тут корпоратив.
Я ждал, прислушивался, осматривался, и все равно пропустил приход Смерти.
— Как и я, выходя поболтать с сотрудником, не знал, что дело кончится всем этим, — повернул к Михе голову так, чтобы он смог увидеть мой красивый затылок.
А потом зашелся нервным, совершенно неестественным смехом.
— Корпоратив... — отдышался и снова захохотал.
— Всякое случается в жизни, — безразлично высказал Миха. — И в смерти.
Меня попустило, судорожные смешки прекратились.
— Время — деньги. И сон, — поучительно продолжил Удовеня. — Как здесь закончим, настоятельно рекомендую тебе хорошенько придавить подушку. Сейчас сходи, погуляй. Проветрись. Вон, хотя бы со свидетельницей пообщайся. Или сообщницей?
— Сейчас не понял? — я, честно сказать, растерялся, заозирался по сторонам.
Возмущенно квакнула лягушка.
— Ясно, значит, свидетельница, — с выражением абсолютного пофигизма на лице и в голосе сказал Смерть. — Покажись, дева озера. Мертвая дева мертвого озера.
— Э?
Определенно, совет про хороший сон был весьма кстати, нервишки у меня тем утром пошли в разнос. Совсем контроль за своими эмоциями и реакциями растерял.
За спиной послышался плеск воды.
— Приглашаешь к себе? — глядя мимо меня, спросил Миха. — Мы не утрудимся, подойдем.
И рукой мне махнул, мол, потопали.
За зеленью вполне ожидаемо обнаружился берег озера. И весьма неожиданно — девушка, по плечи погруженная в воду. Плечи тонкие, шея длинная, кожа бледная.
— Русалка? — вслух предположил я.
Что было резонно: купальщица, даже сильно в воде засидевшись, едва ли станет настолько бледной, чуть ли не до прозрачности.
— Мы не посягаем на воду, дева озера, ты не посягаешь на землю, — озвучил коллега. — Нет между нами вражды и претензий.
— Кроме дыма вонючего, ты хочешь сказать? — наклонила головушку дева. — Знаешь, как вонь над водой разносится? Фу!
«Дева» выглядела лет на пятнадцать-шестнадцать и была отчаянно некрасива. Маленькие глазки с опущенными вниз внешними уголками. По низкому лбу словно струйки воды спускались тонкие пряди волос, то ли русых, то ли серых. Нос, непропорционально длинный, нависал над тонкими губами и скошенным подбородком. Довершали картину оттопыренные уши и мелкие кривые зубы, которые дева то и дело показывала, скалясь. Или то была улыбка?..
Если я верно помнил (тут сразу уточню: помнил неверно), в русалочий «штат» зачисляли девушек-самоубийц. С таким-то отражением в зеркале немудрено было камнем на дно добровольно пойти...
— Дым — это... — начал было я.
— Если вздумал оправдываться, заткнись, — негромко велел мне Миха. — Не смей. Примут, как слабость, откроют охоту. Ты разжалобился от ее вида? Несчастная уродинка, все такое. Забудь. Уродинка поди успела столько за свою недолгую натворить, что иному рецидивисту и не снилось. Успела ведь, а, любопытная?
— С такими локаторами самое то любопытничать, — буркнул я себе под нос, но дева услыхала.
— П-ф-ф, — фыркнула русалка. — Нужны вы больно, чтобы вас подслушивать.
— Ты все еще здесь, — пожал плечами коллега. — Что говорит само за себя.
Девица изобразила ртом нечто булькающее и ушла под воду.
— Поди за водорослями покрепче занырнула, — Миха махнул рукой. — Скоро опять объявится. Тянет таких, как она, к смерти.
Спорить с ним я не стал, ему виднее. Спросил про другое.
— Что дева мертвая, понятно и видно. А озеро почему мертвое?
Смерть выпростал руку, указывая на другой берег озера.
— Там кладбище. Шуваловское. Соприкосновение зон влияния, так сказать. Ненавижу лекции. И дело пора делать. Дева как вынырнет, можешь с ней поболтать за всякое. Главное, слабину не давай и в воду к ней не заходи. Утянет — крякнуть не успеешь.
