Он заметил, что я цел: с его лица сошла жестокая гримаса, и старик отбросил нежить в сторону, как какой-то мусор.
– Отлично, Марк.
– Проблема, – я запыхался и говорил весьма сбивчиво, – решена?
Он покачал головой.
– Почти. Пойдем.
Спустя пару минут и один лестничный пролет мы оказались в потрепанной временем квартире. Родион сказал мне ждать в прихожей, а сам отправился куда-то дальше по коридору. Я спрятал нож с пистолетом на место и прислонился к стене; хотелось немного передохнуть. Адреналин неохотно покидал кровь.
Вскоре донесся знакомый голос.
– Иди сюда.
Я медленно поплелся по коридору и вошел в скромную гостиную, или что-то похожее на нее.
За столом сидел снявший слегка испачканную кепку Родион; на ней лежал его пистолет. Перед Долговым расположилась милого вида семейная пара. Пожилые женщина и мужчина улыбались, глядя на незваного гостя. И все бы ничего, но белки глаз у них были характерного коричневого оттенка.
– Так, может, чаю, а, Нют? – произнес дедуля и посмотрел на супругу.
– Конечно-конечно, не стойте, присаживайтесь! – она привстала и подошла к заварнику.
Я отшатнулся.
Родион расплылся в улыбке и посмотрел на меня.
– Можно и чаю. Садись, Марк, – он указал рукой на пустой стул.
Сев на место, я нахмурил брови и глянул на Долгова.
– Ну, и что нам здесь нужно? – с подозрением, совсем тихо произнес я.
Родион размял шею.
– Глухой, что ли? Чаю попьем.
– Не лучшее время, тебе не кажется? – я вытаращил глаза и кивнул в сторону выхода.
Старушка запыхтела, расхаживая по комнате с заварником в руках.
– Ох, дура я какая, совсем все печенье закончилось. Нечем даже к чайку угостить, – она опустила руки. – Все забываю купить в магазине.
Я окинул взглядом полки в комнате. Все пусты, где-то рассыпано немного гречки и сахара. Квартира очень бедная, мне показалось, что здесь и до осквернения еды особо не водилось. Оба старичка исхудавшие, а одежда хоть и опрятная, но очень простая и затасканная. За год бы она так не испортилась.
Родион мягко улыбнулся и полез в свой рюкзак. Спустя мгновение он достал оттуда пачку печенья, которую затем положил на стол.
– Наткнулся на них случайно, – пожал плечами Родион. – Когда оказываюсь в этом городе, приношу гостинцы. Грустно у них все сложилось.
– Хватит этой херни, – злобно выпалил я сквозь зубы. – Что за спектакль ты тут устроил?
Старик раздраженно выдохнул.
– Ты не боец, Марк. От слова «совсем». В этом сейчас твоя основная проблема. В нормальной ситуации этому учат годами, однако, сам понимаешь, столько времени у нас нет. И нет, дело не в физподготовке.
– Ну так чему же тогда учат годами? – по тону было понятно, что старик говорит о чем-то конкретном.
– Убивать, – мимоходом произнес Родион, распечатывая пачку печенья и указывая на нее улыбающемуся старику напротив. – Я наблюдал за тобой. У тебя слишком много иллюзий, Марк. Человеческая жизнь слишком многое значит для тебя. Ты считаешь людьми даже тех, кто людьми не является. Ты слишком сентиментален, и твоя эмпатия не играет тебе на руку. Это нужно исправить.
Я пожал плечами. В памяти мелькнул выстрел в голову Августа.
– Так мы не сможем двигаться дальше, – заключил Родион.
Бабуля поставила четыре чашки чая на алюминиевый поднос и заметно, хоть и немного жутковато, обрадовалась, заметив печенье.
– Я до сих пор не понимаю, какое отношение к этому имеет…
Старушка подошла к столу с подносом и с улыбкой на лице начала было благодарить нас за лакомство. Родион в одно мгновение схватил пистолет и выстрелил ей прямо в лоб. Тело упало на пол; чашки с чаем громко разбились одна за другой.
Я подорвался с места, в горле застрял мат, но старик строгим голосом пресек меня.
– Сядь. В этом доме нет ни единого человека.
Я посмотрел на переменившегося в лице мужа мертвой женщины. Он сполз со стула и, упав на колени рядом с ней, начал в слезах что-то нечленораздельно бормотать. Дед хватал ее за руки, тормошил тело и совсем не обращал на нас внимания. Хоть я и понимал, где нахожусь, но не оставляло ощущение, что Родион – маньяк и психопат.
Родион перекрутил пистолет в руке и схватил его за ствол.
– Тебе незнакома такая вещь, как исполнить приказ. Неважно, кто его тебе отдал – другой человек или ты сам. В тебе есть барьер, который не даст вовремя сделать необходимое. Его нужно сломать. Иначе ты не выживешь.
Он протянул мне пистолет рукояткой вперед.
Я все переводил взгляд с заливающегося слезами дедули на Родиона и обратно.
– Как ты собирался «упокоить» отца, если не можешь сделать даже этого? – он давил все сильнее. – Признайся, Марк. Ты судишь по себе. Считаешь, что раз ты «воскресаешь» без последствий, то и с другими дела обстоят так же. Что отца можно спасти, что он будет нормальным, что ты с ним будешь чай пить. Но нет, – он провел рукой по комнате, – они больше не люди. И он больше не человек.
Я почти не слушал Родиона, а лишь наблюдал за стариком. В какой-то момент я заметил цикличность в его движениях.
– Бери пистолет.
Касаюсь рукояти пистолета. Перевожу взгляд на Родиона. К горлу подкатывает ком.
Дед в очередной раз громко всхлипнул над телом.
Поднимаю пистолет.
Выстрел.
9
Битва за поезд
Несколько километров дороги прошли в полной тишине. Старик казался вечно настороженным: он шел впереди, вслушиваясь в каждый шорох и больше переживал о том, чтобы нас никто не заметил по пути к поезду. Я же просто думал о своем и ни о чем не хотел говорить. Обстановка устраивала нас обоих.
В какой-то момент Родион остановился и присел на одно колено. Я даже не успел отреагировать, как из-за ближайших кустов мимо нас пронеслась стая диких собак. Выждав около минуты, Родион поднялся, посмотрел на меня и поцокал языком.
– Все никак не передохнут, – он махнул рукой в сторону псов, – А если все-таки дохнут – встают, и их потом сжирают эти. И так по кругу. Пищевая цепочка, понимаешь.
Я шмыгнул носом, ничего ему не ответив. Псы выглядели разве что потрепанными и облезлыми, но никак не походили на страшных тварей, порожденных Скверной. Интересно, животные так же подвержены влиянию Скверны, как и люди? Скорее всего да, но как именно это проявляется? Если не считать этих собак, то получается, что за все время пребывания здесь я еще не видел ни одного зверя. Кажется, даже птицы не летают над мертвыми городами.
Предположив, что ответы на эти вопросы скорее всего мне не понравятся, я повернул голову вперед и зашагал дальше.
Через полчаса мы вышли к железнодорожным путям и направились вдоль них. Я то и дело поправлял кобуру, к которой все никак не мог привыкнуть, а следом за ней лямки хоть и не тяжелого, но все-таки довольно массивного рюкзака. Солнечные лучи норовили залезть в глаза, и в какой-то момент я даже пожалел, что мне тоже не нашлось кепки, хотя бы такой старческой, как у Родиона. Впрочем, от солнца меня быстро отвлекли смутно знакомые очертания пейзажа.
Мы проходили мимо того места, где меня ночью приложили дубиной по голове. Запекшаяся на балках между рельсами кровь создавала причудливый рисунок, словно появившийся здесь после взмаха большой кисти, а не огромной дубины, размозжившей мне черепушку. Я ухмыльнулся – готов поспорить, что многие галереи такой образец современного искусства бы с руками оторвали. Но если серьезно, сколько же крови из меня вытекло за прошедшую неделю? И пусть от такой мысли становилось жутковато, но, кажется, терпимость к этой красной липкой жидкости у меня теперь на всю жизнь.
Мы обогнули поворот и, пройдя порядка километра, увидели стоящий вдалеке поезд. Как и утверждал Родион, после моего полета он остановился и, очевидно, сдвинуться с места так и не смог.
Старик замер на месте и прищурился.
– Повезло, – произнес я, прервав наше затянувшееся молчание.
– Рано радуешься, – старик сошел с путей поближе к кустам и включил свой наставнический тон. – Вообще, – он указал тростью на зелень рядом с нами, – от кустов лучше держаться на расстоянии в пару метров. Никогда не знаешь, что там может сидеть.
