— Хорошо звучит, — сказала она. Снова со своим еле заметным акцентом гражданина мира.
— Если бы дом купил я, я бы дал ему имя, — сказал Ройбен. — Сами понимаете, что-то такое, что вобрало бы в себя его суть. Нидек Пойнт; Мыс Нидек.
— Да вы настоящий поэт, — сказала она. — Я это сразу поняла, как вас увидела. Мне нравятся статьи, которые вы пишете. В них чувствуется почерк, индивидуальность. Но вы ведь наверняка пишете роман, так ведь? Молодой журналист вашего возраста обязательно должен писать роман. Я очень огорчусь, если это окажется не так.
— Для меня ваши слова — будто музыка, когда вы произносите их, они становятся такими чудными и выразительными. На той неделе отец сказал мне, что людям моего поколения совершенно нечего сказать миру. Он профессор и человек, во всем разочаровавшийся, должен сознаться. Редактирует свое собрание стихов последние десять лет, с тех пор, как вышел на пенсию.
«Что-то я слишком много говорю, и все о себе, — подумал он. — Плохо это».
Отцу наверняка понравился бы этот дом. Да, Фил Голдинг, как настоящий поэт, полюбил бы это место, возможно, даже сказал бы об этом матери Ройбена, которой наверняка бы пришлась не по вкусу эта идея. Доктор Грейс Голдинг всегда была человеком практичным, главным добытчиком в семье и вершителем их судеб. Именно она устроила Ройбена на работу в «Сан-Франциско обсервер», его, всего лишь с опытом ежегодных путешествий по всему миру и дипломом кафедры английского языкознания.
Грейс гордилась его недавними журналистскими расследованиями, но предупредила, что эта «история с собственностью» — лишь пустая трата времени.
— И снова вы в мечтах, — сказала Мерчент. Обняла его за плечи и поцеловала в щеку, смеясь. Ройбен вздрогнул от неожиданного прикосновения ее мягкой груди и тонкого аромата дорогих духов.
— На самом деле я еще ничего в своей жизни не довел до конца пока что, — сказал он с легкостью, которая шокировала его самого. — Моя мать — талантливый врач, а старший брат — священник. Я проработал в газете всего шесть месяцев. Наверное, стоило повесить на себя предостерегающую табличку. Но, поверьте, я напишу статью, которая вам очень понравится.
— Чепуха, — ответила она. — Ваш редактор рассказала мне, как журналистское расследование убийства в Гринлиф вылилось в то, что нашли и арестовали убийцу. Ты совершенно очаровательный парень с этой твоей самокритичностью.
Ройбен постарался не покраснеть. Почему он с такой легкостью все рассказывает этой женщине? Он редко, чтобы не сказать никогда, делал самоуничижительные заявления. Однако сразу же почувствовал какую-то необъяснимую связь с ней.
— На ту статью меньше дня ушло, — тихо сказал он. — Половину того, что я нашел на подозреваемого, просто не напечатали.
У нее в глазах появились искорки.
— Скажи, Ройбен… сколько тебе лет? Мне тридцать восемь. Достаточно этого для полной откровенности? Много ли ты знаешь женщин, которые по своей воле скажут, что им тридцать восемь?
— Ты не выглядишь на столько, — сказал он. Совершенно честно. «По мне, так ты просто совершенство», — хотелось сказать ему.
— Мне двадцать три, — сознался он.
— Я была бы разочарована, если бы ты этого не сказал, — ответила Мерчент. — Совсем молодой мальчик.
О да. «Солнечный мальчик» — так его всегда звала Селеста, его подруга. «Младший», как звал его старший брат, отец Джим. «Малыш», как продолжала звать его мать, даже при посторонних. И лишь отец всегда называл его Ройбеном и видел таким, какой он есть. Папа, ты должен увидеть этот дом! Мы же всегда говорили о месте, где можно писать, месте вдали ото всех, убежище, природе, пробуждающей творческие силы.
Сунув мерзнущие руки в карманы, Ройбен прищурился, прикрывая глаза от пронизывающего ветра. Они уже добрались до дома, где, возможно, их ждет горячий кофе и тепло огня.
— И уже такой рослый, — сказала Мерчент. — Думаю, Ройбен, ты очень восприимчив, если смог оценить этот мрачный и холодный клочок земли. Когда мне было двадцать три, мне хотелось в Нью-Йорк и Париж. И я побывала в Нью-Йорке и Париже. Мне хотелось посетить все столицы мира. Что, я тебя обидела?
— Нет, конечно же, — ответил он, снова начиная краснеть. — Я просто слишком много говорю о себе, Мерчент. Не беспокойся, мой мозг уже занят статьей. Узловатые дубы, высокая трава, влажная земля, папоротники. Я все записываю в память.
— О да, молодой ум и память свежие, что может с ними сравниться, — сказала она. — Милый, нам предстоит провести вместе два дня, не так ли? Так что не удивляйся, что я внимательна к тебе. Ты стыдишься своей молодости, так ведь? А не стоило бы. Ты потрясающе красив, сам знаешь, и, могу сознаться, ты самый очаровательный парень из всех, кого я встречала в своей жизни. Я серьезно. С твоими внешними данными можно добиться всего, и ты это знаешь.
Он покачал головой. Если бы она знала, как он ненавидит, когда люди называют его симпатичным, очаровательным, прелестным. До смерти ненавидит. «А как ты будешь себя чувствовать, когда тебе перестанут говорить такое? — как-то спросила его Селеста. — Просто задумайся. Знаешь, Солнечный мальчик, по мне, так это чистая правда».
Она любила дразнить его, подкалывать, эта Селеста. Видимо, в любом поддразнивании всегда есть скрытый укол.
— Вот теперь я тебя по-настоящему обидела, Ройбен? — спросила Мерчент. — Прости меня. Наверное, все обычные люди, простые смертные, склонны окружать мифами таких прекрасных людей, как ты. Но самое главное в тебе — не красота, а душа поэта.
Они дошли до края террасы, мощенной каменными плитами.
Что-то переменилось. Ветер стал еще более пронизывающим. Солнце померкло, скрытое серебристыми облаками, клонящееся к темнеющему морю.
Она на мгновение остановилась, будто чтобы перевести дыхание, но он не мог понять, зачем именно. Ветер трепал пряди волос по ее щекам, и она прикрыла глаза ладонью. Поглядела на высокие окна дома, будто что-то ища взглядом, и Ройбен увидел в ее взгляде невыразимую тоску. Одиночество, пронизывающее все это место, просто давила.
Они были в нескольких милях от города, маленького городка, в котором едва набралась бы пара сотен жителей. Он там останавливался по дороге и видел, что большинство магазинчиков на узкой главной улице закрыты. Гостиница типа «постель и завтрак» была выставлена на продажу «уже целую вечность», по словам администратора заправки, но, конечно же, тут повсюду есть мобильная связь и Интернет, об этом можно не беспокоиться.
Но в данный момент мир за пределами этой продуваемой ветрами террасы казался нереальным:
— Мерчент, а призраки тут есть? — спросил Ройбен, проследив за ее взглядом.
