— Сколько тебе лет? — спросил князь.
— Десять, — послушно ответила я, опустив голову.
— Тебя и правда зовут Анчуткой?
Испуганно взглянув на сурового барина, я кивнула.
— Не ври мне, — стальным голосом произнес князь, и у меня кровь застыла в жилах от жуткого тона его голоса.
— Софьей меня крестили! А Анчуткой прозвали, потому что барышню так же звать, как и меня. Барыня сказала, что негоже крепостной девке имя барышни носить, — скороговоркой выпалила я и, зажмурив глаза, принялась ждать, когда мне прилетит оплеуха от барина.
Несколько мгновений царила тишина, а затем князь произнес:
— Софья, пойдешь ко мне в услужение? Будешь моей помощницей.
— Пойду! — воскликнула я, подняв голову и вновь встретившись взглядом с князем. Его глаза в этот момент показались мне бездонным черным омутом, где таилась неизвестность. Однако попасть в услужение к нему всяко лучше, чем быть подаренной на именины сальному соседу со свинячьими глазками, а затем стать женой его конюха.
— Сколько за нее хотите?
Барин закряхтел, размышляя над ценой.
— Рублей семь, не меньше, — наконец выдал он.
Князь удивленно приподнял черные брови:
— Да вы алчный человек, Борис Аркадьевич. Ей цена от силы два рубля.
— Семь рублей и не копейкой меньше, — надувшись, повторил барин. — Она предназначалась моему соседу на именины, который подумывал выдать ее замуж за своего конюха. Не хотите, не берите.
— От чего же не хочу? Очень даже хочу. — Князь вынул из потайного кармана сюртука кошель, достал нужную сумму и протянул ее барину. — Хотел бы я вежливо сказать, что с вами приятно иметь дело, но я не люблю врать. С вами отвратительно иметь дело. Надеюсь, мы больше никогда не встретимся. — Повернувшись ко мне, князь произнес: — Софья, садись в карету.
Я кинула последний взгляд на ошалевшего от такой грубости барина и шмыгнула в карету, даже не подумав испросить разрешения попрощаться с матерью. Князь последовал за мной. Когда он стукнул тростью по стенке, ямщик стеганул хлыстом. Кони заржали и понесли меня в неизвестном направлении.
— Итак, Софья, расскажи мне свою историю. — Князь снял высокую шляпу и, положив ее на сиденье, к которому была прислонена трость, внимательно посмотрел на меня. — Не смей врать мне или что-то от меня утаивать, я сразу же это пойму.
Почему-то только сейчас я ощутила исходящий от этого человека холод. Скукожившись, я робко заговорила:
— Меня прозвали Анчуткой за то, что я непоседливая и люблю озорничать. Отца моего, по словам матери, переехала карета. Это случилось еще до моего рождения. Мать, однако, почти не вспоминала о нем, потому что он был пьяницей. В барском доме она служит на кухне, а я ей помогаю. Помогала. — Помедлив немного, я продолжила: — Иногда я тайком бродила по поместью, любуясь богато обставленными комнатами. Мне страшно хотелось стать барыней и часами ничего не делать, только валяться в роскошной постели и есть яблоки с медом. А еще мне хотелось обучиться грамоте, но мать мне этого не позволила. Книги в барском доме, до которых никому не было дело, не давали мне покоя. Я мечтала перечитать их все, но мать даже подходить к ним запретила. «Негоже девке дворовой грамоту знать», — был ее ответ. Чуть позже я стала ее понимать. Крепостным нелегко живется. Помимо своего дома надо трудиться и в барском. Здесь каждая пара рук на счету, поэтому мать и отказалась обучать меня грамоте.
— Для безграмотной крестьянки ты слишком ладно говоришь, — нахмурился князь.
Испугавшись, что он решит, будто хочу от него что-то скрыть, я затараторила:
— Мне никогда не нравились речи окружающих меня крестьян, поэтому я вслушивалась в речь господ и старалась говорить, как они. Естественно, мать этого не одобрила. Она побила меня и заставила забыть все «барские словечки». Тогда я стала говорить на привычном ей языке, но не бросила того, что начала. Я продолжала слушать и запоминать правильную и более мелодичную, на мой взгляд, речь.
— А ты интересная девчушка, — хмыкнул князь. — С тобой не будет скучно.
Он отвернул голову к окну и за все время пути больше не сказал мне ни слова. Я же сидела как мышка, боясь даже повернуть голову к окну, чтобы посмотреть, где мы едем.
Не знаю, сколько прошло времени. Я даже успела задремать, но тут же проснулась, когда ямщик протяжно воскликнул:
— Тпру-у-у!
— Приехали, — констатировал князь.
Надев шляпу, он вылез из кареты, а я поспешила следом за ним.
Была уже глубокая ночь. На темном небе сияли россыпи звезд, а вокруг горели редкие фонари, освещавшие мощеные дороги и фасады домов в несколько этажей.
— Мы в городе! — восторженно выдохнула я, оглядываясь по сторонам.
— В Туле. Знаешь такой? — Одеяние князя сливалось с тьмой. Выделялось только его бледное лицо.
— Это там, где оружие куют? — Во время войны с французами барин несколько раз упоминал в разговорах с женой этот город и его вклад в вооружение страны.
— Верно. Идем за мной.
Князь шагнул во двор возвышающегося над нами дома, постучал в дверь и, дождавшись, когда ему откроют, вошел. Я последовала за ним и оказалась в богато отделанном помещении с лепниной и красивыми картинами. Всюду горели свечи и казалось, что сейчас день, а не ночь.
— Девочку сначала накормить, а потом искупать и уложить спать. — Князь передал трость высокому и широкоплечему мужчине со светло-русыми волосами и светло-карими глазами. Его суровое лицо тоже было бледным, а губы бескровными. Но если бледность на лице князя казалась естественной и шла ему, то бледность этого мужчины выглядела искусственной, будто он выбелил лицо пудрой.
— Подать в гостиной или на кухне? — басовито спросил мужчина.
— В гостиной, — ответил князь. — Мне надо обговорить с ней условия.
Мужчина, который до этого не проявлял ко мне никакого интереса, вдруг уставился на меня так, будто я скинула покрывало и оказалась золотым слитком.
— Это она? Вы ее нашли?
Князь шикнул на него и, оставив шляпу на трюмо, махнул мне рукой, веля следовать за собой.
В гостиной, чьи стены и мебель были темно-бордовыми, князь сел в кресло с высокой спинкой и жестом предложил мне кресло поменьше, стоявшее рядом с ним на расстоянии вытянутой руки. Я робко село и чуть в нем не утонула. Быстро придвинулась на самый краешек и уперла носки в пол — всей ступней до него я не доставала.
— Теперь, когда ты сделала свой выбор и у тебя больше нет пути назад, я хотел бы пояснить, что мне от тебя надо. — Князь закинул ногу на ногу, чуть подался вперед и подпер рукой гладко выбритый подбородок. Несколько длинных прядей, заправленных за ухо, выскользнули и повисли вдоль его лица.
Я невольно втянула голову в шею. Холод, исходящий от князя, сейчас ощущался сильнее всего. Чутье подсказывало мне, что из огня я шагнула в полымя.
— Теперь ты будешь жить здесь, со мной, — медленно начал князь. — У тебя будет все, что есть у знатных барышень: платья, украшения, разные безделушки и образование.
На последнем его слове я вскинула голову и встретилась с пронзительным взглядом темных глаз. Мне тяжело было поверить в сказанное князем, а по его бесстрастному лицу не было понятно, врет он или говорит правду. Спрашивать же его я боялась.
— В глазах всех ты будешь моей племянницей. Твои родители умерли, и я взял тебя на воспитание. Поняла?
Я быстро кивнула. Княжеская племянница? Платья, украшения и образование? Мне это не снится?
Князь ухмыльнулся и продолжил:
— Однако за это ты будешь безоговорочно мне подчиняться. Мое слово для тебя — закон. Если я скажу, что ты должна провести самую холодную зимнюю ночь на пороге моего дома, то так ты и сделаешь. И если я прикажу тебе умереть — ты умрешь.
По моей спине пробежал холодок, будто я уже оказалась на пороге дома морозной зимней ночью. Господь всемогущий, с кем я согласилась уехать из барского дома, где самым страшным наказанием для меня была порка ивовым прутом?
— Забудь свою прошлую жизнь, — продолжил князь ледяным тоном. — Забудь, что ты была крепостной крестьянкой. Теперь ты — моя рабыня, и останешься ею до конца своей жизни.
