Но одна фотография…
Она — единственная — была прикреплена к дверце шкафа. Лена решила, что делали ее недавно, может быть, несколько дней назад. Яркая зеленая листва деревьев, солнечный свет… На поваленном березовом бревне у реки (уж не на том ли, где вчера или позавчера Лена разговаривала с симпатичным призраком Сергеем Петровичем?) сидят трое. Высокий носатый мужчина с роскошной гривой рыжих волос и широкой улыбкой обнимает одной рукой очень изящную черноволосую девушку, похожую на японку. Другой рукой он машет тому, кто фотографирует. Чуть поодаль от них сидит Вик. То ли дуется на что-то, то ли тень неудачно легла…
Видимо, этот рыжий и есть Артем.
Господи, как же надо скучать по земле… Как же надо любить жизнь, чтобы…
Тихонько, словно боясь, что ее застукают за разглядыванием кусочков совершенно не касающейся ее судьбы, Лена вышла из чужой комнаты и направилась по коридору к своей. Приоткрыла дверь. Заглянула.
Оказалось — не зря осторожничала. На ее заправленной кровати полулежал, прислонившись к спинке и прикрыв глаза, Станислав Ольгердтович. Крепко вцепившись в него обеими руками и положив голову ему на грудь, спал Вик. Во сне лицо «корнета» было удивительно детским, но сам он ребенком все равно не выглядел. Может быть, потому что его кулаки сжимались на свитере Станислава Ольгердтовича так, как руки ребенка не сжимаются никогда.
Станислав Ольгердтович открыл глаза, повернул голову в сторону приоткрывшейся двери и осторожно приложил палец к губам. Лена кивнула и тихонько вышла.
Она спустилась вниз и села за один из столиков, не зная, что ей делать дальше. Спать не хотелось, выходить на улицу — тоже. Хотелось есть, но заглянуть на кухню тоже было лень. А кстати, кто здесь у них готовит?.. И откуда берутся продукты? Вчера вечером Лена никого не увидела, но микроволновка была… Вот странно… И холодильник был.
Заскрипела лестница — это спускался Станислав Ольгердтович. Лена подумала, что шаги у него одновременно и тяжелые, и крайне осторожные. Он сел за столик напротив Лены, положил на стол большие руки.
— Вик очень устал, — сказал старый симаргл. — Очень много сил потратил. Не мог заснуть… Насилу я его убаюкал, — он как-то устало, едва ли не жалобно улыбнулся. — Знаете, ужасно боюсь, что однажды он не вернется… Разрешите, закурю?
— Курите, пожалуйста… А, может, будете ко мне на ты? — робко предложила Лена.
— С превеликим удовольствием, — Станислав Ольгердтович пожал плечами, набивая трубку. — И ты зови меня Стас. Корнет прав, обычно меня стесняют такие вещи, но… надо становиться современнее, — он неуклюже подмигнул Лене.
Она улыбнулась. Потом, помявшись немного, спросила:
— Стас… вы не обидитесь, если я задам личный вопрос?
— Ты про ту сцену, свидетельницей которой случайно стала? — он вставил трубку в рот и затянулся.
Лена робко кивнула.
— Вы с Виком… любовники? — спросила она и тут же прикусила язык.
Станислав Ольгердтович так пронзительно посмотрел на нее, что Лена подумала: все, обиделся насмерть. С мужчинами такое случается. Но вместо того, чтобы ледяным тоном попрощаться и уйти, он вздохнул:
— Лена, вот вас… тебя сегодня попробовали соблазнить. Юноша, которого ты любила. Много из этого получилось? Это было похоже на те женские романы, которые ты читала?
Лена вздрогнула. Поднесла пальцы к губам, которые, казалось, еще саднили.
— Это было… больно, — призналась она. — И неприятно. Каждое его прикосновение… как будто высасывало из меня что-то.
— Это были прикосновения его души. Понимаешь, по сути у тебя ведь сейчас нет тела, — он выдохнул дым, и сразу же их столик окутался белым, режущим глаза облаком. — То есть я не могу точно тебе сказать, что именно собой представляет тело симаргла… для простоты лично я считаю что, что это, — он провел свободной от рубки рукой вдоль туловища, — овеществленная душа. В любом случае, о плотской страсти говорить не приходится. Она ведь в первую очередь связана с продолжением рода… а какое может быть для нас «продолжение»? В его же душе было очень много темного, злого — как и в душе любого живого человека. Это, кроме всего прочего, одна из причин, почему запрещены встречи с родственниками. Физический контакт с этим юношей ранил тебя, но ведь когда тебя обнимал Вик, ты чувствовала себя по-другому, верно? Смерть очищает нас от всего лишнего… поэтому, кстати, ты можешь полагаться на любого симаргла.
— Вы… ты знаешь, что Вик меня обнимал… Откуда?
Станислав Ольгердтович чуть улыбнулся в усы.
— Я ведь провидец, знаешь ли… На современном языке это называется «экстрасенс», или «телепат»… Твои мысли, я конечно, могу прочесть только в самых общих чертах, но вот мысли человека, с которым вместе уже… дай скажу точно… сто сорок девять лет… — он хмыкнул, — они почти уже неотличимы от моих собственных.
Лена попыталась представить себе, как это — когда ты не понимаешь, где кончается твоя личность, и начинается чужая, когда одна жизнь продолжает другую — и не смогла. И уж совсем не могла представить это в отношении Вика и Станислава Ольгердтовича. Они были настолько разные и так мало имели общего друг с другом… Она даже не заметила, чтобы они общались с какой-то особой сердечностью.
Но, конечно, об этом она не стала спрашивать. Она спросила о другом.
— А… этот Артем… он кто был?
— Он был наш друг. Бывший солдат, бывший бард, бывший преступник и богохульник… Вряд ли тебе кто-то про него много расскажет. У нас это не принято, — кажется, Станислав Ольгердтович избегал смотреть в глаза Лене. — Но он ушел вслед за женщиной, которую любил.
Ушел — значит умер? Наверное, да…
— А куда попадают симарглы, когда умирают?
Помолчав немного и еще раз выпустив дым, Станислав Ольгердтович ответил:
— Не знаю.
Потом добавил:
— Иди-ка ложись спать, маленькая. Раз уж ты сразу перепутала спальни — то и оставайся в моей. Я все равно не засну сегодня. Да и к тому же, надо писать отчет. Жив ты или нет, бюрократия бессмертна.
— Я не могу спать… Я все думаю: что будет с Сергеем?
— Ничего.
— Что значит «ничего»?
— То и значит. Если мы не убили его сразу, то теперь, скорее всего, не доберемся. Будет стандартная процедура: наши маги поставят в астрале сетку, и, если он снова попытается призвать умершего… но, думаю, не попытается. Теперь, когда он столкнулся с последствиями своей деятельности… не знаю.
— А кто такие хозяева?
— Владыки зла.
Лене захотелось засмеяться, но Станислав Ольгердтович был серьезен. Поэтому она только спросила:
— И Сергей им служит?
— Вероятнее всего.
— Но он сказал, что не служит никому!
— Их служители всегда сохраняют иллюзию свободы.
— Иллюзию?
— Да. Потому что свобода нужна для того, чтобы избирать свой путь. А их путь выбран за них, им лишь позволено определять мелкие телодвижения. Мы же свою дорогу избираем целиком и полностью, но уж когда избрали… — Станислав Ольгердтович усмехнулся. — Две стороны одной медали, если хочешь.
— У этих… служителей хозяев… есть организация?
— Мм… Большая часть — вольные старатели, каждый на свой вкус и лад. Так, шабаши иногда устраивают. К несчастью, даже по одиночке большинство из них сильнее, чем мы. Одно счастье, что они не так часто нам попадаются.
— Что значит «не часто»? Ведь они постоянно творят зло!
— Так и ведь мы не ангелы, маленькая. Мы вступаем в бой только тогда, когда речь идет о смерти. У нас просто нет сил ни на что иное. А вредить можно тысячами разных способов, и смерть, пусть даже смерть души — всего лишь один из них, далеко не самый страшный. А еще мы, если ты не забыла, тоже используем людей в своих интересах. Живых.
— Да… — Лена кивнула.
Уж что-что, а это она помнила хорошо. Молодой врач, у которого вокруг головы словно светился весенний тающий лед. Врач, которого Лена не стала обманывать. Интересно, а почему — не стала?
Может быть, потому, что его взгляд показался ей странным образом похожим на ее собственный? Но все равно, интересно, чем…
Она вздрогнула от холода осознания.
— Стас… — она коснулась руки Станислава Ольгердтовича. — Вы не подбросите меня на Землю? Я понимаю, что сейчас уже поздно, но…
— Не так уж поздно, — он пожал плечами. — Всего-то девять вечера. А зачем тебе?
— Живыми людьми нельзя пользоваться.
Разумеется, нельзя. С живыми людьми вообще нельзя поступать, как тебе угодно, нельзя навязывать свои желания, потому что иначе любовь повернется горькой болью, сжигающей сердце, а чудо станет отчаянием.
Ну и что, что она не стала обманывать его. Все равно, она добавила к его ноше еще груза. Как бы часто он не объявлял смертный приговор — он, совершенно определенно, не привык к этому, это было видно по его лицу. Так почему Лена так легко забыла? Забыла, тогда как ее саму нагружали без меры… и пора бы уже знать, что это такое — быть орудием в чужих руках, пусть даже и добрых.
