Собака на секунду оторвалась от еды и жалобно заскулила. Воздух вокруг Джулса загустел, закрутился мелкими вихрями, и очертания его тела стали меняться. Через несколько мгновений он вцепился в пакет с кормом волчьими клыками, разрывая упаковку. «Удивительно, — подумал он, — до чего вкусно!» Может, вся эта реклама, в которой говорят, будто «наш собачий корм — просто объедение», не такое уж вранье? Первый пакет Джулс опустошил, забыв скинуть одежду. Второй проглотил с той же скоростью, что и первый. У содержимого третьего пакета вкус был изумительный, а у четвертого — почти такой же. И все-таки к тому времени, когда длинный нос Джулса добрался до середины мешка, из его брюха раздавалось громкое урчание. Покончив со своим кормом, он имел наглость сунуть нос в пакет подружки. Пара злобных укусов за морду и хвост быстро напомнили наглецу, что скромность — одно из украшений храбрости.
Наконец-то сытый, совершенно обессиленный от того, что съел так много и так быстро, Джулс почувствовал, как лапы разъезжаются в стороны, и под бременем невероятно раздутого брюха шлепнулся на матрас. Господи, как хорошо! Так хорошо ему не было с тех пор, как… как… в общем, не помнил он, когда ему в последний раз было так хорошо.
В блаженной полудреме сытости Джулс покачивался из стороны в сторону, мысли о еде отступили на второй план, и по-волчьи обостренные чувства стали улавливать сигналы из внешнего мира. Высоко над головой, в водосточных трубах, били крыльями сотни крохотных насекомых, и звук этот напоминал шум далеких рукоплесканий. От матраса исходили десятки неповторимых запахов — моча разных людей и животных, куриный жир, сперма… и еще один… Сильный, мускусный, он затмевал собой остальные запахи, сквозь ноздри пробирался Джулсу в вены, в мышцы, в кости и сводил с ума. Просто сводил с ума…
Джулс не мог почувствовать этого раньше, человеческим обонянием, но у его новой подруги, оказывается, была течка.
«Надо срочно превратиться в человека, — думал он, обнюхивая ее зад с таким вожделением, какого не знал никогда в жизни. — Надо срочно превратиться. Прямо сейчас, пока не наделал глупостей…» Однако не успел Джулс сосредоточиться на превращении, как оказался на сучке верхом.
Собака, сильно уступавшая ему в размерах, взвизгнула от боли, когда на спину легла такая глыба. Она попыталась вырваться, однако сильные волчьи лапы сдавили ей бока и не дали ускользнуть. Джулс никогда не думал, что способен двигаться так быстро. Тело его железными тисками сдавили гормоны. «Щенков! — кричали они. — Делать щенков!» Человеческая же часть сознания мучилась раскаянием. «Прости, детка. Прости меня. Я заглажу вину, честное слово. Тебе больше никогда не придется голодать…»
Все закончилось почти так же скоро, как бывало и в человеческом обличье. Джулс сполз с собачьей спины и обессиленно растянулся на матрасе. Он думал, псина станет злиться. Покусает, наверное, а потом убежит. В конце концов, другого он не заслуживал.
Странно, и все же ничего подобного не произошло. Вместо того чтобы броситься наутек, собака ткнулась в него носом, а потом лизнула в морду. Джулс удивленно замер. Переполненный чувствами, он тоже принялся облизывать собаку огромным языком и вылизывал до тех пор, пока шерсть ее не стала чище, чем была когда-либо. Они тесно прижались друг к другу. Собака грелась на матрасе у огромного волчьего брюха, и через пару минут Джулс заснул так глубоко и безмятежно, как не случалось уже многие годы.
Через несколько часов в переулок въехал грузовик с почтой. Джулс проснулся и обнаружил, что его подруга исчезла. Охваченный паникой, он бегал по улицам квартала и пытался найти знакомый запах. Все напрасно. Ее нигде не было.
Тогда он завыл, и каждому обитателю окрестных улиц стало понятно — кто-то только что потерял единственного друга.
* * *
— Пожалуйста, опустите тридцать пять центов, — сказал механический голос.
Джулс порылся в кармане пиджака и выудил оттуда горсть мелочи. Потом вынул из бумажника потрепанный клочок бумаги. Прищурился, чтобы разглядеть в янтарном свете люминесцентных ламп поблекшую надпись. Набрал номер, чуть не забыл о трехзначном междугородном коде, но вовремя спохватился.
— За разговор с абонентом, номер которого вы набрали, необходимо предварительно внести два доллара и двадцать пять центов. Пожалуйста, опустите дополнительно один доллар восемьдесят центов. Благодарим вас за пользование услугами «Батон-Руж-Телеком».
Джулс опустил в щель семь монет по двадцать пять центов и одну по десять. Металлические кругляши провалились в телефонное нутро, как монеты, которые бросают, загадав желание, на дно фонтана. Раздались длинные гудки. После четвертого она сняла трубку.
— Алло.
— Мо, ничего не говори, ладно? Дай мне сказать. Ты меня, наверное, ненавидишь, я знаю. Думаешь, я такой же подонок, как и остальные на всем этом проклятом свете. Но, детка, мне просто не к кому больше обратиться.
Голос у Джулса дрогнул. Его начало трясти, он тяжело навалился на стену телефонной будки, из последних сил пытаясь собрать остатки достоинства и самоконтроля.
— Я дошел до ручки, Мо. Это конец. Последние две недели у меня не жизнь, а какой-то ад. Я потерял все, что у меня было, и теряю опять и опять. Я не знаю, что делать, Мо. Просто не знаю, что делать.
— Джулс, послушай…
— Дай мне договорить, Морин! Дай договорить, а потом кричи сколько хочешь! Представляешь, как это трудно — звонить тебе вот так? Думаешь, это приятно? Но я в полном дерьме, детка. Ты меня создала. Ты мне почти как родная мать. Если ты мне не поможешь, я…
— Джулс, успокойся! Успокойся, милый, и возвращайся домой.
Следующим вечером Джулс стоял у дома Морин во Французском квартале, нервно переступал с ноги на ногу и мялся, как мальчишка перед первым свиданием. Первый раз за многие годы он жалел, что не может взглянуть в зеркало. Чтобы хоть как-то привести себя в порядок, он поплевал на ладони и пригладил торчащие волосы. Потом смахнул с потертого пиджака последние крупицы земли. Пожалуй, сойдет. Наконец он взялся за дверной молоток в форме ананаса и постучал в красную потрескавшуюся дверь.
Через несколько секунд из глубины дома раздались медленные тяжелые шаги. Последовала короткая, но ужасная пауза. Потом три раза лязгнул дверной засов, и дверь открылась.
Морин дернула носом, даже не пытаясь скрыть отвращения.
— Господи… боже… мой, — выразительно сказала она.
— Привет, детка. — Джулс попытался улыбнуться. — Рад тебя видеть.
Морин отступила в глубину дома и отрывисто указала в сторону ванной.
— В душ. Немедленно.
— Что, ты со мной так и не поздороваешься?
— Сначала соскреби со шкуры ядовитые отходы, а там видно будет. Ванная вон там. Сними все вещи и брось в мусоропровод. Абсолютно все, понял?
Джулс ступил в дом. Подумал было, не обнять ли Морин, да только она смотрела на него как на огромного противного таракана, и Джулс решил, что с объятиями стоит повременить. По коридору он дошел до мусоропровода и принялся стаскивать одежду. Скинул пиджак на полированный кедровый паркет, отчего вокруг лодыжек поднялось облачко серой пыли. Потом отодрал от тела рубаху, которая прилипла к коже, как кусок целлофана. Открыл крышку мусоропровода — большого настолько, что пролез бы человек, — и, прежде чем сбросить туда скомканные рубаху, брюки и носки, заглянул внутрь. Снизу, из темноты, полыхнуло жаром.
— Детка, а куда он ведет? В прачечную, что ли?
— Нет. В печь.
Морин взяла щипцы для камина и подняла ими с пола пиджак.
— Достань из кармана бумажник, — скомандовала она.
Джулс беспрекословно подчинился. Морин бросила пиджак вслед за остальными вещами.
— Эй! Это мой лучший спортивный пиджак!
— Уже нет, — ответила Морин и подтолкнула приятеля к ванной каминными щипцами.
После получаса в нестерпимо горячей воде с мылом и жесткой щеткой для тела Джулс почувствовал себя почти человеком. Каждые несколько минут Морин просовывала полную руку за пластиковую шторку и вручала ему очередной кусок терпкого мыла или шампунь. В результате она все же дотянулась до крана и выключила воду, показывая таким образом, что позволяет Джулсу вылезти из ванны.
После того как он тщательно вытерся полотенцем, Морин подала из-за двери пушистый розовый халат. Удивительно, однако халат подошел Джулсу точь-в-точь. В одном из ящичков он отыскал бритву — дамскую, но делать нечего, — и кое-как побрился. Лосьона после бритья у Морин в ванной, конечно, не нашлось, поэтому Джулс смочил ладони какими-то духами и похлопал себя по горящим, хотя и не совсем гладким подбородку и щекам.
Морин ждала его на кухне, наливая в высокий миксер содержимое нескольких пластиковых бутылок.
