– По-моему, я догадываюсь, – сказал я. – Она очень верила в знак в виде креста над вьюгой. Она ждала большую вьюгу… и, думаю, она верила также, что во время этой вьюги ей явится крест на том самом месте, где книги спрятаны, и ей не придется разбирать по камням весь костел. Такое бы ей было просто не под силу.
– Да, именно в это она и верила, – согласился Ремзин. – Такое впечатление, что страшный удар, который она пережила, не прошел для нее бесследно. С мозгами у нее что-то стряслось. С одной стороны, ее умение работать с книгами, видеть книги, предчувствовать и улавливать связи между ними, находить бесценные экземпляры обострилось до почти немыслимых пределов. До фантастических, я бы сказал. А с другой стороны, какие-то тараканы у нее завелись. А может, и увечье потом усугубило. Красивая женщина… И тут – на тебе! Все эти ее идеи насчет чисел и номеров, насчет тайных связей между ними, которые можно обнаружить и просчитать, решая загадки утраченных книг точно так же, как решают математическое уравнение… И этот ее ворон. По-моему, она верит, что ее Артур – посланец других миров или что-то подобное.
– Да, похоже на то, – согласился я. – Но вам-то что удалось выяснить насчет той ночи?
– То, что она сама рассказала, когда, в феврале девяносто пятого, я нашел предлог, чтобы заехать в наш город и повидаться с ней. Конечно, она многое списывала на чудо, но, в целом, ее рассказ вполне реалистичен… Одну секунду, я велю горячее подать.
Нам принесли суп, и он, дождавшись, когда обслуживающий персонал удалится, продолжил.
– Да, она ждала вьюгу, чтобы идти по знаку, который получит. Из дому она вышла в снежный буран часов в шесть, уже почти совсем темно сделалось, и на улицах ни души, все попрятались. Она пошла с санками, чтобы сразу первую партию книг загрузить, если книги найдет. До костела она добралась, никого не встретив. И почти ослепнув от метущего снега. Пролезла в костел и стала озираться. Вид был жутковатый. За высокими разбитыми окнами проносится снег, снежные вихри извиваются как огромные белые змеи, все дрожит и гудит. И вдруг будто свет возник, так сверкнул в отсвете чего-то уцелевший витраж высоко над ее головой. И тут же свет погас, и витраж разлетелся вдребезги, и через него в костел швырнуло… она сперва решила, что обломок ветки или кусок старого шифера, сорванный с чьей-то крыши. Но это нечто оказалось вороном, совсем обессилевшим и замерзшим. То ли он потерял ориентацию и врезался в стекло, то ли целенаправленно на него кинулся, поняв, что это его последний шанс добраться до укрытия, то ли буря его швырнула как мячик… Во всяком случае, он был на последнем издыхании. На слипшихся перьях тут и там виднелся быстро намерзающий лед, и осколками стекла он был изранен, по его голове кровь текла.
Ремзин отвлекся на секунду, чтобы разлить нам еще по рюмке водки на травках, потом продолжил рассказ.
– Татьяна подошла к нему, хотела подобрать умирающую птицу, поглядеть, нельзя ли ей чем-нибудь помочь. Но ворон закричал и забился из последних остатков сил, и она отпрянула в испуге. Ворон попытался дернуть крыльями, отполз на метр или на два. На него упал бледный отсвет, и Татьяна невольно подняла голову. То, что она увидела, ее поразило. Когда ворон врезался в витраж, тот лопнул так, что дыра в нем образовалась в форме креста, и теперь этот крест сиял снежной белизной, на фоне мрачноватых цветных стекол, мрачных и закопченных. Более того, несмотря на мрак, в нем мерещилось золотисто розовое свечение, от которого и падали отсветы.
– Татьяна наклонилась к ворону, лежавшему в этих отсветах, и увидела, что он касается клювом странной выемки в каменном полу. Подобрав ворона, который больше не сопротивлялся, она спрятала его под свой полушубок, надеясь, что он отогреется и придет в себя, и стала рассматривать выемку внимательней. Она обнаружила, что туда как раз можно подсунуть пальцы и попробовать потянуть.
– К ее изумлению, плита сдвинулась с места очень легко, и она увидела каменные ступени, ведущие вниз, в церковный подвал. Освещая себе путь фонариком, она стала осторожно спускаться. Она больше не сомневалась, что нашла то, что искала.
– Ее единственное опасение касалось состояния книг. В каком они виде, пролежав столько лет в сырости, под землей? Она немного успокоилась, когда увидела солидную железную дверь, закрывавшую вход в особую часть подвала. Явно, хранилище было солидным.
Она подергала дверь, и та, тяжело и нехотя, стала отворяться. Когда дверь отворилась достаточно, чтобы можно было просунуться, она попыталась протиснуться… И отскочила, услышав крик внезапно очнувшегося ворона. Знаете, что он закричал?
– Откуда ж мне знать? – сказал я.
– “Пар-рк Юр-рского пер-риода!” – закричал он. Это к вопросу о том, насколько эта птица разумна и стоит ли ей приписывать человеческие, а то и сверхчеловеческие качества. Как бы то ни было, крикнул он очень вовремя. Оказалось, дверь еле дежалась на старых, проржавевших насквозь петлях и, когда ее двинули, петли просто разлетелись и дверь начала падать. Если бы Татьяна не отпрыгнула, напуганная криком ворона, дверь убила бы ее. Могла просто перерубить пополам, учитывая ее тяжесть и то, что ее металлические кромки были довольно острыми. Выдернуть руку, вот, Татьяна не успела – и дверь за долю секунды отсекла ей кисть…
– И что дальше?
– Дальнейшее Татьяна помнит смутно. Ей казалось, что она потеряла сознание, но, при том, в памяти осталось, как она карабкается вверх по лестнице, как выскакивает наружу, во вьюгу, как прикладывает к ране снег и лед, чтобы приморозить рану и остановить кровотечение. Уже потом она испугалась, что, находясь в этом полубессознательном состоянии, она запросто могла придавить ворона, когда выбиралась из подвала или когда ее шатало туда и сюда. Она заглянула под полу полушубка. Ворон смотрел на нее живыми и блестящими глазами и, похоже, вполне приходил в себя. Из шарфа она сделала жгут, которым перетянула руку. Превозмогая боль, она вернулась в подвал. Ей важно было убедиться, как объясняла она, что теперь, когда дверь больше не защищает потайное хранилище, книги все равно укрыты достаточно надежно, чтобы не пострадать. Она увидела упавшую дверь, свою отрубленную кисть возле нее, на самом пороге хранилища, и ей сделалось дурно. Отвернувшись от этого жуткого зрелища, она зашла в склеп, посветила фонариком, который, к счастью, не разбился и не пострадал. Увиденное ее успокоило. Книги были разложены по сундукам и упакованы в многослойную вощеную бумагу. Чтобы не возвращаться “пустой”, она перетаскала на санки порядка сорока книг, медленно, часто отдыхая, стараясь не тревожить покалеченную руку. Потом, сквозь буран, начинающий утихать, но еще довольно сильный, потащилась домой. Путь занял у нее довольно много времени, потому что она была очень слаба, да и рана при каждом лишнем напряжении мускулов начинала кровоточить. Домой она попала около пяти утра. Кое-как подняла в квартиру книги и санки, предварительно выпустив ворона на кухню и предложив ему пельмени из морозильника – то, что у нее было. Ворон склевал пельмени с большой охотой. Отдышавшись, она отправилась в больницу. Потом она с неделю отдыхала, ничего не делала. Когда рука достаточно зажила, она стала по ночам перетаскивать книги в библиотеку, делая за ночь по три-четыре ходки. Она совсем измоталась, потому что практически не спала, но теперь она очень спешила… Вот такая история.
Ремзин вызвал прислугу, распорядился, чтобы подавали второе, потом повернулся ко мне.
– Как видите, ничего мистического в ней нет, если вдуматься. Есть мужество, есть фанатичная преданность своему делу. Но все эти “чудесные знамения”… Они частично находят вполне нормальное объяснение, а частично их можно списать на фантазию Татьяны. Фантазия у нее довольно буйная, как вы наверно успели заметить.
– И вы мне позволяете обо всем этом рассказать? – уточнил я.
– Позволяю использовать. Так, чтобы и место действия, и действующие лица были не слишком узнаваемы… Мне представляется важным, чтобы люди узнали эту историю, пусть и в измененном виде. А теперь расскажите мне, почему эти скоты так внезапно отступились от библиотеки.
