Да, вот это настоящее чудо, которое сейчас со мной произошло. Чудо сохраненного времени, ощущения сохраненного времени. Все мое было со мной и во мне.
И мне хотелось поделиться этим чудом с ребятами, так жадно ждущими, подарить им по кусочку сохраненного времени.
Не открывая глаз, я медленно произнес:
Все сбывается верней
На подъеме лета
Среди солнечных теней
И большого света.
Я медленно открыл глаза. Ребята глядели на меня, потрясенные по-настоящему.
– Что это?.. – слабым голосом спросила Саша.
– Не знаю, – ответил я. – Само пришло в голову и само вырвалось, даже не пойму, как это получилось.
Их глаза сияли.
– Вот именно, получилось! – сказал Колька. – У нас все получилось!
– И теперь все сбудется, чего мы хотели! – подхватила Саша. – То есть, сбудется так, как нужно, а не вкривь и вкось! И мы все найдем, все отгадки, и…
Она примолкла, не в силах подобрать слова.
– Что-то будет, что-то изменится, – сказал я. – А может, уже изменилось? Выгляните в окно, на всякий случай.
Они выбежали на балкон – и в ту же секунду будто гром грянул.
Медные звуки духового оркестра поплыли над городом.
Я тоже поспешил на балкон.
По улице двигался военный оркестр, и оркестранты были облачены в форму русской армии начала девятнадцатого века. Яркие мундиры, кивера и треуголки… А параллельно оркестру медленно полз грузовик с открытой платформой, на нем стоял кинооператор с камерой, а возле кинооператора – режиссер, склонившийся к уху кинооператора и яростно дававший ему какие-то указания, время от времени взмахивая руками…
– Фильм! – проговорил потрясенный Колька. – В нашем городе фильм снимают! Никогда такого не было!
– Это тоже мы сделали, да? – Саша посмотрела на меня.
– Да, – кивнул я. – Думаю, и это сделали мы.
Ребята во все глаза смотрели на то, что, как им верилось, они сами сотворили, соткали из воздуха.
Три раза прошел оркестр, потом съемки были прекращены, и сразу стало тихо-тихо, оглушающе тихо.
– Пойдемте, я вас мороженым угощу, – сказал я.
Ребята с радостью согласились.
Кроме ресторана, в гостинице было небольшое кафе, где можно было взять кофе, соки, мороженое и легкие закуски. В это кафе мы и спустились.
В этом кафе нас и нашла где-то через полчаса Татьяна Валентиновна.
– Вот вы где!.. – она поглядела на племянницу. – Ты-то как тут оказалась?
– Познакомились, – сказал я. – Она ж афиши о моем выступлении развешивала… Не хотите присоединиться?
– Нет, – сказала она. – Наоборот, я хотела пригласить вас в библиотеку.
– Что-то случилось?
– Да! Нашлись шестнадцать недостащих книг!
– Нашлись? Где и как?
– Самым чудесным образом.
– И “Парсифаль”?..
– Да, и “Парсифаль”, и Юнг… Но насчет “Парсифаля” я разочарована. Все тот же набор стандартных средневековых легенд. Разве что, интересно, что история Грааля изложена в издании Новикова не только по фон Эшенбаху, но и с использованием более ранней поэмы Кретьена де Труа. Однако ж, и Кретьен де Труа утверждал, что чаша Грааля была сделана из цельного изумруда – что абсолютно неисторично и является классическим вымыслом рыцарственной эпохи трубадуров… Так что здесь – мимо.
– Но сама находка…
– Да, сама находка. Она бесценна, согласна. Но я сделала находку, не менее важную. Представляете, я решила проверить отдел рукописей по сельскому хозяйству. У меня, за все эти годы, руки не доходили его разобрать, потому что в основном он состоит из рукописей местных мичуринцев и лысенковцев, абсолютно кошмарных и антинаучных. Это в сороковых годах велели принимать на хранение все эти рукописи местных самоучек-агрономов, потому что, мол, народ велик и каждый, руководствуясь передовыми теориями Лысенко, может сделать бесценные открытия, которые потомство поймет по достоинству. Я как разок заглянула в этот хлам, так и махнула рукой. Пусть живет. Свидетельство эпохи, все-таки. Но возиться с ним – себя презирать. Но этой ночью я его разобрала и дошла до дореволюционных архивов…
– И нашли рукописи Болотова? – спросил я.
– Нет. Нашла переписку Блока со знаменитым агрономом, приехавшим работать в то время в наши края, а с Блоком знакомым по Петербургу, где, видимо, он и начал Блока консультировать. Блок интересовался у него чисто сельскохозяйственными теориями Болотова, в которых, естественно, не специалисту разобраться до конца не очень просто, и интересовался, как сельскохозяйственные воззрения Болотова влияли на его философию вообще. В том числе, и на те стороны его философии, которые совпадали с философией Болотова!..
– Да, – сказал я. – Любой клочок бумаги с записью Блока – это сокровище. А тут целая переписка…
– Вот я и приглашаю вас поглядеть. Пошли?
– Пошли, – живо согласился я, и ребята тоже.
И мы пошли в библиотеку. На улице, когда мы немного отстали от задумавшейся Татьяны, Саша дернула меня за рукав и прошептала:
– Ведь это все мы сделали, верно?
– Да, – ответил я. – Это сделали мы.
ДНЕВНИК САШИ КОРМЧЕВОЙ (5)
17 июля.
…Ох, и намучились мы с этими стихами. Но ничего не поделаешь, подготовиться надо на все сто. Что такое внутреннние рифмы и аллитерации, мне удалось втолковать Кольке, но это не значит, что придумывать стало легче. Колька так извелся, что в конце концов беситься начал и дурака валять.
– “Желудь желтый”, – бормочу я. – Какая есть рифма к слову “Желтый”.
– “Траволта”! – бухает Колька. – “Желудь желтый, желудь желтый, В один фильм попал с Траволтой!”
– Да пошел ты! – огрызнулась я.
– Вот именно, – ухмыльнулся Колька. – “Пошел ты” – тоже рифма.
…– Послушай, – не выдержал он, когда мы родили, пытаясь для Четверти Розы нужные слова найти, нечто вроде “Роза мира, ты прекрасна, Ты пророчишь нам безгласно…”, – может, и так сойдет?
– Нет, это ты послушай! – завелась я. – “Так” не сойдет. В этой книжке, что я прочла, ясно сказано, что стихи должны быть хорошими, и чем лучше стихи, тем больше они действуют, тем сильнее начинает работать магия. С тем, что у нас есть, у нас просто ничего не получится! Неужели мы хоть что-то нормальное не можем придумать?
– Чем лучше стихи, тем круче магия, – задумчиво пробормотал Колька. – Но, получается тогда, если совсем хорошие стихи написать, то никакой магии не нужно, потому что эти стихи и так сработают на полную мощь? Получается, прав этот писатель, и магия действительно ниже поэзии, и нужна она только тем, кто не умеет сочинять или понимать настоящие стихи?
– Получается, так, – сказала я. – Но, в любом случае, нам-то этот обряд с магическим колесом нужен, потому что, хоть ты зашибись, мы еще не можем сочинять стихи такие хорошие, чтобы одними ими обойтись, без всяких вспомогательных средств. И даже Йейтсу эти средства были нужны, хотя он, не в пример нам, гений, как все о нем пишут.
– Но ему-то магия была нужна, чтобы раскочегариться для стихов, – сказал Колька. – А у нас наоборот получается, стихи нам нужны, чтобы дотянуться до настоящей магии…
– Пока что так, – сказала я. – Но ты не совсем прав. Нам нужны настоящие, хорошие стихи, которые вроде пропуска, и это вовсе не значит, что наши стихи не будут управлять магическим колесом. И вообще, перестань трепаться. Чем больше мы будем спорить, что там да как, тем меньше времени у нас останется, чтобы сочинить хоть что-то пристойное.
А про себя я подумала, что, да, писатель, получается, прав, поэзия выше той магии, которую большинство людей магией считают. И если у нас все получится, то я, может быть, отдам ему свои дневники – пусть послушает, как я сама дорастала до этой мысли. А может, они ему и пригодятся…
КОРОТКОЕ ПОСЛЕСЛОВИЕ
“И вот вам вся история, и ей цена – пятак”.
