Лешка все так же молча стоял на коленях, безжизненно повесив голову. И… не отражался. Ошеломленная Настя осторожно тронула его за плечо. От легкого касания юноша покачнулся и завалился на бок, неловко вывернув вмерзшую в лед руку. Отвратительно хрустнуло. Лешка медленно перекатился на спину, изогнув руку под немыслимым, неестественным углом. Настя увидела его лицо: открытые глаза остановившимся взглядом смотрели в небо.
Она дико закричала и, схватив мертвое тело за плечи, принялась неистово трясти его. Лешкина голова с деревянным стуком билась о лед.
— Лешка! Ле-шень-ка! Ну не молчи, вставай, пойдем отсюда! — умоляла рыдающая девушка.
Он молчал. Настя по-звериному завыла и, отпустив покойника, принялась колотить кулаками равнодушный лед:
— Сволочь! Сволочь! Сволочь!
И, будто бы разбуженная этим стуком, из подледной черноты к беснующемуся Настиному отражению поползла та самая, убившая Лешку, клякса.
Девушка опомнилась и вскочила на ноги. Сгусток темноты растянулся вширь, как бы раскрывая объятия и с двух сторон обтекая ее босые ступни. Настя отпрыгнула назад, на песок. Черная клякса недовольно заволновалась и вплотную подползла к берегу. Настя подняла подвернувшийся увесистый камень и с ненавистью швырнула в черноту.
Камень звонко щелкнул об лед, неожиданно легко проломив его. От образовавшейся дыры по зеркальной поверхности льда зазмеились трещины. Девушка, утирая злые слезы, повернулась спиной к проклятому озеру и побрела к палаткам. Надо было поднимать Ленку с Серегой и убираться отсюда… Впрочем, наверное, следует вызвать милицию и «скорую». Хотя никакого представления о том, что говорить врачам и блюстителям порядка, Настя не имела. Да и сама она с трудом осознавала реальность всего произошедшего кошмара.
Что-то заставило ее обернуться. На берегу смутно угадывалось лежащее Лешкино тело. Рядом, машинально воткнутый ею в песок и забытый, догорал факел. Все осталось по-прежнему.
Но появилась какая-то неправильность. Что-то цепляло Настино сознание, заставляя настороженно вглядываться в темноту, едва нарушаемую пламенем факела… Факел! Настя наконец поняла, что именно было не так.
Пламя гасло. Но не так, как гаснет любой огонь, постепенно лишающийся топлива. Пламя факела затухало неправильно, будто бы втягиваясь внутрь самого себя. Больше всего это походило на то, как если бы кто-то большой невидимым, нечувствительным к жару кулаком сдавливал огонь, заставляя его сжаться до размеров тускло светящейся точки. А потом погасла и она. В навалившейся темноте Настя на несколько мгновений ослепла.
Лишившись зрения, вынужденно-обостренным слухом она услышала невнятный нарастающий шепот. Слов девушка не разбирала, но была уверена в том, что это именно шепот, а не шорох листьев на ветру. И шепот этот приближался со стороны озера.
Зрение постепенно возвращалось. Во мраке замерцали звезды, из-за кстати убежавшего облака вынырнула луна. В ее свете Настя увидела темную бесформенную волну, выплеснувшуюся на берег и устремившуюся к ней. Волна мрака накатывала стремительно, сопровождая свое движение тем самым невнятным шепотом.
Настя рванулась прочь. Песок кончился, под ногами захрустел, зашуршал обычный лесной ковер из сухой сосновой хвои, сучков и мелких острых камешков. Босые ступни тут же изранились в кровь, но девушка, не разбирая дороги, не обращая внимания на острую боль, мчалась вперед. Вот и поляна с тлеющими углями костра.
На шум из крайней палатки выскочил Сережка, на ходу натягивая шорты. Увидел несущуюся на него голую Настю, ошалело открыл рот и, попятившись, рухнул на брезент палатки. Внутри завизжала Ленка.
Настя подбежала к барахтающемуся Сереге, схватила за плечи и сильным рывком поставила на ноги. Из руин палатки показалась Ленкина встрепанная голова:
— Насть, ты что? Что стряслось? И почему голая? Не смотри!
Последнее касалось Сережки, который столбом стоял перед Настей, в упор разглядывая ее.
— Скорее, бежим! Бросайте все, бежим! Иначе — смерть! Лешка с Мишкой погибли, а ей все мало! Да бегите же, мать вашу! — неожиданно для себя Настя выругалась и, схватив одной рукой Ленку, другой Сережку, с силой поволокла их за собой.
Ленка споткнулась и упала. Настя, выпустив от рывка ее руку, по инерции пробежала несколько шагов, протащив и Серегу.
— Так, стоп! Не пойду никуда, пока не узнаю, в чем дело! — Настина подруга демонстративно уселась на землю, скрестив ноги. — Рассказывай по порядку.
Настя открыла рот, но сказать ничего не успела: из-за сосен бесшумно выплеснулась волна мрака и накрыла Ленку. Всего на мгновение. И тут же схлынула, чуть откатившись и остановив свой стремительный бег.
Ленка осталась сидеть на том же месте, в той же позе… только что-то неуловимо изменилось в ее глазах. Девушка еще несколько мгновений сохраняла прежнее положение, а потом мешком рухнула на прошлогоднюю хвою.
— Ленка! — Сергей, ожив, выдернул руку из Настиных пальцев и бросился к лежащей подруге. — Ленка, что с тобой? — Он тормошил безжизненное тело почти так же, как Настя Лешку всего несколько минут назад. И с тем же результатом: мертвая Ленка молчала и только безразлично мотала головой.
Затаившаяся в паре метров темнота оживилась, почуяв новую добычу. Настя не успела даже окликнуть склонившегося над телом подруги Сергея — мрак окутал и его, лишь на миг скрыв от Настиных глаз. И вновь все повторилось: темнота отступила назад, оставив на земле еще один труп.
Настя закричала, дико, страшно. Она просто стояла и кричала, сквозь слезы глядя, как густая бесформенная тень, перекатившись через тела ее друзей, неспешно, по-хозяйски уверенно подползала к ней. Она кричала, не переводя дыхания, когда чернота коснулась ее израненных ног и, обжигая холодом, поползла вверх по обнаженному телу. Она кричала, выдыхая из легких последний воздух и тогда, когда ледяная волна достигла груди, больно сжав сердце. И лишь когда мрак хлынул в ее разодранный криком рот, наступила тишина.
Сегодня, 17 июля, 14.20,
реанимационное отделение
— Пал Палыч!
— М-м-м-м…
— Пал Палыч!
— М-м-м-м… нет меня…
— Пал Палыч, Антониди плохо! Уши синие совсем!
— ……..ь! — пытаясь разлепить глаза, я вскочил с кушетки.
Какой уж тут сон: упомянутого Антониди прошлой ночью реанимировали четыре раза. Дед оказался старой закалки. Из четырех клинических смертей выходил молодцом (то бишь в полном сознании и с грязными реликтовыми русско-греческими ругательствами, послушать которые поначалу сбегались многоопытные в этом отношении дежурные хирурги; потом, правда, надоело: реанимируемый при каждом очередном воскрешении оригинальностью не блистал и весь текст воспроизводил с начала и дословно). И вот теперь — «уши синие». Нехорошо-с!
— Мыли? — поинтересовался я у сестрички Клары, принесшей тревожную весть.
— Что? — хлопнула она ресницами (готов поклясться, хлопок был слышен).
— Уши, спрашиваю, мыли?
Дошло. Хихикнула, развернулась и умчалась в палату. Я мельком взглянул на сладко сопящего Витаминыча, страстно обнимающего во сне стол, и решил, что пока обойдусь без помощи шефа. Кто его знает, что там с ушами…
17 июля, 08.45, реанимационное отделение
Сутки начались без затей. Привычно подремывая на ходу, я вошел в ординаторскую. Сквозь клубы табачного дыма нашарил взглядом коллег в количестве трех штук. Коллеги лихорадочно строчили что-то в историях болезни и лениво переругивались по поводу того, кому идти «сдаваться» на пятиминутку к главному.
Выпало, естественно, Михалычу, как самому юному и безответному. Он обреченно вздохнул, бормотнул что-то невнятное, но явно малоцензурное, ухватил под мышку «Книгу Судеб» и отправился пред начальственные очи представлять собой наше славное отделение.
Небольшое отступление. Это у нормальных людей, ведущих свойственный большинству приматов дневной образ жизни, сутки начинаются в 00 часов 00 минут. У нас, ненормальных (т. е. реаниматологов), сутки начинаются в 9-00. Именно в этот чудный миг мы заступаем на дежурство. Справедливости ради следует признать: кроме подвида реаниматологов, к этой категории «ненормальных», живущих в собственном временном континууме, относятся еще и врачи «скорой помощи», охранники и многие другие, даже пожарные. Но мы гордо (и небезосновательно!) ощущаем себя значительно ненормальнее прочих.
Неслышно вошел Витаминыч. Задумчиво закурил ядреную «Приму», обошел с рукопожатием личный состав, ненадолго задержался у мониторов центральной станции… Наконец открыл глаза и попытался проснуться. Неудачно.
— Кто помер? — осведомился он.
