— А когда я во вторую смену, будешь по вечерам приезжать на завод и сидеть вместе со мной в кабине крана? — Катя рассмеялась.
Иван с восхищением смотрел в ее красивые голубые глаза, легонько поцеловал длинные белокурые пряди.
— Какая же ты у меня красавица, Катюша. Я так люблю тебя, что уже сил нет ждать до конца сентября. — Он крепко прижал ее к себе, жадно поцеловал в пухлые губы.
— Ох, медведь, задушишь, — сказала Катя, и не думая вырываться из объятий Ивана. Лишь склонила голову ему на грудь. — И я люблю тебя, Ваня, хоть завтра стану твоей женой, но ты же знаешь, папа сказал, что нужно подождать, посмотреть… он вообще человек осторожный.
— А мне из-за этого мучиться приходится, — пробурчал Иван.
— И мне тоже. Но ведь недолго уже осталось, а там будем вместе. И стану я милиционершей.
Иван наклонился, снова поцеловал ее в губы. Такую легкость и такую силу чувствовал он в своем теле, что прикажи она поднять это огромное бревно и отнести на другой конец поселка, он бы сделал это шутя. Катя Клейн, гордая, неприступная красавица Катя Клейн скоро станет его женой! С ума сойти! Сколько парней увивались вокруг нее, сколько сил пришлось затратить ему, Ивану Потапову, чтобы отбить охоту у кавалеров провожать Катю до калитки. И зарезать его обещали, и застрелить, да дважды и стреляли, но разве этим испугаешь бывшего десантника? Он даже уголовных дел возбуждать не стал: у обоих «снайперов» отнял ружья, разбил вдребезги о бетонные ступеньки веранды, а парням набил морды так, что неделю на улицу не выходили. И это было гораздо действеннее официального ареста: другие поняли, с кем имеют дело. И конечно, никто не побежал в район жаловаться. Парни-то в милиционера стреляли, спасибо еще, что не посадил дураков.
И вот уже скоро, через две недели, Катя станет его женой. Его милиционершей.
— Катюша, — взмолился Иван, — прогони меня, пожалуйста. Не могу я от тебя уйти, честное слово.
— Боишься, что люди увидят, как суровый наш участковый целуется с девушкой? — кокетливо спросила Катя.
— Но сегодня же среда, танцы. А там наши сорви-головы непременно какую-нибудь бузу устроят. За ними глаз да глаз нужен, сама понимаешь. Твой братец Роман где сейчас?
— Дома его нет, наверное, на танцах:
— Вот балбес растет! — вздохнул Иван. — Не понимаю, почему Федор Петрович потакает ему? Семнадцать лет парню, учиться не хочет — разве это дело? Совсем от рук отобьется.
— Ты прав, Ваня, — с досадой сказала Катя. — Но что я могу поделать? Роман очень похож внешне на нашу покойную маму, и папа в нем души не чает. Хочет отправить в ноябре на курсы экскаваторщиков. А Роман, ты же знаешь, спит и видит, как бы уехать в Германию. Но папа не может ехать без меня, а я — без тебя. А ты, мой суровый милиционер, я знаю, никуда отсюда на поедешь…
— Так я же не немец, — развел руками Иван.
— Это неважно, — возразила Катя. — Хуже, что Роман ничего не желает понимать. Папа говорит, что нужно подождать. Возраст у него такой.
— Занялся бы делом, не было бы дурных мыслей в голове, — пробурчал Иван.
— Ваня, милый мой… — Катя всем телом прижалась к нему. — Мне так не хочется тебя прогонять. Но, если нужно — поезжай. Увидишь там Романа, скажи, чтобы немедленно шел домой. Скажешь?
— Я люблю тебя, Катя…
— И я тебя, Ваня… Скажешь?
— Ну конечно, скажу. — Иван нехотя поднялся. — Да еще и уши надеру. По-родственному, чтобы отца не позорил своими выходками.
— Только не очень, а то наябедничает отцу. — Катя тоже встала, ее гибкие белые руки обвили шею Ивана. — Мне так хорошо с тобой, Ваня…
Танцплощадка находилась за поселковым клубом: асфальтовый круг, обнесенный высоким забором из металлической сетки. Внутри играл магнитофон, подсоединенный к усилителю и двум громкоговорителям на столбах, по краям площадки стояли парни и девчонки, которые приходили сюда не столько для того, чтобы танцевать, сколько чтобы себя показать и на людей посмотреть.
В общем-то, порядок там соблюдался почти всегда. С одной стороны, дружинники, назначенные Иваном, дежурили у входа и не пускали на площадку пьяных, а с другой — все ссоры только начинались внутри, а заканчивались, как правило, за забором, на пустыре неподалеку от танцплощадки. Вот там, в густых сиреневых зарослях, могло случиться все, что угодно.
Туда-то и направлялся Иван Потапов, проклиная службу и хулиганистую молодежь, которая не только пила больше, чем следовало, но и почти открыто курила «план», благо конопли в заброшенных карьерах было много. Ну а потом разгоряченные головы рвались выяснять отношения друг с другом при помощи ножей, самодельных кастетов и всего, что под руку попадется. Такая вот молодежь была в поселке Карьер. А где она лучше?
Иван остановил мотоцикл у входа на танцплощадку. Там, с красной повязкой на рукаве пиджака, стоял на посту Сергей Маринин, сорокалетний слесарь с ЖБИ-7.
— Какие дела? — спросил Иван. — Порядок?
— Здесь — вроде бы да, — мрачно ответил Маринин. — А там, — он махнул рукой в сторону пустыря, — черт его знает. Я туда соваться не собираюсь, стукнут сзади палкой по башке, потом ищи виноватых… И вообще стою я тут и понять не могу: ради чего? У меня что, семьи, детей нету? Дел дома нету? Я, может, отдохнуть хочу после смены, телевизор посмотреть. Так нет, стой здесь, наблюдай, как молодежь бесится.
— Ну, давай закроем танцы, — предложил Иван. — Пусть они бесятся на улицах. Стекла в домах вышибают, огороды вытаптывают, велосипеды и мотоциклы воруют. Ты этого хочешь, Сергей?
— Это твоя работа — следить за порядком. Тебе за это деньги платят. А у меня своих дел по горло. Я тут два часа простоял, посмотрел на ихние выкрутасы — тошно стало.
— Моя работа, — согласился Иван. — Да только один я не справлюсь. Тут на каждую улицу патруль нужен, а где его взять? Негде. Поэтому, чтобы всем нам спокойно жилось, всем и надо за порядком следить, вот так-то, Маринин. Я ведь тоже могу плюнуть на это дело и пойти на завод бригадиром. Получать буду столько же, а работы раза в три поменьше. Не согласен?
— Да ладно тебе, — махнул рукой Маринин. — Если ты уйдешь, тут такое начнется — не дай, не приведи! Тебя-то они хоть знают и боятся. А придет кто другой…
— Значит, не возражаешь против дежурства на танцах?
— Да какие там возражения. Пойми меня правильно: постоял тут пару часов — ни черта понять не могу! Вроде в наше время все по-другому было…
— Все думают, что раньше было по-другому, — усмехнулся Иван. — Ты мне скажи, Романа Клейна не видел?
— Крутился тут. Поддатый или курнул где-то, я не принюхивался, но глаза уже квадратные.
— Домой пошел? — нетерпеливо спросил Иван.
— Похоже, в кусты, там народу много, чем заняты — не знаю.
— Ладно. Присмотри за мотоциклом, чтобы колеса не открутили, а я пойду гляну, что там, потом отпущу тебя домой.
Иван оставил мотоцикл под присмотром Маринина, а сам неторопливо двинулся в сторону пустыря. На тропинке, среди густых кустов сирени, он остановился, ожидая, пока глаза привыкнут к темноте, а нестройный гомон впереди прояснит обстановку. Недолго пришлось ему стоять в засаде: резкие выкрики, треск ломающихся ветвей, пьяные вопли заставали Ивана рвануться вперед.
Он с ходу врезался в толпу воинственных подростков, выбил палку из рук одного и тут же пинком отправил его в кусты. Хлесткими оплеухами свалил с ног еще двоих, краем глаза успел заметить тускло блеснувший нож, летящий в траву. Знают, что если попадешься участковому с ножом в кармане — пощады на жди, потому и выбросили его сразу, как только поняли, кто к ним пожаловал.
— Шуба, пацаны! Потапыч! Атас! — раздались испуганные голоса.
Подростки бросились врассыпную. Однако Иван успел поймать взглядом того, кто был ему нужен, в два прыжка настиг Романа, схватил за плечо.
— Далеко направился, будущий родственничек?
— Да пошел ты!.. — злобно выкрикнул Роман и заскулил. — Ой, ты мне все кости сломаешь… Отпусти, кому сказал? Отпусти!
Иван чуть ослабил железную хватку, развернул парня, подтолкнул его обратно, к танцплощадке, где по-прежнему играла музыка.
— Пошли. Катя разрешила мне надрать тебе уши. И так будет всегда, когда ты вздумаешь дурью маяться. Понял?
— Не понял! — еще больше озлобился Роман. — Кто ты такой, чтобы следить за мной? Мент? Ну вот и занимайся своими делами, а шпионить за людьми кончай! Никто тебя об этом не просил.
— Я же сказал: по-родственному займусь твоим воспитанием. Чтобы ты не испортил себе будущее. И не возражай, я старше тебя, знаю, что делаю.
Они вышли к мотоциклу. Там, в свете фонарей, Иван заметил, что Роман изрядно пострадал в драке: под левым глазом красовался большой синяк, щека поцарапана, на скуле ссадина.
— Ого! — присвистнул стоящий на посту Маринин. — А я, между прочим, знал, что этим дело кончится.
