Но однажды Зверь вырвался тогда, когда Егоров меньше всего этого ожидал. До этого несколько дней он не виделся с Галей, на его звонки она отвечала усталым, грустным голосом, отказывалась от свиданий, ссылаясь на занятость. Она работала на ЗИПе, вязала жгуты для каких-то военных электронных приборов, эту неделю работала во вторую смену. Егорову очень хотелось увидеть ее, и в полночь, к окончанию смены, он пришел к подъезду ее дома в надежде поговорить, выяснить, почему она не хочет встречаться с ним.
Он ожидал, что она приедет на троллейбусе, но ошибся. Неподалеку от дома остановилась машина, вишневая «восьмерка», из нее вышла… Галя! В легком, полупрозрачном платьице много выше колен, с распущенными золотыми волосами, она была как никогда желанной, эта прекрасная женщина. Чужая женщина… следом из машины вылез высокий парень в кожаной куртке, и Галя, прощаясь, обвила его шею гибкими белыми руками, прильнула к его губам с такой страстью, что Егоров, рванувшийся было к ней, так и не вышел из-под тени старого каштана.
И Зверь восторжествовал!
Но воспрепятствовать этому Егоров не мог. На следующую ночь, выпрыгнув в раскрытое окно небольшой хатенки в Нахаловке, где он квартировал, Зверь огромными прыжками мчался по ночным улицам Краснодара. Человек, загнанный в глубины сознания, лишь помогал Зверю избегать людных мест. Легкое, мощное тело сплошь состояло из мускулов, он без труда перепрыгивал двухметровые заборы, черной молнией проносился над освещенными аллеями. Распластавшись под большим деревом, ждал, пока случайный прохожий уйдет с его дороги.
Случайные прохожие на интересовали его.
Он мчался к подъезду дома, где жила Галя.
И когда она, как и вчера, вышла из машины и прильнула к незнакомому парню в черной куртке, он выпрыгнул из укрытия.
Парню он вмиг перегрыз горло с такой яростью, что голова, оторванная от туловища, покатилась к бордюру, оставляя кровавый след на асфальте. Галя не потеряла сознание. Выставив вперед белые в лунном сиянии руки, она несколько мгновений широко раскрытыми глазами смотрела в красные, беспощадные глаза Зверя. Губы ее беззвучно шевелились. Он сбил ее с ног, разорвал могучими клыками грудь и живот, страшным ударом когтистой лапы разбил трепещущее сердце.
И помчался в обратный путь.
Человек, охваченный ужасом содеянного, уже не помогал Зверю выбирать путь, но тот в этом и не нуждался. Он и сам прекрасно знал дорогу и предвидел все опасности, какие могли встретиться на пути.
Егоров очнулся, когда ночная мгла стала таять, превращаясь в клочья серого тумана. Он лежал на полу совершенно голый, покрытый пятнами засохшей крови. И во рту был привкус крови. И пол под ним был в коричневых пятнах.
Поначалу Егоров решил, что все это было страшным сном. Он налил в таз воды, вымылся, вытер тряпкой пол, оделся и лег на диван.
Все приснилось, конечно же, приснилось, потому что… потому что в действительности ничего такого быть не может…
Уже совсем рассвело, поднялось над горизонтом красное солнце, растопило клочья серого тумана, а Егоров все лежал и думал, что ему приснился кошмарный сон.
И знал, что это не было сном.
Зверь не тревожил его — он, казалось, уснул, получив свое.
Егоров почистил зубы, надел костюм и отправился на работу — он дежурил на городской подстанции. В десять позвонил Вартан и сообщил ему о гибели Гали и ее спутника.
Если бы следователи поинтересовались, что делал в эту ночь бывший любовник погибшей, они, прибегнув к экспертизе, без труда определили бы убийцу. Но следователи и не подумали искать преступника среди людей. Без экспертизы было ясно: человек такого сделать не мог.
Так кто же он, Владимир Егоров?..
Неясная тревога возникла в душе Ивана Потапова, когда он подъезжал к дому Клейнов. Так хорошо они вчера расстались с Катей, так не хотела она отпускать его от себя! А потом — эта сцена с ее непутевым братцем Романом… Черт знает что! Пацан вообразил, что ему все позволено. Еще и пообещал нажаловаться отцу — он может, паршивый недоросль, наговорит дома все, что взбредет в голову. А как отнесется к этому Катя?
Никогда не думал, что могут возникнуть такие проблемы. Он, Иван Потапов, с семнадцатилетним пацаном не может справиться!
День выдался не в пример вчерашнему пасмурный. Явственно чувствовалось дыхание осени, потускнели яркие, сочные краски буйной растительности, будто меньше стали дома, прижатые к земле стальными глыбами туч.
Катя работала во вторую смену, поэтому Иван приехал к ней днем вечером встретиться вряд ли удастся, а как прожить хоть один день, не увидевшись с Катей?
Иван остановил мотоцикл у зеленого забора, посигналил.
Через пару минут у распахнутой калитки, опершись плечом о шершавый бетонный столб, с недоумением смотрел на свою любимую. Катя стояла перед ним, опустив голову. Глаза ее были грустными.
— Но ведь это же чушь собачья! — вскричал наконец Иван и в сердцах стукнул кулаком о столб. — Как ты могла поверить в такое, Катюша?!
— А как я могла не верить? — Катя подняла глаза. — Роман вернулся поздно, весь в синяках, сказал, что они с ребятами просто дурачились, а ты налетел из-за кустов, разогнал всех, а его избил, да еще приговаривал при этом, мол, будешь рваться в Германию, я тебя вообще прибью. А еще ты в тюрьму грозился его посадить.
— Я люблю тебя, Катюша, мы скоро поженимся… Ты можешь себе представить, чтобы я сказал такую гадость?
— Роман говорит: из-за этого ты всегда и привязываешься к нему, проходу не даешь.
— Роман сказал! Почему ты веришь этому глупому парию?
— Потому что он мой брат!
Иван растерянно огляделся, словно со стороны, из глубины двора или с улицы, могла прийти подсказка, что же ему делать. Как вести себя? Ложь была настолько чудовищной и наглой, что оправдываться было бессмысленно.
— Он брат, а я кто, Катюша?
— Пока никто, — грустно сказала Катя.
— Катя, милая, пожалуйста, прошу тебя, выслушай меня, я тебе расскажу, что произошло на самом деле.
— А что изменится? Папа ужасно расстроился…
— Я и папе все расскажу!
— Не думаю, что он поверит.
— Я найду способ убедить его. Послушай, Катя, Роман вчера ввязался в пьяную драку на пустыре возле клуба. Я подоспел вовремя и вытащил его оттуда. Если б я не сделал этого, могло случиться несчастье, понимаешь? Там уже были пущены в ход палки, кастеты, когда пацаны разбегались, кто-то выбросил в кусты нож. Этот нож, Катюша, вытащили из кармана для того, чтобы всадить кому-то в бок или в спину! Ты понимаешь? Они же были все пьяные, обкуренные. Вот на кого я налетел из-за кустов, вот кого разогнал. Можешь спросить у Сергея Маринина, если мне не веришь.
— И ты разозлился и отлупил Романа?
— Да нет же! Я его просто посадил в коляску и отвез домой. Чтобы не шлялся ночью по поселку, это могло плохо для него кончиться, понимаешь?
— Откуда же у него синяки? Все лицо опухло…
— Неужели ты не понимаешь? Оттуда! В драке ему и насажали синяков, я же тебе только что все объяснил. В драке! Я его и пальцем не тронул. Нет, виноват, подзатыльник легкий отпустил, когда он домой не захотел возвращаться. Но ты же сама мне сказала, что я могу надрать ему уши. По-родственному…
— Значит, ты его не трогал?
— Конечно, нет, Катя! Это он все выдумал, негодяй! Пойми же, он действительно размечтался о Германии, бары там, казино всякие, на пособие по безработице можно шикарно жить… И, по его раскладу, в том, что это не получатся, виновен я. Потому что люблю тебя, потому что мы не хотим никуда уезжать отсюда. Он и придумал всю эту чушь, чтобы Федор Петрович осерчал на меня.
— Но в тюрьму ты его обещал посадить?
— Обещал. На пятнадцать суток. Чтобы он не вздумал бродить ночью по поселку, чтобы штакетиной по голове не получил. Кстати, запросто могу посадить, он ведь вчера обкуренный был. У них без этого теперь ни один вечер не обходится.
— А ты куда смотришь?
— Зимой я эту лавочку прикрою. А сейчас… Не могу же я в одиночку истребить всю коноплю в старых карьерах? Даже если и истреблю, они найдут ее чуть дальше. Катюша, теперь ты веришь, что он все придумал? Ну, хочешь, я вечером приду, мы вместе поговорим с Федором Петровичем, и Роман там будет.
— Нет, Ваня, не надо.
— Почему?
— Потому что папа все равно тебе не поверит. Он так расстроился, просто ужас. Даже решил ехать в Москву за германской визой. Сказал, что ради сына готов бросить свой дом… ради того, чтобы Роман рос в нормальных условиях, а не там, где даже блюститель порядка нарушает закон.
— А если я докажу, что Роман все придумал?
— Он не поверит тебе.
— Что же получается, можно наговорить о человеке всякие гадости, вранье и даже не выслушать его?
— Не надо было связываться с Романом. Ты сам виноват, Ваня!
— Но ты же просила разыскать его и привезти домой!
