Они стояли на набережной, смотрели на исчерна-желтый лед, по которому летел ветер с залива, и разговаривали о собственной смерти.
– Предательство это было, товарищ, – рассказывал Марат, опустив глаза, – Одно слово – такая подлость, что и вспомнить мерзко. Аристократка одна… Графиня Ганская бывшая. Сволочь поганая. «Я, говорит, Марат, вас исключительно полюбила за темный шарм и за то, говорит, что мы служим одним богам». Никаким таким богам я в жизни не служил – даже мальчишкой в церковь не ходил, Кать, потому что обмана не признаю. У Карла Маркса все объясняется обстоятельно, только о вампирах он ничего не знал.
– Ты ее любил, да?
– Любил-убил… Она ж вампирка была, гадина, а я – простой человек, хоть и партийный. Мучила меня, мучила… Товарищи спрашивают: «Ты, Марат, черт тебя знает, болеешь, что ли? Морда бледная и жрать не просишь», – а я на их заботу ничего и сказать не могу. Не поверят, думаю. Думаю, решат, что увлекаюсь этой поповской метафизикой. Она смеялась, сука такая…
– Бедный ты, бедный…
– Так и помер. Похороны организовали, честь по чести. Ну, правда, потом я еще поработал на атакующий класс, по ночам. Все одно, в чека работа все больше по ночам шла.
– В че-ка-а?!
– А то. Искореняли чуждую сволочь огнем, так сказать, и мечом. Я еще долго на народ проработал. Потом уже в НКВД, правда, там не особо распространялись, кто я и что я. Умные были. Быстро сообрази ли, что меня списывать рано.
– А графиня?
– А чего – графиня… С такими надо коротко, четко, чтобы сразу покончить. Чтобы больше не вредили, гады. Заказал серебряную обойму. Свидание назначил. Шесть пуль. Потом керосином облил и спичку бросил. Прощай, любимая.
– Вот я бы тоже…
– Что «тоже»?
И Кэт неожиданно расплакалась. Слезы застывали на лице стеклянными дорожками, бисером сыпались с ресниц, она цеплялась за руки Марата, заглядывала в его глаза, где тлел темный кровавый огонь – и торопливо, сбивчиво рассказывала о бандитах, Тимуре, убитой Галке, своей боли, своем страхе… Марат слушал по-прежнему серьезно и внимательно, его лицо окаменело, как гипсовая посмертная маска. Потом вытащил мятую пачку «Беломора», спички, мастерски закурил на ветру и коротко сказал:
– Пошли.
– Куда?
– К Тимуру твоему. Потолкуем.
Тачку, как выразился Марат, «таксо», поймать все же пришлось – Тимур жил в новостройках. У водилы тоже сделалось странное лицо, но он ничего не сказал. Выходя из машины Марат молча бросил ему зеленую бумажку.
Кэт вспорхнула по лестнице с изяществом бывшей графини и скоростью боевого товарища. Месть грела ее изнутри, как кофе с коньяком. Марат коротко и сильно нажал на звонок, но раздалась переливчатая трель электрической пташки. За дверью долго возились, точка глазка засветилась живым огоньком, потемнела, снова засветилась.
– Чево нада?
– Потолковать надо, Тимур. Открывай, контра, а то дверь вышибу.
– Ты кто такой, плят?
– Дверь-то открой, гнида. Сразу и объясню, и мандат покажу, ну!
– Я по телефону звону, милиция звону, урод!
Марат ухмыльнулся и толкнул дверь плечом. Дверь была стальная, поэтому не вылетела сразу – зато остолбеневшая в восхищении Кэт заметила отчетливую трещину вокруг косяка. Хозяин сообразил, что дверь выносят вместе с куском стены – щелкнул один замок, другой, третий, на полутемную лестницу хлынул поток мягкого света.
– Катька, ты, плят, кого привела?
Тимур стоял посреди коридора в полосатом халате и шлепанцах, держа в руке взведенный «Макаров». Рука с пистолетом заметно подрагивала, губы тряслись еще явственнее, вспотевший лоб блестел в розовом нежном свете, как лакированный.
– Тише, ораторы, ваше слово, товарищ маузер! – насмешливо продекламировал Марат, входя в коридор.
Он сразу занял очень много места, моментально распространив вокруг себя холод и угрозу зимней ночи. Белое лицо демона выглядело почти живым, когда он с небрежным любопытством рассматривал обстановку квартиры скоробогатого господинчика – вульгарно-шикарную, недоделанную, неуютную, случайно-дорогую.
– Смотри-ка, хорошо устроился, кот долбанный… Как торговлишка, а, сучий потрох?
– Ты мнэ так нэ говоры…
Тимур, держа пистолет в неловко вытянутой руке, стал медленно отступать в комнату. Марат шел за ним, ухмыляясь, продолжая озираться с видом оценщика. Мимоходом прихватил с журнального столика безделушку – керамическую фигурку свинки-стриптизерши с отставленной розовой попкой, покрутил в руках.
– Морально-бытовое разложение. Так-так.
– Ты уходы по-хорошему, слушай… Уходы, пожалуйста…
Тимуру уже некуда было отступать. Он уперся спиной в стену, завешанную до пола ковром. Его темная лоснистая физиономия, вся в потном бисере, выражала уже не столько страх или злобу, сколько удивление, смешанное с отчаяньем. Ему не хотелось стрелять до такой степени, что это было очевидно даже для Кэт, он всегда не терпел и не желал выяснять отношения силой – но денег не требовали, и договориться не представлялось возможным.
– Ну что тэбе нада? Сколька? Ты скажи, слушай…
– Ты что ж, гнида, девчонок отдал гадам этим?
– Оны гады, правда. Оны и мнэ нэ заплатылы. Толко оны – крыша…
– Какая, на псул, крыша?!
– Дэвочкам – крыша. Охрана, слушай…
Тимур опустил пистолет. Он успокоился. Кэт с наслаждением подумала, что гад надеется договориться. Блажен, кто верует.
– Я ж никого нэ заставляю, слушай. Дэвочки дэнги зарабатывают. Быки дэвочки охранают. Чужие быки наедут – хуже будэт…
Марат слушал с брезгливой усмешкой. Тимур заискивающе улыбнулся.
– Я толко так – дэвочки сами дэнги хотят. Сами прыходят. Я нэ заставлаю, слушай… Сами гаварат – кушать нада, тряпки нада… Оны ж нэ дэти… Оны про быки знают – спросы Катя, слушай. Оны сами гаварат – охрана нада…
В какой-то момент Кэт подумала, что Тимуру удалось-таки Марата уболтать. Сделать этакий невинный вид – овечка кроткая. Ну да, хорошо говорит. Сами. Но ведь Марат знает – буржуйки эти, папины дочки, новые русские бизнес-леди, небось, сами не пойдут, а вот когда без образования, коммуналка, родители-алкаши… Тоже мне деньги, подумаешь! Разок нормально оттянуться в приличном месте.
Но она напрасно сомневалась. Марат давно решил. Все остальное было просто игрой в кошки-мышки, хохмой – для того, чтобы Кэт полюбовалась на Тимурово унижение. Вероятно, сам Марат тоже развлекался – он улыбался, он двигался не угрожающе, расслабленно, неторопливо. Все выглядело до такой степени безобидно, что Тимур поверил окончательно.
– Вина выпьешь, слушай? Дэвочке дэнги дам, бэз обыд… А?
