— Пап, пап! — доносится с заднего сидения. — Дай поиграть?
— У меня нет здесь игр, Ань.
— Скачай? — тут же находится та и тянет, будто это как-то поможет: — Пожааалуйста?
— Тут не ловит интернет. Давай до ближайшего города?
— Сколько раз я тебе говорил, Ань? Не сверрркай глазами!
Демид подпускает в голос звериные нотки, но даже не оборачивается, лишь бросает короткий взгляд в зеркало заднего вида.
— Мне скууучно, — тянет Аня, а когда Слава заглядывает между сидений, радужки у неё всё ещё мерцают жёлтым.
— Полчаса до города, Аня. Терпи, — требует Демид всё так же продолжая смотреть исключительно на дорогу. — И я вижу, что глаза у тебя всё ещё жёлтые.
* * *
Третий звонок застаёт их в том самом ближайшем городе, когда Слава едва успевает скачать парочку простеньких игр.
— Мы нашли гараж, Слав. Их тут нет.
Глава 16
— Приехали? — хрипло спрашивает Слава, растирая ладонями лицо.
Под конец пути он умудрился задремать и сейчас осматривается в попытке понять, где именно они находятся, однако вокруг машины лишь разбавленная далёким фонарём темнота и похожие друг на друга, будто братья близнецы, глухие заборы с заплатками-калитками и воротами для машин.
— Что? — тихо, так чтобы не разбудить спящую на заднем сидении Аню, спрашивает Слава, ловя взгляд Демида.
— Будем будить? Почти полночь.
— Предлагаешь переночевать в машине? — поддевает Слава, прежде чем выбраться наружу и поёжиться.
На полпути, когда на улице разогрело, он сменил куртку на найденную в сумке Демида толстовку и сейчас немного жалеет об этом. После тёплого салона авто ночной воздух улицы ощутимо дышит прохладой прогоняя остаток сонливости и бодря.
— Слав, — зовёт выбравшийся следом Демид, когда на первый звонок никто не выходит. — Мы можем проехать в город и переночевать в гостинице или хостеле.
— Предварительная регистрация, Демид, — бурчит Слава, вновь нажимая на кнопку прибитого к забору у ворот звонка. — Будто ты не знаешь.
— Не везде она есть.
— Да ты искать задолбаешься.
Слава снова жмёт на кнопку, а потом оборачивается, скрещивая руки на груди.
— Ты когда вообще последний раз нормально спал? — обвинительно начинает он, подступая ближе. — Два или три дня назад? Ты вообще хоть ненадолго прикрывал глаза в последние сутки?
— Твоя мать идёт, — уходит от ответа Демид, вызывая у Славы возмущенный вздох.
Шагов он не слышит, а вот тихий скрип несмазанной калитки, когда та открывается, звучит вполне отчётливо.
— Мам, ну сколько можно? Сколько раз говорить тебе, что надо спрашивать, кто пришёл, прежде чем распахивать дверь?
Слава оборачивается, оглядывая невысокий стройный силуэт в обрамлении льющегося с участка света, и улыбается.
— Привет, мам. Впустишь переночевать поздних гостей?
* * *
Дом, за те полгода, что Слава здесь не был, ничуть не изменился. Всё та же увитая виноградной лозой стена веранды, всё те же чуть разросшиеся кусты и галечная дорожка к двери.
Демид проходит мимо, унося спящую Аню в комнату на чердаке и оставляя Славу наедине с матерью.
— Прости что мы так внезапно… Я узнал, что ты была в больнице…
В свете висящего у двери фонаря Слава оглядывает облачённую в мягкую голубоватую пижаму мать в поисках следов произошедшей аварии, но в глаза бросается лишь усталый взгляд и притаившиеся в уголках губ морщинки.
— Да всё в порядке, — она отмахивается с легкомысленной улыбкой. — Просто небольшая авария. Больше телефон жалко. Вот ему досталось, а я в полном порядке. Идём в дом.
Кухня тоже не поменялась: маленькая и уютная, с мягким уголком и зажатым между окном и плитой небольшим холодильником.
Почему-то внезапно в голову лезет совсем другая кухонька: ещё более маленькая, освещенная лишь светом светильника, с разобранным на запчасти пистолетом на старом столе и запахом оружейной смазки.
Пистолет за поясом будто тяжелеет, напоминая о себе, и о том, что Слава соврал матери.
— Точно всё хорошо? — уточняет он, провожая взглядом прихрамывающую мать. В аварии явно пострадал не только телефон, но напирать и давить, заставляя сказать правду, Слава не хочет.
«Это её право не говорить, — напоминает он себе. — Я и сам всего не рассказываю».
— Точно. Не стоило бросать учёбу ради этого. Но я рада, что ты здесь. Будешь чай? Или может что-нибудь существенного сделать? Голодные?
Она суетится по кухне, будто никто не поднял её с постели совсем недавно. Невысокая, стройная блондинка, с переплетёнными в простенькую косу волосами до плеч, она выглядит гораздо моложе своего возраста.
— Чая будет достаточно.
Совесть вредной кошкой скребёт по рёбрам, предлагая оставить разговор до утра.
«Парой часов больше, парой меньше» — нашёптывает она.
— Мы можем поговорить? — всё-таки спрашивает Слава и мать оборачивается, замирая с керамическим заварником в руках.
— О чём? Это не может подождать до утра?
— Ты знала об оборотнях, но никогда не говорила откуда.
Он заходит издалека, не желая задавать тот самый вопрос в лоб. Он слишком хорошо помнит, чем закончился подобный разговор прошлый раз, хоть и прошло уже много лет. То как она плакала потом…
— Просто я наблюдательна и смотрю на мир шире.
Мать отворачивается, пожимая плечами.
— Тут ничего сложного нет, если не вести себя как зашоренная лошадь. Я так понимаю, до утра это не подождёт?
Она медленно разливает заварку по кружкам, затем так же медленно разбавляет её водой из чайника. Судя по тут же поднявшемуся вверх парку, ещё горячего.
— И я так понимаю, поговорить ты хочешь наедине.
— Ты угадала. Ни Демида, ни Аню это не касается.
— Но ты спрашивал об оборотнях.
Кружки оказываются на столе, но, ни он, ни мать за него так и не садятся.
— Я спрашивал о природе твоего знания о них, — не соглашается Слава и, словно ныряя в омут, всё-таки спрашивает: — Кто мой отец, мам?
— Ты снова об этом, — она поджимает губы и закрывается, скрещивая руки на груди. — Я думала, мы закрыли эту тему много лет назад.
— Закрыли. А сейчас придётся открыть.
Слава не хочет быть жестоким, однако без ответа уходить не собирается. Не в этот раз.
— Я уже сказала тебе тогда и скажу сейчас. Твой отец мудак и я не хочу о нём говорить.
— А придётся, — Слава устало садится за стол, обхватывая горячие бока кружки ладонями. — Мам, просто скажи, как его имя? Хотя бы это.
— Зачем тебе?
«Не равноценно. Ты ждёшь ответа не желая отвечать сам» — нашёптывает совесть, вынуждая Славу обороняться и строить защиту:
«А вдруг Герман просто соврал? Зачем говорить, что я сталкивался с тем, кто сказал, что он мой отец?»
— Пожалуйста? Просто имя.
— Ты Аринович.
— Знаю, — мягкая улыбка сама собой забирается на губы. — Я твой сын, мам. Только твой. Но мне нужно имя того, кто поучаствовал в моём зачатии.
— Герман. Его звали Герман. И, несмотря на симпатичное лицо и харизму, он был той ещё мразью.
«Ты Германович. Ты мой сын».
Рука неосознанно взлетает к плечу, где под толстовкой прячется полоска пластыря, закрывающая рану.
Герман всё-таки не соврал.
* * *
— Расскажи мне про него, — просит Слава, прерывая повисшее в кухне молчание.
— Ты просил только имя, — напоминает мать с кривой усмешкой и Слава осторожно пожимает плечами.
— А теперь прошу рассказать о нём. Всё, что ты знаешь.
Слава смотрит на мать и только поэтому замечает, как меняется её лицо. Как тонкие брови перетекают из состояния хмурости к недоумению, а морщинка между ними разглаживается, уступая трём горизонтальным дорожкам на лбу.
— Что-то случилось.
— Мы с ним пересеклись, — отзывается Слава, понимая, что пришло время для этого маленького признания. — Поэтому мне нужно знать о нём всё.
