— Господи, Господи! Немедленно, немедленно нужно сравнять с землей… Тактический ядерный удар, господа! — дружинник попытался вскочить, но тело его не послушалось, и он только нелепо дергался среди ошметков своей одежды и паутины.
— ША! — гаркнул я. — Давай спокойно: что за дерьмо там творится? Ты ведь Эпицентр в виду имеешь? Вершину Парашки?
Все немедленно заткнулись. Всё-таки этот «выход силой» — отличное подспорье. Самоучитель что ли какой-то по ментализму почитать? Или Риковича назначить ордынским внештатным репетитором? Хрен же отвертится если пан-атаман прикажет!
Дружинник — этот крепкий взрослый мужчина лет тридцати, с бледным лицом и красными глазами, шумно сглотнул, с кряхтением, при помощи Поликарпыча сел и проговорил задумчиво:
— Горазды вы голосить, ваше орчейшество, — он выпил воды из протянутой фельдшером фляжки и наконец оформил свою панику в связные фразы: — Дерьмо первостатейное, господа. Та эльфийка — ведьма, и не из последних… Мы-то знали что она упыриха, но что ведьма — вот это только потом стало ясно. Она нас одурманила, вот что. Мы как роботы стали. Бездумные! Эта сволочь и Мишаня, сукин сын, чтоб его черви живьем сожрали, сговорились нашего брата-дружинника погубить! Они принялись потрошить ребят, а? Каково? И мы ничего не могли сделать, потому что наш господин предал нас! Это неслыханно — приносить в жертву личную дружину…
— В жертву? — глаза Розена сузились. — Что значит — в жертву?
— Ритуал призыва, — сказал воин. — Холм сейчас — центр гексаграммы. Я видал, как призывают духов и демонов — та же дрянь, только в разы сильнее. Нас вышло двести человек из Сколе, мы шли как нож сквозь масло, отстреливая редких пауков, потеряли двоих убитыми и шестерых — ранеными, тащили их на себе. Представьте — двести одаренных… Пускай — пустоцветов, что скрывать, я и сам — неинициированный гидромант, но… Две сотни — под нож!!! Кого или что они собрались призывать?
— Ять… — раздался общий вздох.
Мы переглядывались. Судя по всему — этот неплохой в целом мужик не врал. Да и зачем ему было врать, он ведь практически с жизнью попрощался! Из него консерву сделали, всё, аллес капут! И если человек только-только очнувшись сразу вываливает такие свои соображения своим спасителям — это чего-то да стоит. Но была тут одна несостыковочка, один — или даже не один, момент.
— А Хранители Хтони? — спросил я. — Никогда не поверю что у такой крупной и жирной Аномалии как Сколевские Бескиды нет дикого стремного Хранителя. Он или они точно не стали бы смотреть, как кто-то мутит что-то в самом Эпицентре.
— Она, — сказал дружинник и его передернуло от ужаса. — Вдовушка. Она нас всех и спеленала. Тут вы чертовски правы, ваше орчейшество. Она смотрит, смотрит и потихонечку подбирается поближе… Осторожничает, потому что ведьма — сильна, это и люди чувствуют, и твари. Но заполучить такую добычу для Вдовушки — лакомая задача, и я не знаю, кто с кем сладит — эльдарка с паучихой или паучиха с эльдаркой, по мне так — сожрали бы они друг друга и дело с концом.
— Имела жаба гадюку, однако, — хрюкнул Бахар Двухголовый и вдруг взгыгыкнул низким басом. — Имела жаба гадюку!
Мы с Хурджином тоже криво поухмылялись: ну надо же, оркам выпал шанс ввернуть эту расхожую фразочку! Остальные наше веселье не поддержали. Розен явно анализировал ситуацию: его зрачки дрожали, он опустил забрало шлема и теперь на экране мелькали диковинные формулы и пиктограммы, опричники помогали ожившим консервам, волшебники, похоже, используя специальные магические практики пополняли запасы маны. В пользу этой версии свидетельствовал тот же Филипп Текели, который уселся по-турецки напротив небольшого костерка и мычал что-то под нос, а эфирные вихри так и кружились вокруг него… Остальные одаренные тоже творили нечто подобное, только каждый на свой лад.
Только мы — орки остались не при делах. Правда — ненадолго.
— А-а-ай! — вдруг возопил Хурджин и топнул ногой.
— Нет, — сказал я. — Ну тебя нахрен. Не сейчас.
— Ох, латюкио патюкио макарена… — не успокаивался тролль, приплясывая. — Эх, шуры-муры трали-вали пасадена!
— Хурджин. Не надо… — взгляды окружающих были более чем красноречивы, и я пытался остановить великого ордынского шамана, но тщетно. Он вошел в раж!
И орал, зараза, очень громко, и отплясывал заразительно. Огромным синим великанам — троллям, вообще присуща удивительная пластика движений, они — прирожденные танцоры!
— Ой, да хер с ним, Бабай! Погнали! — Бахар Двухголовый хлопнул в ладоши. — Потанцуем! Давай, давай! Эх, шуры-муры, трали-вали, чтоб меня!
И, лихо притопнув, погнал: ладони на затылок, ладони на плечи, на жопу — ну, вот это вот всё. И рожу корчил зверскую, как положено. Покруче чем маори во время хакку.
Если подумать — это было не самой плохой идеей. Хурджин все-таки шурупил в потусторонней хренотени больше нашего, и если уж решил, что без духов тут не обойтись — к его мнению прислушаться, пожалуй стоило. Так что я сунул кард за спину и воздел руки к небу:
— А-а-ай! — и погнал выплясывать следом за товарищами-орками.
Плевать, что подумают опричники, еще этих я не стеснялся! Если товарищу-ордынцу нужна макарена, значит — будет макарена!
— Эх, не дура бандура у мучачи! — орали мы в три дурных голоса. — Ох! Как-то сел на диво конь амигос! Э-э-э-э макарена, а-а-ай!
— Они в край стебанулись, — Роксана хлопнула себя по лбу. — Это же бред сивой кобылы. Петя, я думаю, что…
— А мне тоньше лезвия, что ты сейчас думаешь, — холодным как сталь голосом сказал Розен и вдруг рубанул воздух ребром ладони, и рявкнул самым командирским тоном: — Внимание всем! Слушай мою команду! Шагом марш танцевать! Это приказ.
— Но… — прохрипел Талалихин, однако Козинец ткнул его локтем в бок и тот заткнулся.
Уже через секунду на поляне плясали все, вертели бедрами и корчили рожи как положено. Даже Роксана. Потому что приказы не обсуждаются, особенно — приказы прирожденного командира, каким был Розен. Дружинники Гределей, бывшие еще пять минут назад паучиными консервами, похоже, совершенно обалдели от происходящего. По крайней мере, им так могло показаться, потому что буквально секунд через пятнадцать они обалдели еще больше.
— Любо, любо, — сказал высоченный полупрозрачный витязь в расколотом надвое шеломе, и с окровавленными лицом. — Плясать горазды потомки!
— Козлопение, — фыркнула статная женщина в богато украшенном средневековом платье. В груди ее торчало несколько стрел, но неудобства призрачной мадам они, похоже, не доставляли. — Орут аки оглашенные. Хотя синий волот клыкастый зело лепо чреслами-то…
— Параскева! Стыдоба-то какая! — одернул ее витязь. — Что, воины, почуяли скверну-то? Вот-вот уже баба мерзкая народу навьего Хладный Мост наладит, и сюда ее товарищи и слуги кинутся! И ничего вы своими вот этими огневыми палками не сделаете, ибо не выбухнет ничего в этих горах, пока Хладный Мост стоит…
— Сука, — сказала Роксана. — Сука, сука, сука. Мост между Аномалиями, да? С взаимопроникновением эффектов?
— Всё так, чаровница. И по мосту этому навьи со своими присными живо сюда идут, и встретить их некому будет, потому что народец измельчал и… А, погодите-ка, воины, это что же — вы с урхаями в союзе? — витязь ткнул пальцем прямо в меня. — Ну, коли тысчёнка урхаев с этими кочерыжками железными у вас найдется — может и дождетесь великой рати, может и сдержите навьев…
— Ой ты гой еси Святослав Владимирович, — вдруг сказал Розен и поклонился в пояс, и рукой бронированной махнул у самой земли. — И вы, государыня-княгинюшка Параскева! Благодарность вам от нас великая, за советы да за внимание ваше… Сделайте милость, скажите — что на вершине горы творится?
— Вот, какое вежество, Параскева! Не перевелись еще добрые мужи на земле русской! Такому и помочь не грех! Что знаю — обскажу, — Святослав прислонил руку в перчатке ко лбу, за каким-то хреном делая вид что заслоняет глаза от солнца. — А! Ну всё, ирода этого она ко пню привязала и сосать у него будет, а к ней со спины Вдовушка подбирается, гадовка эта восьминогая. Но Вдовушка не успеет, и вы не успеете. Хладный Мост уже тут…
