— Эй, есть кто⁈ — прокричал Макс, влетая в пустующую гостиную.
Никого не обнаружив, он ринулся дальше. Оббежав весь первый этаж, поднялся наверх. И только там уловил отголоски чьей-то отчаянной печали, тревоги и тоски. Отправившись по ним, как ищейка по следам, Виноградов дошел до комнаты, которая, несомненно, принадлежала Дамиру. По крайней мере, именно на это намекали разнокалиберные наклейки и картинки, которыми была увешана вся дверь.
Инквизитор уже взялся за ручку, но потом вспомнил, каково это быть подростком. И вместо того чтобы сразу войти, несколько раз бахнул громадным кулачищем в косяк. По ту сторону преграды никто не отреагировал на стук. Только всплеск парализующего страха ударился об эмпатию бойца.
Россиянин заглянул в комнату и обнаружил там одного лишь Дамира. Парень сидел на кровати, выполненной в стиле гоночной машины, подтянув колени к груди. В первую секунду он вскинулся, глядя на выход одновременно с испугом и надеждой. Но увидев, что это пожаловал Макс, понуро плюхнулся обратно.
— А где Аи… отец твой? — осторожно спросил спецназовец.
— Уехал… — сдавленно отозвался мальчишка, не поднимая головы.
— И оставил тебя одного? — неодобрительно нахмурился ветеран.
— Да нет, меня охраняют… Ну, его эти… мертвецы.
— Как мать? — задал следующий вопрос Изюм.
— Плохо… — на глаза пацаненка моментально навернулись слезы. — Утром она не смогла встать с постели… постоянно бредила и теряла сознание. Таблетки уже не помогали… Папа ее куда-то ув-вез и б-больше мне ничего не ск-казал…
Под конец Дамир не выдержал и зарыдал в голос. По комнате завихрился ураган из отчаяния, вины и смущения. Мальчик явно стеснялся такого яркого проявления эмоций, но поделать ничего с собой не мог. Поэтому Изюм решил поддержать пацана в меру своих умений. Он присел на край предупредительно скрипнувшей койки и опустил богатырскую длань на щуплое плечо подростка. Молча. Совершенно ни о чем не говоря.
— Я боюсь… — тонко хныкнул юнец. — Боюсь, что больше не увижу маму…
— Крепись, Дамир, — сдержано посочувствовал ему инквизитор. — Если и так, то тебе придется это пережить.
— Я з-знаю… но все равно не м-могу смириться… мама… она давно болела. Я думал, что готов. Думал, б-будто смогу отпустить ее. Но я… я столько в-всего еще не сказал ей! Я не хочу, чтобы она умерла!!!
— Это жизнь, браток… — грустно заключил беглый спецназовец. — И от ее жестокости никто не может скрыться. Даже инфестаты.
Невольно Макса посетили собственные воспоминания. Он ведь тоже потерял родных, будучи чуть старше сына Аида. Потом его ждало целых два ужасных года в детдоме. Срочная служба, первый контракт. Заманчивое предложение от командира о переводе в специальное подразделение. Затем учебный ад в закрытом подготовительном центре, надежно запрятанном в предгорьях Урала. Новые друзья, с которыми, казалось, можно поставить весь мир на колени. Бесконечные командировки, горячие точки, перестрелки, засады, марш-броски, огневые мешки, окружения и прорывы. Длинная вереница гробов, завернутых во флаги. Слезы чужих матерей, жен и детей, смотреть на которые еще тяжелее, чем на запаянные цинки с телами боевых товарищей. Но все это осталось там, в прошлом. А Изюм здесь. Вопреки судьбе и всем ее козням.
Похоже, что пронесшиеся галопом переживания Виноградова невесомыми клочьями коснулись дара мальчишки. Дамир стыдливо шмыгнул носом, утер слезы рукавом и поднял взгляд на широкоплечего визитера.
— Простите, — смутился подросток, немного успокаиваясь. — Это было эгоистично с моей стороны. Мама всегда меня за такое ругала. Вам же тоже многое довелось пережить, да?
— Типа того…
— Как вы справились?
— Не задумывался, — пожал плечами Макс. — Просто жил, и всё. Катился по течению, как кусочек стеклышка. Пока вода и камни не обтесали все острые края. Время, знаешь ли, лечит, Дамир.
— Да… наверное, вы правы… — сын Аида еще раз промокнул никак не желающие останавливаться слезы.
Юнец притих, заторможено поглаживая ладонью бортик своей кровати.
— Ее мне купила мама, — поделился Дамир, отстраненно глядя в одну точку. — Мне было пять, и я мечтал стать гонщиком. Понимаю, что давно уже вырос из нее. Но не могу заставить себя спать на чем-то другом. Раньше боялся расстроить маму. Я ощущал, как она печалилась всякий раз, когда замечала, что я повзрослел. А теперь… теперь мне кажется, что если она… уйдет, то я предам ее память…
— Прекрати себя накручивать, паря, — добродушно прогудел Макс. — Пока что постарайся успокоиться. Надо дождаться вестей от отца.
— Да, наверное, вы правы… — покивал мальчишка. — Попробую лечь спать. А то завтра в школу…
— Ты думаешь, разумно ехать на учебу в таком состоянии?
— А что остается? Я же с ума сойду в четырех стенах сидеть.
— Ну тоже верно, — со скрипом согласился Изюм.
— А вы расскажете, почему папа называет вас Третьим? — неожиданно задал вопрос сын Аида.
Виноградов сначала хотел уклониться от ответа, ссылаясь на то, что Секирин не желал посвящать отпрыска в темные дела своего прошлого. Однако потом усомнился в этом намерении. В конце концов, какого хрена? Пацану уже столько лет, а ему о собственном родителе ничего толком и не известно, кроме общественного мнения. Того самого, которое рисует Аида кровожадным подонком и убийцей миллионов. Если оценивать ситуацию с этой стороны, то от неведения было больше вреда, чем пользы. Поэтому если бывший медиум что-то имеет против, пусть в жопу идет! Изюм не обязан с ним во всем соглашаться. Малец должен знать, что в непроглядно черной душе его бати присутствуют и белые пятна.
Инквизитор вздохнул и начал свой рассказ. С момента первой встречи с Аидом на военном судне перед высадкой в Риме. Он без прикрас поведал мальчишке об ужасах, виденных их отрядом в агонизирующем городе. О том, как Секирин несколько десятков километров вел солдат до логова древнего жреца, восставшего из небытия. И о том, как потом Аид спасал тела и души всех спецназовцев. И живых, и мертвых.
Россиянин думал, что измотанный тревогой и напряженным ожиданием подросток вырубится и уснет через десяток минут. Но нет. Дамир внимательно слушал, периодически забывая дышать и моргать. И так вышло, что повествование ветерана затянулось аж до самого утра. А не сомкнувший глаз юнец за все эти часы не задал ни одного вопроса. Видимо, не привык к тому, что взрослый мужчина может вести с ним полноценный диалог, как с равным.
— Надо же… — задумчиво изрек молодой инфестат. — Никогда не думал, что мой папа такой… такой… кхм, смелый, наверное? Я даже когда просто играюсь с Артёмом, то сердце в пятки уходит, если он на меня несется. И я ведь прекрасно понимаю, что мы дурачимся. Что он не хочет причинить мне вреда. А вы говорите, отец без раздумий вставал между солдатами и морфами древнего некроманта… Жуткими вурдалаками, которые одним ударом лапы пропарывали броню у танка.
— А разве мама тебе об Аи… тьфу ты! О Сергее не рассказывала?
— Рассказывала, конечно, — кивнул паренек. — Но ведь это мама! Она всегда старалась сформировать у меня положительный образ папы. Да и по отношению к ней он действительно был добр. Ну, по его меркам, разумеется. А еще мне кажется, что большинство подробностей о своем прошлом он маме так и не раскрыл…
Пацан внезапно хмыкнул и удрученно покачал головой, поднимая взгляд на Изюма.
— Я тут только что понял, что даже вы моего папу знаете лучше меня.
— Ерунда! — отмахнулся боец. — Ты с ним сколько лет прожил? А я только в Риме и виделся, сечешь? И вообще…
Макс хотел развить мысль, но его прервал смартфон Дамира, заигравший какую-то забойную композицию из смеси металла и электронной музыки.
— Это будильник, — пояснил подросток. — В школу пора собираться.
— У меня бы от такой мелодии по утрам инфаркт случился, — хохотнул Виноградов.
— Зато сразу просыпаешься, с первыми нотами, — робко улыбнулся мальчик.
— А как ты вообще до школы добираешься? — спросил Изюм. — Я тут в округе что-то автобусов не видел.
