Всего лишь кивнул.
— Ну, рассказывай.
И Андрей рассказал. По возможности подробно, чтобы не упустить какую-нибудь важную деталь. Про плен, про девушку Алину Сергеевну Ковалеву, про ловушки в квартире и про странного мага, с которым встретился уже дважды — тогда в квартире, и сегодня, когда искал Алину. Отец слушал, рассеянно гоняя по столу серебряк грошовой монетки и кивая головой в такт рассказу. Дослушав, еще посидел молча, потом вздохнул.
— Что ж, понятно. Дай-ка гляну, что с тобой делали, что ты даже "прыгнуть" не можешь.
Быстрое мягкое касание Поверху, как Андрей не умел и не рассчитывал когда-нибудь научиться. Только чувствовал. Юркое мягкое тепло бежит от левого виска вниз, через плечи по позвоночнику, щекочет в пятках, стекает на пол у ножки стула.
— Что там?
— А сам не понял? — с легким укором спросил. Сжалился, мозги ломать не заставил. — Тебя "пили". Довольно долго, судя по всему. Не один раз, во всяком случае. Говоришь, били? Правильно… И должны были бить. Чтобы было легче забирать энергию.
— Черт…
— Кому-то понадобилась твоя энергия. Есть еще что-то новенькое, но я не пойму. Я не специалист. Заглянешь потом к Лизе. Да, и подумай над тем, что успел обзавестись какими-то довольно опасными врагами. Им было мало просто убить, хотели замучить до смерти. Есть предположения?
Андрей поморщился — да уж, смерть не из приятных. Медленно слабеть и тупеть от этой слабости, чтобы в конце концов заснуть и больше не проснуться.
— У меня нет врагов.
— Враги есть у всех. Тот же Рихарт злится на тебя до сих пор из-за "Русалки". Я даже на него грешным делом подумал. Но нет, не он.
С трудом припомнил Рихарта. Теперь казалось, что и немец-коллекционер, и та история со статуэткой русалки, солидным портативным Источником — всего лишь сон или события другой, чужой жизни, прочитанные в книге. Андрей поступил тогда и некрасиво, и почти разбойно — на статуэтку уже был заключен договор, Рихарту она нужна была позарез. Но Андрею она была нужней и он принажал на тогдашнего владельца артефакта, нелегала, пригрозил сдать…
— Рихарт давно уже остыл. Да и ленив он слишком для мести.
— Возможно… — грошик пробежал ребрышком и обвалился с края стола. Зазвенел на полу, укатился под плиту. Отца он нисколько уже не занимал. — Но это нисколько не проясняет ситуацию. Опять же, твоя Алина. Тут явное нарушение Хартии. Пропал твой друг Валерий, волк. Кажется, еще кто-то. И все в одном городе приблизительно в одно время. Не слишком ли много событий для одной провинциальной дыры?
— Я тоже об этом думал. Но пока ничего не могу сообразить.
— Это из-за истощения. Восстанавливаться будешь долго.
— Некстати.
— Кстати такое не бывает никогда. Иди, пожалуй, ляг поспи. А я пока подергаю свои связи.
— Я не могу зря терять время. Алину надо вытаскивать.
— Ложись, пока можно. Ты сейчас для своей Алины бесполезен. Тем более, что-то мне подсказывает, что как только в дело вмешаются отцы-Координаторы, нам всем станет не до сна. Иди. Я сейчас смотаюсь домой, раздам всем поручения, а сам буду добиваться встречи с местным координатором.
Скорее всего, отец прав, думал Андрей, проваливаясь во внезапный, густой сон. Отец прав во всем и всегда. И как же хорошо, что пришел кто-то, кто возьмет все заботы на себя. Хотя бы ненадолго. Пока Андрей немного поспит. На самом деле устал… Эта желтая кружка совсем вымотала…
***
А Мирослав Шаговский действительно принялся "щипать" связи.
И делал это с завидной энергией. Но для начала раздал задания подчиненным от личного юриста до младшего продавца включительно. Чтоб в отсутствие хозяина не маялись дурью, бездельники. Юрист, кроме того, должен был выяснить, каким образом и к кому следует обратиться для защиты нарушенных прав: магически одаренного совершеннолетнего бипатрида Польши и Российской Федерации, подвергнутого похищению и пыткам магического характера; незаконно инициированной простячки, гражданки Российской Федерации и Республики Польши; похищенного зооморфа из клана Волков. Подготовить иски. Собрать необходимые документы. Дел ему хватит.
Затем Мирослав позвонил знакомой целительнице, панне Лизе Боревске. Та на звонок не ответила. Обидно.
Ну а после начался процесс непосредственно ощипывания связей. Для начала подергал ниточку старого знакомства со вторым секретарем при Координаторе Аароне. Тот занимается вопросами магического антиквариата, но ведь не только ими? Секретарь, впрочем, оказался вне зоны доступа — удалился от мира для поста и рассуждений о благе Баланса. Огорчился, но не слишком. Следующим на очереди был старый приятель из комиссии лицензирования и патентования, господин Андраш Мессарош, венгр. Впрочем, давно уже с исторической родиной порвавший и прочно осевший в тихом скромном Кополице. Этот от встречи и разговора не отказался, но попросил перенести их на послезавтра, так как сейчас слишком занят. Занят оказался и глава департамента магической безопасности южнопольского сектора. Этот, правда, пообещал перезвонить через пару часов. Хоть что-то…
В результате после часа обрывания телефонных линий у Мирослава Шаговского появилось три обещания "разобраться в деле" и одно — перезвонить. И всё. И пришлось обращаться официальным порядком в Отдел безопасности и борьбы с магическим терроризмом. И спокойная жизнь тут же подошла к концу.
Глава 6.
Когда-то давно здесь стоял деревянный пятиугольный сруб. Сначала, когда густые сосны поднимались до самого неба и мелкое лесное зверье — белки, ласки, барсуки — без опаски подходило к реке в этом месте, бревна сруба были еще светлые, чистые и пахли свежей горькой смолой, а окон у сруба не было. Потом сосны начали помаленьку исчезать, отодвигаться подальше от избы, словно бы выделяя её на берегу полосой ровного отчуждения. Почти перестал появляться здесь дикий зверь, разве что случайно, и то старался занырнуть скорее в кусты и больше сюда не забредать. Здесь пахло хищником. Опасным. Бревна посерели, по углам покрылись зеленью мха, мох же теперь свешивался и с крыши. Прорезались окна, впрочем, всегда спрятанные за грубыми ставнями без узоров — совсем не по традиции, некрасивыми и кривоватыми. По ночам летом и иногда зимой из-под ставен пробивался тусклый оранжевенький свет, а рядом со срубом мелькали гибкие тени кошек, каких здесь точно никогда раньше не видали — больших и черных, как уголь. В свете луны и в полосках света сквозь ставни их глаза сияли то желтым, то зеленым, а длинные когти опасно посверкивали. И будто бы отплясывали эти кошки при полной луне что-то невообразимое под шорох листвы, стрекот кузнечиков и плеск реки. Смотреть на эти пляски, впрочем, было некому: больше к срубу не совался ни один даже самый любопытный зверь — ни мышь, ни хомяк, ни бойкая синица, ни даже колючие и мрачные ежи, хотя им-то чего бояться? И люд к срубу не ходил — сруб прятался от чужих глаз за густыми колючими кустами шиповника, лесные тропки сбивали с пути, неизменно заманивали или в болото, или, покружив настойчивого путника, издевательски выводили обратно к деревне. Ходили еще толки про то, что, дескать, где-то в лесу стоит изба о пяти углах, сама черная, а на коньке крыши вовсе не лошадиная голова, как это у добрых людей заведено — оскаленный череп самого Царь-кошака. И вокруг той избы ночами ведьмы собираются на шабаш и пляшут, мор и засуху наводят. И вроде бы видали тех ведьм, через вечернее небо слетающихся на метлах к избе, накануне неурожая в тысяча девятьсот пятом, видели и в следующем году, и перед страшным семнадцатым, и еще много раз. Власти менялись, деревья и кусты отодвигались все дальше, река мелела, отступала и оставляла зеленую болотистую пойму, по весне разве что подступала к самому обрыву с кривой полумертвой сосной, судорожно вцепившейся в глинистую почву. Изба стояла как была — серая, горбатая, с кошачьим черепом, только и появились вместо ставен стекла, и не иссякали о ней слухи и легенды. По-прежнему слетались к таинственной избушке ведьмы, предвещая неурожаи и болезни, а деревенский дурачок Костик из села Старовского как-то пропал, мамка его отпустила с корзинкой по грибы. И нашелся только спустя неделю, грязный и довольный, и толковал что-то про больших кошек, которые его спасли и вывели. И мужики, обнаружившие Костика на берегу реки чуть выше поселка, уверяли, что сидел рядом с ним опять же огромный черный котяра. А потом растворился в воздухе. Впрочем, от мужиков разило крепким деревенским самогоном за версту и правду в их словах даже не пробовали искать.
Изба меж тем стояла. А кошки — продолжали плясать вокруг нее ясными лунными ночами в мае. В ее окнах бился яркий голубоватый свет, а когда распахивалась тяжелая широкая дверь, из нее лился тот же свет и выступал в проеме тонкие и страшные очертания кошки невиданных размеров, и ярко, дико полыхали ее зеленые невозможные глаза. И остальные кошки в священном трепете и экстазе прятали морды в лапы и оглашали окрестности восторженным рычанием.
