Сквозь муть расслышал чей-то душераздирающий вздох. О Великий Свет, заканчивали бы уже…
Я не могу… всё… Слышишь, Дамиан? Дамиан?!
…Душное седьмое ноября две тысячи шестого года продолжало длиться. И сейчас предстояло… Хищный нос кинжала высоко-высоко над головой. Взметнулся… Джош зажмурился…И громыхнуло. Совершенно незапланированно громыхнуло, не должно было ничего вот так бабахать. Кое-как разлепил мокрые ресницы. Плыло и вертелось перед глазами. Знакомое широкое, добродушное лицо Богуслава. Тот что-то настойчиво повторяет, но разобрать определенно нет никакой возможности. Богуславу это не нравится. Он легонько (то есть это коллеге кажется, что легонько) трясет за плечи. Какое-то пугливо-растерянное выражение лица. Шевелит губами, но звук выключили. Губы у Богуслава ярко-малиновые, как спелые вишни, и чем-то напоминают губы графа Дракулы из фильма ужасов. Потом Богуслав озирается по сторонам, опять чего-то требует беззвучно, рядом оказывается высоченный как небоскрёб Александер, легко подхватывает под плечи и колени, заставляя вскрикнуть от режущей боли. Заворачивает в какую-то тряпку. Тут появляется звук. Бьёт по ушам стрекот голосов, стук металла о металл, вопли какой-то сумасшедшей сирены. Джош обессиленно прикрывает глаза и позволяет себе уплыть.
В следующий раз обнаруживает себя на кушетке в кабинете отделовского медика Вадима. Тупо пялится потолок помещения, считает трещинки в побелке под бессмысленную болтовню его хозяина.
— Свет побери! Джозеф, ты только держись! Десять минут всего! Джош! Держи глаза открытыми! Не спи! Холодно? Сейчас укрою. Джош, как зовут твою мать? Отвечай!
Настойчив как осёл. Джош с трудом переводит плывущий взгляд на нарушителя своего покоя.
— Как зовут твою маму, Джозеф?
— Добронега.
Но, получив ответ, не отвязывается.
— Сколько тебе лет?
Припомнить оказывается на удивление сложно. Морщит лоб, разглядывает грубовато-правильное лицо собеседника.
— Двадцать…четыре…
— Молодец. Так, уже недолго.
Помещение внезапно наполняется целой толпой народа, и все шумят, и всем чего-то нужно. Джоша заворачивают во второе одеяло и как ребенка подхватывают на руки. Провал темноты.
— Эй, парень! Давай уже, просыпайся!
Джош совершенно точно этого не хотел. Но заставляли. Ну и открыл. Блёклые пятна лиц. Ничего интересного.
— Что…? — не очень внятно потребовал. Ответили тоже не очень внятно:
— Всё в порядке, парень. Просто проверяю…
Проверяли весьма странно — складывали на многострадальную грудь руки, жали рёбра, разжимали зубы и лили в рот всякую дрянь. Джозеф сопротивлялся, конечно, только это мало помогало. Чего-то объясняли. Не слушал, мотал подбородком.
— Джозеф, пан Кшиштоф сказал, ты нас слышишь.
Как ни странно, Джош действительно слышал — вату из ушей убрали. Впрочем, ответа дожидаться не стали — хрупкая птицеподобная женщина в легком белоснежном халатике поверх чего-то небесно-голубого, воздушного, сухо поджала губы.
— Хорошо. Так вот, Джозеф, ты попал в скверную историю, ага? — дала некоторое время на осмысление вопроса. Качнула подбородком. — Сейчас ты в безопасности, не бойся. Всё, что можно было, мы уже сделали. Теперь ты просто ответишь на несколько вопросов, а потом отправишься отдыхать. Ага?
— Да, — покорно согласился. Птичий голос панны начинал раздражать.
— Расскажи, что с тобой произошло.
Мысли путались, язык заплетался. Панне что-то не понравилось, она хмурилась. Потом задавала вопросы, смысла которых парень в упор не понимал. А конце-концов женщина рассердилась, а дальше началось чёрт знает что — ломали какой-то там внешний блок, ссорились, ругались, того и гляди, глотки бы друг другу перегрызли. Особенно громок был тот, что называл парнем. Пан Кшиштоф, кажется. Потом блок то ли сломали, то ли случайно проломили голову самому Джозефу — мог только слабо поскуливать. Потом грохот "Слишком опасно!" спасовал перед громким, визгливым "Благо Баланса важней!". Ослепительный свет, от которого слёзы на глазах выступили, визг на одной ноте. Погасили свет. Опустилась ночь. Ещё очень болела голова.
— Что вы натворили, Свет побери?! Вы же его…
Тогда не утерпел и закрыл глаза. Чтобы в следующий раз открыть их…
Темно. Шумы и мышиная возня прекратились. Холодно. Всхлипывают. Тело — как попавший в мясорубку лимон. Кто-то суетливо перебирает пальцами на больном Джоша левом запястье, что весьма неприятно. Дернул рукой, прекращая неприятные манипуляции.
— Тише. Не дергайся. Я всего лишь пытаюсь перевязать, — заплаканный хриплый голос. Руку подхватывают, бережно-бережно, и точно — перевязывают.
— Мэва? — неуверенно предположил Джош, силясь приподняться на локте. Плита под лопатками как была ледяной, так и продолжала такой оставаться. Впрочем, под задницей та же фигня.
— Мэва, кто же еще? — проворчала напарница. — Ты как?
Судя потому, что подняться никак не получалось — не очень. Впрочем, важней было другое — тряхнув головой, смутно припомнил события последних часов. И свою авантюру, и дважды неудачные попытки побега, и много еще чего. Достаточно, чтобы откуда-то взялись силы — подняться со стоном и торопливо зашарить вокруг в поисках одежды и оружия. Ничего. Снова осесть на алстарь, чуть не плача от собственного бессилия.
— Мэв, где мы? Что происходит? Где… пан Беккер? — кружилась голова.
— У тебя нужно спрашивать. Я не знаю — "прыгала" на ощущения. А пана Беккера… я застрелила.
— Что?!
— Лежи, пожалуйста. Ты хреново выглядишь. Я не знаю, где мы находимся, честно. Сразу после твоего звонка я побежала на остановку. Села на этот грёбаный автобус. Он сорок минут шёл! Я не думала, что застану тебя в живых, вот честно! Нашла всё, как ты сказал…
— Цезарь? — потребовал настойчиво, хотя и путалось ощутимо. Вдруг понял, что не помнит, какое сегодня число. Даже — какой год. Две тысячи седьмой или шестой?
— Извини, Джош, не успела. Он, наверно, ушёл куда-то. Но мы его найдём! Обязательно! Просто я очень торопилась к тебе…
— Дальше… — нет, шестой не может быть, тут же Мэва. Да, точно.
— Дальше начала искать хоть кого-то из вас. Позвонила ребятам отделовским. Ну, Эжену, Эрику…Переполошила их всех. Назвала свои координаты. А сама тоже пробовала искать, но я это не очень умею. Но тут повезло — такой всплеск силы, что у меня аж в глазах потемнело. Ну и "прыгнула". Смотрю, а там Беккер… С кинжалом… над тобой. Я "пэшку" вытащила… И, Джош, я его убила! Наповал! Джош…
Вот так у женщин начинаются истерики — отрешенно подумал, только сделать всё равно ничего не мог.
— Понимаешь, я его как увидела над тобой… Я не знаю, что со мной стало… Понимаешь, я хотела его убить! И убила…
Плачет. Хотел сказать, чтобы не плакала, поскольку поступила правильно — Беккер сволочь был. И вообще, спасала же. Крайняя необходимость, и всё такое. Потом осенило:
— Это твой первый, да?
— Первый… Да еще Светлый. Джош, я честно не хотела!
— Я знаю. Мы не убийцы, мы оперативники, — выскользнуло из подсознания коллективное "заклинание", которое сначала повторяли в Колледже, потом в отделе. Потом вспомнил еще кое-что.
— А… остальные? Здесь должно быть еще три мага… — похолодел.
Истерический смешок:
— А вот это уже ты. Я не знаю, что ты делал, но они… сдохли. Выглядело, словно ты у них энергию "пьёшь". И, кажется, у меня тоже выпил — не могу прыгнуть. Не могу тебя к медикам. Джош, я боюсь… — смеётся.
— Сдохли? — сглотнул. — Тела… здесь?
— Здесь. Я проверила, точно мертвые.
— Вот что… — нервный озноб озарения. — Нельзя, чтобы Верхние сумели к ним в мозги залезть… Мэва… тут должен быть мой "пэшка". Найди мне его.
— Зачем? Джош, ты как вообще-то? — руки возвратились, побежали по рёбрам, ощупывая.
Ну… Джош был… вообще-то. То есть никак. Но зато он отлично помнил, что нужно делать, чтобы информация не попала Верхним. Пример подал Богуслав Корчев. То есть, конечно, не он, а "верный" сотоварищ покойного некроманта. Приговорил. Ловко он. Направить чужую руку. У Корчева были серебряные пули, но будем надеяться, что и обычные сойдут.
— Дай пистолет.
— Что ты будешь с ним делать? — по крайней мере, всхлипывать, как сопливая девчонка, перестала. И то хорошо. А то Джош устал. Смертельно.
— Дай. Только бери аккуратно, не наследи.
Снова попытался сесть. Тяжело, но когда очень нужно… стиснул зубы. Накрыт оказался то ли чьей-то курткой, то ли плащом, не очень понял. Непослушными пальцами попытался удержать, но катастрофически сползало, и болели запястья.
— Что с моими руками? — Плюнул на непослушную одежду, решил вынужденной наготы не стесняться. В конце концов, все свои. А Мэва переживёт. Видала, и не раз, как она выразилась когда-то давно, "голых самцов". Под голым задом голый холодный камень. Странно всё-таки, что он не нагрелся ни капли. Голые пятки спустил на пол. Туго перебинтованные лодыжки тоже режет. — И ногами?
