— Ты чего дерёшься? — обиженно поинтересовалась Вика непривычным низким голосом.
Тоже, кстати, красивым.
Мохнатые лапы оказались её локонами.
Брр… Наверное, она просто подошла к Артуру — госпоже Вирджинии Миллер, блин! — и наклонилась, мазнула волосами по щеке…
— Прости, Вика. Ты меня напугала.
— Ну, ладно… кстати, лучше будет, если мы начнём называть друг друга выданными именами… Вирджиния.
— Бу-га-га! Джинни, иди ко мне! — радостно запрыгал Серёга.
— Сейчас подойду, — доверительно пообещал Кривошапкин. — Но ты лучше сразу убегай — или пожалеешь!
Ермолаева Виктория Алексеевна — Токмакова Ариадна Филипповна.
Вика снова разглядывала своё отражение, на сей раз в витрине магазина. Размытое, нечёткое лицо в обрамлении иссиня-чёрных кудрей… неужели душа Вики не привнесла в него ничего прежнего? Такого, что делало бы Ариадну похожей на Викторию?
Ничего.
Ничего… какая жалость? Нет! Какая радость. Если бы в Токмаковой можно было узнать Ермолаеву, Вика побоялась бы приезжать в Москву, а так, извините, ни кот ни кошка, как говорится! Или это в каких-то других ситуациях говорится…
Вику толкнули. До чего ж наглые люди в Москве.
— Чо пристыла, ты?
— Это вы мне? — искренне изумилась она, наслаждаясь звуками хорошо поставленного грудного контральто.
— Кому ж ещё?
Позади неё выстроились полукольцом пятеро молодых людей. Не так чтобы очень уж молодых — или просто очень потасканных. До смерти Вика ни за что не стала бы связываться с таким противником, а теперь в ней словно что-то переключилось… ну да. Она умерла и больше не боялась, что сейчас эти добры молодцы, например, пырнут её ножом и лишат жизни.
— Позвольте поинтересоваться, судари, чего вы от меня хотите? — дружелюбно улыбнулась Вика-Ариадна.
— А щас вот отойдём в сторонку, а там разберёмся, чего! — щербато улыбнулся чернявенький.
— В какую сторонку?
— Да хоть в любую! — сумничал рыженький, лицо которого в шахматном порядке расчертили прыщи и конопушки.
В голове Вики между тем созрел просто сногсшибательный план.
Она напряглась всем телом, медленно разводя руки в стороны, чуть запрокидывая лицо и закатывая глаза. Актриса она или нет, в конце-то концов?
— Чую… чую!.. — завела она замогильным голосом.
Мальчики слегка прифигели:
— Ты чо?
Конечно, интерес у этих бездарей вызвала Викина сумочка. Луи Виттон! И не подделка за пять тысяч, а натуральный, из самой Франции! Все документы Токмаковой и непостижимым, поистине магическим способом добытые Артуром деньги лежали именно в ней. Надо было послушаться Серёгу и рассовать всё по внутренним карманам брюк и подколоть к бюстгальтеру, но теперь уже поздно думать о том, что надо было делать — нужно спасать ситуацию.
— Чую смерть вашу… неминучую!
Они хором отшатнулись, а Вика расхохоталась.
Да, всё-таки грудное контральто просто создано для демонического хохота!
— Ты чо, тётка? Сдурела?!
Вика плавно перетекла в соблазнительную позу, хоть на обложке "Плейбоя" печатай, эротично провела пальчиком по щеке и резко ткнула в чернявенького:
— Ты умрёшь первым! Это будет… — она снова закатила глаза, словно всматривалась в будущее. — Это будет… скоро! — Что там обычно ещё предрекают все эти предсказательницы, типа Джуны? — Перед смертью ты успеешь узнать себе цену, но не успеешь проститься с самым ценным!
Чернявенький скрестил ножки и прикрыл ладошками пах — видимо, самое для него ценное находилось именно там, а палец Вики уже знакомился с носом рыженького-прыщавенького:
— Ты… умрёшь…
— Не надо! — заскулил он. — Не надо, ну пожалуйста!
— Это не в моих силах, — горестно вздохнула Вика, не убирая пальца от его носа. — Я просто вижу твоё будущее! Я вижу, что ты умрёшь!
Рыженький по-заячьи подпрыгнул на месте и не стал дослушивать, когда и как — поскакал следом за двумя другими друзьями.
Чернявенький всё сучил ножками на месте и злобно шипел:
— Ну, сучка! Я из-за тебя обоссался!
Вика лучезарно улыбнулась, встряхивая волосы и поправляя сумочку на плече:
— Нет, сучонок, обделался ты из-за собственной слабости! Или ты раньше не знал, что смертен, как и все люди? В другой раз хорошенько подумаешь, прежде чем угрожать нам… женщинам!
Щёлкнув недоумка по носу, Ермолаева ещё раз посмотрела в витрину.
Не Ермолаева же. Токмакова.
Ариадна Токмакова.
А почему бы, собственно, и не потомственная ведьма, целительница, предсказательница?
Однако день катился к вечеру, и надо было думать о ночлеге…
— Да. Да. Нет. Как пожелаете. Нет. Да.
Вера слушала своего делового партнёра вполуха.
Все эти переговоры — господи, да она могла вести их в любом состоянии, хоть в три часа ночи, не просыпаясь, из любого положения… чего они стоили? Нет, конечно, именно эти в случае срыва обошлись бы её бизнесу в весьма внушительную сумму. Но! Во-первых, переговоры прошли более чем успешно. А во-вторых, сеть салонов красоты "Вера" укрепилась на московских улицах ещё лет десять назад, и никакие конкуренты не могли, как ни пыжились, нанести ей значительного ущерба. И даже если бы Вера Дмитриевна Балабанова просто дуриком послала бы подальше всех своих партнёров по бизнесу, отряд не заметил бы потери бойца.
Иногда люди подпадали под стереотипное мнение, что-де самые большие капиталы наших дней сколачивались в "лихие девяностые", но, когда они шли, эти "лихие", Верочка Балабанова с отличием заканчивала школу и поступала в ГИТИС. И, что бы вы думали? Поступила! С первой попытки! И весь мир был у ног юной актрисы, со щенячьей преданностью заглядывал в её фиалковые глаза и ловил каждое слово, каждый жест, каждый вдох… время шло, и становилось ясно: Веру приняли на актёрский факультет "авансом". Её природная красота завораживала. Изящная, лёгкая фигура, фарфоровая, гладкая кожа, медные локоны, неидеальные, но такие правильные, кукольно-красивые черты лица, редчайший цвет глаз, терракотовые губы… За благосклонный взгляд красавицы студенты устраивали утончённые дуэли и грубые драки после занятий, на переменах, а иногда и прямо на лекциях. Мужская часть преподавательского состава надеялась, что статус наставников позволит им оказать некое влияние на столь выдающуюся студентку — а Верочка никому не давала надежд и улыбалась всем одинаково. С потаённой грустью, придававшей её красоте дополнительную глубину.
Все ждали, что вот-вот эта глубина раскроется и выльется наружу, например, прочувствованным монологом Сони — "мы услышим ангелов, мы увидим все небо в алмазах, мы увидим, как все зло земное, все наши страдания потонут в милосердии, которое наполнит собою весь мир, и наша жизнь станет тихою, нежною, сладкою, как сказка". Хорошо, для студентки первого курса Чехов сложноват, пожалуй. Хорошо, пусть для начала будет более подходящее по возрасту и мироощущению "я к вам пишу – чего же боле? Что я могу еще сказать?" Но потаённая глубина не торопилась изливаться на зрителя. Красота оставалась всего лишь красотой, и преподаватели один за другим заводили с девушкой доверительные беседы, призванные помочь ей в поиске своего места в этой жизни.
