Пожарский уже несколько минут как вычислил этого незнакомца, стоящего у ларька «Роспечати» и незаметно рассматривающего его.
— Не то чтобы, — спокойно ответил парень. — Присматривался.
— Ты что, этот..? — довольно враждебно буркнул Павел.
Мальчик протестующе взмахнул рукой.
— Да нет, что ты, я не «бугор». Просто, вполне возможно, у меня к тебе дело.
Паша был достаточно начитан, чтобы знать, что «бугор» — жаргонное словечко, обозначающее гомосексуалиста. Очень давнее словечко. Дореволюционное.
Странно, однако, было не это — просто незнакомец для пущей важности вставил в свою речь старинное словцо. Но удивительно, как он его произнес: с невыразимым налетом брезгливого недоумения, промелькнувшем на его тонком лице. Словно увидел что-то вопиюще неправильное и убрал это с глаз долой.
Павел внимательнее взглянул на собеседника. Он, конечно, плохо разбирался в мужской внешности, и не понял, что мальчик попросту красив. Вместо этого в голове Пожарского всплыло что-то вроде: «Зачетный чел».
Лицо мальчика было чистым, открытым и каким-то мягким, но вовсе не слабовольным. Казалось, он вот-вот улыбнется, и улыбка действительно часто мелькала на его лице, открывая белоснежные зубы с заметной щелью между двух передних, а на покрытых легким пушком щеках играли ямочки. Это было как-то очень… симпатично. Паренек был худым, но не производил впечатление болезненности. И судя по всему, очень аккуратным: светлые свитшот и джинсы в обтяжку как будто только что висели в магазине — хотя и совсем новыми не казались. А белые кроссовки словно бы чудесным образом избегли тесного контакта с питерской грязью.
— Так какое у тебя ко мне дело? — уже гораздо мягче спросил Павел.
Подросток его заинтересовал, хотя обычно он не так легко шел на контакт с незнакомыми.
— Возможно, будет, — благожелательно, как и раньше, проговорил парень. — Я еще не определился. — И прежде, чем Паша успел что-то сказать, представился:
— Алексей.
— Павел, — Пожарский протянул руку.
Новый знакомый долю секунды словно не понимал, что от него требуется, но потом всё же пожал Пашину руку. Его ладонь была сухой и горячей, а рукопожатие неожиданно сильным.
Затем новый Пашин знакомый откинулся на спинку скамейки и с любопытством огляделся.
— Грешная площадь, — с легким неодобрением произнес он.
«Фанат Макса Фрая», — подумал Павел, отметив характерное для героев этого писателя слово, но тут же понял, что ошибся.
— Когда тут стоял храм, она была не такой грешной. Хотя тоже… — задумчиво продолжил Алексей, будто говорил это не собеседнику, а кому-то другому.
— Ты-то откуда знаешь, какой она тогда была? — с удивлением спросил Паша.
Разговор мало походил на общение двух пацанов.
— Он стоял вот здесь, — вместо ответа сказал Алексей, указывая на вестибюль.
— Ну да, а потом его взорвали и поставили метро, — кивнул Павел.
— Ну и зря, — его собеседник с неподдельным разочарованием отвернулся. — Батюшка… — начал он, но замолчал.
Паша смотрел на него выжидательно.
— Мой отец имел отношение к строительству метро, — наконец, продолжил Алексей. — Но он не хотел взрывать церкви ради станций.
— Ну, кто бы его спросил, если бы наверху решили, — пожал плечами Пожар, подумав, что новый знакомый, скорее всего, из мажоров — сынок какого-нибудь большого чиновника или другого начальника. В общем-то, ему было все равно — он способен был общаться и с «золотыми мальчиками», и с детьми пролетариев. Критерием была лишь степень интереса, который вызывал в нем собеседник. К сожалению, тех, кто вызывал его достаточно, чтобы Паша захотел общаться дальше, было исчезающе мало.
Но этот парень… Интерес Павла к нему был велик.
— Слушай, Леш, пойдем куда-нибудь, прогуляемся что ли, — неожиданно для себя предложил он.
— Пойдем, — легко согласился Алексей и гибким движением поднялся со скамейки.
Они дворами направились в сторону Исаакиевской площади. Павел шел вперед, его спутник — чуть поодаль, с любопытством рассматривая все кругом.
— Ты что, этого пути не знаешь? — не выдержал наконец Пожарский.
Леша кивнул.
— Я никогда тут не ходил, — признался он. — Я вообще Петербург знаю плохо.
— Ты не местный что ли? — продолжал допытываться Пашка.
— Нет, родился я здесь… — помотал головой Алексей. — Вернее, в Петергофе, а жили мы в Царском селе. Но в Питере с родителями бывал часто.
— А потом?
Алексей еле заметно пожал плечами.
— Потом пришлось уехать.
«В Москву, наверное, папа перебрался, на повышение», — подумал Паша.
— А в детстве ты разве по городу не гулял? — спросил он.
— Мне не позволяли, — ответил Леша. — Всегда возили. Я… хворал, родители беспокоились очень.
— А сейчас?
— А сейчас у меня все хорошо, — широко улыбнулся Алексей.
— И когда же ты в Питер вернулся? — продолжал допрос Павел.
Новый знакомый интересовал его все больше.
— А я только что… сию минуту приехал, — как-то рассеянно ответил Леша, но когда Пожарский посмотрел на него с удивлением, весело рассмеялся.
«Странный… Но интересный», — в который раз промелькнуло в голове у Павла.
За разговорами они не заметили, как выбрались на Мойку.
— Там башенка была, и вообще оно совсем другим стало, — произнес Алексей, глядя на тяжеловесное здание ДК работников связи на противоположном берегу.
— Такое и было, сколько себя помню, — ответил Павел, мельком глянув на спутника.
Тот промолчал.
— А давай на колоннаду залезем, — предложил Пашка, указав на золотящийся в небесах купол Исаакия.
— Конечно! — с энтузиазмом отозвался Леша.
По набережной он вышли на площадь. Собор открылся перед ними во всей своей грандиозной красоте. К удивлению Павла, Алексей остановился и истово перекрестился на купол.
— Ты верующий что ли?.. — не очень тактично вырвалось у Паши.
Но Алексей, похоже, не обиделся.
— Да, — просто ответил он.
Павел мысленно пожал плечами: ему было все равно. В его классе училась пара детей из мусульманских семей, одна девочка — из хасидской и несколько, чьи родители были православными. Самому же Паше религиозные вопросы не то чтобы были неинтересны — он просто еще не решил для себя, как относится к идее Бога. В его характере было заложено стремление сначала разобраться в теме досконально, прежде чем выносить какие-то суждения.
Сегодня на колоннаду пускали, и даже туристов было немного, очередь отстояли совсем небольшую. Потом долго поднимались по кажущейся бесконечной винтовой лестнице. Пашка, вообще-то, по физкультуре был не последним в классе, но к концу подъема стал слегка задыхаться. А вот Леша двигался вверх легко — словно взлетал.
«По ходу, спортсмен», — подумал Пожар.
Как всегда, когда он оказывался здесь, Павел с радостным изумлением стал рассматривать раскинувшийся ниже его родной город. Они медленно двигались по площадке, следя за разворачивающейся перед ними панорамой бывшей имперской столицы. Из-за спин охраняющих храм фигур апостолов и архангелов, в обрамлении серо-стальных плоскостей крыш и новомодных стеклянных световых фонарей, возникали памятник Николаю I, Мариинский дворец, Манеж, Сенатская площадь с Медным всадником, блестела лента Невы, золотилось Адмиралтейство. Дальше — Дворцовая площадь с Александровской колонной, Зимний…
Павел перевел взгляд на лицо нового приятеля и поразился его выражению. Оно тоже было радостным, но вместе с тем каким-то сурово-торжественным. И слегка печальным. Странно было видеть такое лицо у улыбчивого и открытого Леши.
Но тут он повернулся к Паше со своей прежней доброжелательной улыбкой.
— А на самый верх полезем? — спросил он, кивая на закрытую решеткой железную винтовую лесенку, ведущую на балюстраду.
— Кто же нас туда пустит? — хмыкнул Паша.
— А я там был… — ответил Алексей, но продолжать не стал.
«Опять через папу, наверняка», — подумал Павел, знавший, что на Ангельскую балюстраду обычных посетителей никогда не пускают.
