Катерина перекрестилась и поцеловала костяшки пальцев — на удачу. Обитель святого Иова служила пристанищем для нечистой силы. Однажды Тоня, подруга ее дочери, видела, как что-то странное бесшумно пронеслось над развалинами монастырского хлева…
Но над клочком бумаги стоял ангел, его тонкое покрытое шрамами лицо напоминало череп, а длинные бесцветные волосы паутиной стелились по ветру.
«Женщина, Господь хочет, чтобы ты отправила телеграмму», — сказал ей ангел.
Катерина снова перекрестилась: «Видит Бог, я не умею ни читать, не писать. Я всего лишь бедная старуха…»
«Поэтому Господь и выбрал тебя из многих, — ответил ангел. — Возьми и повинуйся воле Его».
Длинным тонким пальцем он указал на лежащую на земле бумагу. Ноготь у него был длинным, как коготь, и блестел, как гладкое стекло.
«Он вознаградит тебя, ибо услышал Он твои молитвы, и так дарует Он тебе свое благоволение».
Ангел улыбнулся, и была его улыбка подобна весеннему солнцу после долгих холодов — стоило человеку увидеть эту улыбку, и он готов был повиноваться ангелу, и даже следовать за ним в темный ночной переулок, веря, что беда не коснется его.
Прихрамывая и опираясь на увешанный платками шест, Катерина подошла поближе; облаченный в сияющие одежды ангел отступил, словно скользя по воздуху. Она увидела, что на бумажке и в самом деле что-то написано — несколько строчек непонятных знаков (это немецкий, подумала Лидия, почему мне снится телеграмма на немецком?) — и что сам листок свернут трубочкой и вставлен в покрытое сажей золотое кольцо с потрескавшейся от жара жемчужиной.
— Где он?
Пробуждение было похоже на падение с высоты, внезапное и болезненное. Чьи-то руки с силой схватили ее за плечи и рывком подняли с подушки; при этом голову пронзила такая боль, что Лидия, не сдержавшись, закричала, а руки продолжали трясти ее, как трясет куклу слабоумный ребенок.
— Мадам, хватит!
Через открытую дверь часовни в комнату упал свет лампы, и там, где он скользнул по стенам, хмурые святые словно зашевелились, в смятении всплескивая руками. Ночное небо за серебряной решеткой окна было не черным, а темно-синим.
Петронилла ударила ее, вложив в затрещину всю свою злобу, потом снова тряхнула, не давая придти в себя.
— Потаскушка! Рыжая шлюха! Где…
— Мадам! — Тайсс схватил вампиршу за запястье.
Петронилла швырнула Лидию на пол и развернулась к врачу со стремительностью бешеного зверя.
— Ты ей помог! — ее голос сорвался в визг, в котором отчетливо звучали нотки безумия. Золотистые волосы в беспорядке рассыпались по плечам, в глазах отражался свет лампы — так он отразился бы в глазах крысы. — Ты вернулся, открыл замок… Надеялся, что она придет к тебе!
— Дорогая…
Тайсс попятился к залитому светом дверному проему; Лидия видела, что он слегка пригнулся и напрягся, готовясь уклоняться или бежать…
Он что, В САМОМ ДЕЛЕ считает, что может опередить вампира?
Лидия отстраненно подумала, что доктору Тайссу следовало бы носить на шее и запястьях серебряные цепочки. Когда с тобой под одной крышей оказывается столько вампиров, пусть даже и не пробовавших человеческой крови, такая мера представляется вполне разумной. Надо будет сказать ему об этом, если, конечно, она останется в живых.
— Не смей говорить о любви! — слова ощущались как плевок. — Я видела, как ты пялился на эту тощую рыжую сучку! И на Женю, эту уличную девку!
— Ты же знаешь, что это неправда.
Он говорил совершенно спокойно. Лидия не понимала, как он может противостоять вампирше… разве что он и в самом деле любит ее.
Самой себе она сейчас казалась стеблем травы, плывущим по кровавому озеру боли.
— Лжец!
Петронилла разжала кулаки, распрямляя когтистые пальцы. Лидия видела ее только со спины и даже вообразить не могла, на что сейчас похоже лицо мадам Эренберг.
Тайсс медленно подошел к ней. Лидия подумала, что он, должно быть, смотрит вампирше прямо в глаза. Оказавшись совсем рядом, он взял Петрониллу за руки.
— Ангел мой, не надо так волноваться. Право же, не надо. Он не мог сбежать. На всех окнах и на наружных дверях стоят серебряные решетки. К тому же у нас есть мадам Эшер…
— Убей ее!
— Он появится, если она останется у нас.
— Убей ее! — Петронилла выдернула свои руки из его. — Или ты собираешься оставить ее себе?
Она резко развернулась к Лидии, которая лежала на полу, привалившись плечом к стене, как старая тряпичная кукла. Под приподнятой губой блеснули клыки.
— Покажи мне свою любовь, Бенедикт.
— С радостью. Смотри.
Он снова взял ее за руку и повернул к себе. Его светло-карие глаза светились любовью. Внезапно тело Петрониллы обмякло, будто кто-то выдернул из него душу. Поднеся к голове руку, она пошатнулась и едва не упала на Тайсса.
— Петронилла, — тихо произнес он низким сильным голосом. — На самом деле вы не хотите этого.
— Нет, — шепнула она. — Нет. Вы правы, Бенедикт… просите меня…
Она отступила от него, и свет лампы упал ей на лицо, полускрытое растрепавшимися волосами, которые окружали голову подобно сверкающему облаку. Ее прекрасное лицо было нежным и немного грустным, как у юной девушки. Тайсс поднес ее руку к губам, поцеловал и тут же нахмурился:
— Что это?
Петронилла попыталась отдернуть руку, но врач уже повернул ее ладонью вверх, к свету.
— Вы обожглись?
— Я… да, на кухне, — по ее голосу Лидия поняла, что та понятия не имеет, откуда взялся ожог. — Я так неуклюжа…
Но Лидия знала, что вампиры не бывают неуклюжими.
У мадам Эренберг случаются провалы в памяти.
И она не хочет, чтобы Тайсс узнал об этом.
Тайсс осторожно поднял Лидию и уложил ее назад на кровать.
— Вы в порядке, мадам? — спросил он, и Лидия подумала, что надо бы снова расплакаться — не такая уж сложная задача, если учесть, как сильно у нее болит голова.
— Я ничего не сделала, — всхлипнула она, все еще ощущая отзвук только что пережитого ужаса. — Я спала…
— Не ври, сучка, — Петронилла подошла ближе, и Лидия съежилась под ее взглядом, цепляясь за руку Тайсса.
Он поспешно освободился и повернулся к Петронилле:
— Прошу вас…
И продолжил, обращаясь уже к Лидии:
— Кто он? Тот мужчина, которого мы обнаружили рядом с вами?
Она едва не ответила, что не знает, но потом поняла, что все ее слова будут сравнивать с рассказом Жени, к тому же сама она не слишком хорошо запомнила нападение на флигель и не знала, о чем Симон говорил с девочкой. В памяти остался только холод его рук и легкое, почти невесомое касание когтей. Он не убивал Маргарет…
Это был сон?
Он сказал так потому, что принял ее за умирающую?
Потому что поверил, будто сам умрет?
Он сказал так потому, что это была ложь, или потому, что это была правда?
Запинаясь, она пробормотала:
— Он… он вампир, — после чего картинно сползла на подушку, обхватив руками голову, будто в приступе головокружения (что было не так уж далеко от истины). Рядом решительно прошуршали шелковые нижние юбки Петрониллы, и Лидия внутренне приготовилась к еще одной оплеухе.
Но вместо этого она услышала голос Тайсса:
— Петра, пожалуйста, не надо. Ей нужен отдых. Поговорите с ней утром.
На мгновение тень Петрониллы заслонила свет, падавший сквозь дверной проем из пышного придела. Тайсс тихо заговорил с Лидией:
— Прошу вас, простите ее. Обычно она более сдержанна. Те испытания, через которые ей приходится проходить, чтобы вернуться из тьмы и снова научиться жить при свете дня…
— Разве это возможно? — шепнула Лидия, кладя руку Тайссу на запястье. — Как?
— Курс инъекций, — за мрачной торжественностью, с которой он произнес эти слова, чувствовалась любовь к исследованиям и преданность своему делу. — Сыворотка из крови вампиров, чьи организмы никогда не были отравлены человеческой кровью. Вампиров в их изначальном состоянии, таких же чистых, какими их создала Природа. Мадам Эшер, вам нужно отдохнуть…
— Пожалуйста…
Он взялся за одеяло, чтобы укрыть ее, но Лидия удержала его, схватив за руки:
— Евгения, что с ней будет? Она сказала… по ее словам, мадам обещала ей, что они превратятся в ангелов.
— Не совсем так, — мягко возразил он. — Скорее всего, мадам сказала, что они будут помогать ангелам… что им сохранили жизнь для того, чтобы они присоединились к битве со злом. Позже я все объясню.
Он подоткнул одеяло и продолжил с нежностью в голосе:
— Петронилла Эренберг сражается со злом, и ее участь нелегка: душа ее стояла у врат ада, но она нашла в себе силы расстаться с миром бессмертных и посвятила себя не уничтожению своих сородичей, но их спасению. Прошу вас, поверьте мне, мадам Эшер. Если ваш друг заговорит с вами… или решит вернуться к вам, пожалуйста, скажите ему, что мы не причиним ему вреда. Как и вам самой, — добавил он, сжимая ее руки в своих.
