– А в чем твоя суть? – осторожно спросил Ден.
– Ты разве еще не понял, Дениска? Пиздеть.
Ден поймал себя на мысли, что впервые за многие годы у него пропало неконтролируемое желание лгать.
– Так это ты… все это время во мне…
– В тебе, в тебе. Твое феноменальное пиздобольство, оно же дар, оно же зараза – это все моя заслуга. Кроме того раза, когда тебе Соня не дала на первом свидании, когда пообещал ей щенка купить. Серьезно? И я бы не дал ради такого, хотя люблю собак. Кстати, о них. Хочешь фокус?
Тварь щелкнула пальцем, и куча мертвецов, слившись в огромное нечто, ожила.
– Видал? Будет мой верный пэс. Назову его Дружок. Ну-ка…
Дружок, помогая себе десятками ног и рук, неуклюже поднялся.
– Дружок, надо поймать тех, кто успел сдриснуть отсюда… Бля, успокой этого апесдола, никак не уймется.
Дружок подскочил к кандидату, оторвал ему голову.
– Вот так лучше. Дружок, слушай внимательно. Догони костлявого уебана-колдуна и коротышку с ножами, как его там…
– Гурам, – подсказал Ден.
– Точно. Догони и прикончи, пока они не добрались до города. Мы же не хотим испортить городу сюрприз и пробудить в нем раньше времени новую жизнь? А, Дениска?
– Не хотим, – пробормотал Ден.
– Тогда вперед, Дружок!
Огромное нечто ринулась в погоню, выбив двери, а вместе с ними часть стены.
– Тупой, конечно, – сокрушенно сказала тварь. – Ну ничего, обучим. Так, теперь с тобой…
Тварь повернулась к Дену.
– Ты мне нахуй не нужен, вот честно. Но и убивать тебя… жалко.
Тварь глянула по сторонам.
– Давай так, Дениска. Если выполнишь одно задание, уйдешь живым. И разрешу забрать мать с собой. Если она жива, конечно.
Ден уже понял, что ничего хорошего его не ждет.
– Какое задание?
Тварь показала в угол, на стол, на чудом уцелевший старый компьютер.
– Ты смотри, Дениска. Компик еще живой! Иди-ка сюда.
Ден медленно подошел к столу. Увидел на экране знакомую заставку.
– Садись, – подтолкнула его тварь. – Если в «ГТА» пройдешь миссию с вертолетиком с первого раза, отпущу.
Ден вспомнил, что у него никогда не получалось пройти эту миссию сразу. Но ради мамы, ради собственной никчемной жизни…
– Отпустишь? Серьезно?
– Не знаю. – Тварь пожала плечами. – Я же пиз-до-бол. Кстати!
Ден снова вздрогнул.
– Пиздобол – шикарное имя. Отражает мою суть. А ты шо застыл, Дениска? Начинай играть, время пошло.
Олег Кожин
Для всех
Я решил, что Кристина глюк. Приход давно закончился, меня отпустило, да и не ловил я никогда таких реальных глюков, но как иначе объяснить ее появление на моем пороге? Последний раз мы виделись… черт, да когда же?! Блядская память сломалась пару лет назад, я порой забываю элементарные вещи. Второй курс художки, что ли? В конце сессии, кажется…
Или нет? Третий, третий курс, точно, сука! Нас выгнали на пленэр, едва сошел снег, и руки зябли от пронизывающего ветра с Онеги. Стуча зубами, мы зарисовывали унылые пейзажи весенней набережной: размокшую чавкающую хлябь пополам с собачьим дерьмом, черные мослы кустов и деревьев, обглоданных острозубой зимой, сероликих прохожих, неведомо как и для чего оказавшихся здесь в этот час. Всю эту дрянь.
Крис была там, в стайке скудоумных выблядков, мнящих себя Айвазовскими и Моне, возюкала огрызком карандаша в блокноте. Рисовала она посредственно. Ай, да какого?! Художник из нее был как из говна пуля, че уж там. На уровне наших одногруппников, что после трех лет учебы не могли нарисовать даже хуй на заборе, но ей одной я прощал это с легкостью. Таким, как Кристина, не обязательно уметь, им достаточно просто быть.
Если говорить о канонической красоте, то нет, красивой она не была. Скорее фактурной. Мраморное лицо, обрамленное черными пружинками волос, исчезающе-тонкие губы, острые вампирские скулы, глаза со стальным отливом, серые, как ебаное питерское небо. Она могла сойти за готку, но готкой не была. Готки тупые и жирные, а Крис была умной и худой. Я частенько любовался ею, мечтал нарисовать ее портрет… ну, до того, как открыл для себя траву и герыч и положил на живопись огромный хуй.
Время на пару с наркотой сожрали семь лет моей жизни с тех далеких пор и часть воспоминаний вприкуску, но этот обрывок – коченеющие руки, промозглая петрозаводская весна, шум озера и задумчивый профиль Крис – сохранился почти целиком. Я вспомнил, как материл себя, не в силах ухватить суть, передать поворот головы и эту мечтательную задумчивость, и комкал страницы из этюдника, а сраный грифель «Фабер-Кастелла» все норовил обломиться под самый корень. Я вспомнил все это, глядя в ее глаза.
Спустя семь лет Кристина стояла на пороге моей хаты, мокрая с головы до ног. Она зябко куталась во что-то среднее между огромной футболкой и куском простыни. С этой ебаной модой бездомного хер отличишь от стиляги. Ткань липла к телу, как в дешевой студенческой комедии, обводя полушария грудей и кнопочки затвердевших сосков. Веселые завитушки волос отяжелели, распрямились, шторами повисли по обе стороны лица, неожиданно смуглого. Под ногами натекла лужа дождевой воды, и я рассеянно отметил, что Крис босая. Она выглядела как та девочка из «Звонка», Садаку или Судоку, как, блядь, ее там, и я реально отложил с полтонны кирпичей. А потом воспоминания сплющили меня, как бобра под паровым катком, и я застыл, еблан ебланом, с выпученными глазами и отвисшей челюстью.
– Здравствуй, Миша.
Не дожидаясь, пока я перестану тупить, она шагнула через порог и вошла в прихожую. Так я понял, что она не вампир. Ебаные вампиры ведь не могут войти, пока их не пригласишь, да?! Или это ебаные оборотни?
Нечленораздельно мыча, я бросился следом, грациозный, как носорог. В попытке закрыть дверь в комнату, я крепко приложил Кристину плечом, но она все же успела прошмыгнуть внутрь. Уши мои запылали, как два пионерских костра. Я увидел хату глазами моей бывшей музы, втянул ее ноздрями вонь холостяцкой бичарни.
Липкий пол, истоптанный уличной обувью, ровным слоем устилали хабари, использованные баяны, раздавленные пластиковые сиськи из-под дешевого пива. Обои пожелтели и отслаивались, облезали клочьями обгоревшей на солнце кожи. К стене, прячась за журнальным столиком, привалился изгаженный диван с продавленной спинкой и черными подпалинами от сигарет на подлокотниках. На столике, застланном рекламными газетами, теснились забитые всяким дерьмом пепельницы, жгуты, почерневшие ложки, курительные трубки, остатки протухшей жратвы и, неожиданно, чуть увядшая белая роза в бутылке от «Клинского». Наверное, я купил ее какой-то из своих шмар.
– Романтично.
Крис тронула розу пальцами, и у меня мгновенно встал. Я уже забыл, когда телка могла завести меня вот так, одним жестом, одним движением! Крис же прошлась равнодушным взглядом по комнате и остановилась на диване.
– Трахаться будем здесь?
– А?
Я выпучил глаза, как ебаный глубоководный краб, хотя секунду назад думал, что теперь меня уже хуй чем проймешь. Я не просто вел себя как полный дебил, я и чувствовал себя аналогично. Так не бывает. Так не бывает! Так, сука, не бывает!
– Трахаться будем здесь? – терпеливо повторила Кристина. – Или есть место почище?
Как с другой планеты я услышал собственный голос, глухой и осипший.
– Есть. В спальне почище.
Без разговоров она схватила меня за ремень и потащила в спальню. Трахаться. Я повалил ее на матрас, прямо в ворох несвежего белья, пропахшего потом и табачным дымом, и прижался к ней, восхитительно мокрой и холодной.
Я не выходил из дома недели полторы, не смотрел ящик, не лазал в Интернет. Откуда мне было знать, что ни сегодня, ни даже вчера не было дождя?
Кристина оказалась целкой. Я неслабо охуел, когда понял это, и все не мог до конца поверить. К своим тридцати я переебал всякого, но девственниц не встречал ни разу. Можно попенять на мой круг общения: сплошь торчки, богема, припизднутые люди искусства – они, походу, рождаются сразу без плевы, чтобы облегчить будущую жизнь, богатую на разврат и случайные связи. Но давайте по чесноку, мы все знаем, что современный мир населяют бляди, и именно поэтому никто вот уже сотни лет не видел единорогов.
