– Теперь жалеешь, что пошел со мной?
Тихий вопрос Кристины обрезал пуповину истерики стальными ножницами. Из меня точно вынули мышцы и сухожилия. Я унял дрожь, успокоил дыхание. Сложнее всего оказалось прекратить стучать зубами. Я дождался, пока Крис уберет с моего лица спутанные патлы, и надтреснуто каркнул:
– Нет.
Как змея, она метнулась ко мне, прижалась кожа к коже. Вцепилась в губы сухим царапающим поцелуем. Приливная волна похоти смыла пережитый ужас. В джинсах зашевелился хер. Я облапил ладонями задницу Крис и сжал так, что она вскрикнула. Ее желание окатывало меня жаром, я чувствовал, как намокла прижатая к моему животу промежность. Крис со стоном оторвалась от меня и, шатаясь, поднялась на ноги.
– Тогда пойдем! – блуждающим голосом велела она. – Пойдем, иначе тебе придется трахать меня прямо здесь… а здесь нельзя оставаться, ты видел их…
Я проследил за ее взглядом и рухнул глазами в каверну. Нет, нет, нет… Нет, пожалуйста!
– Миша! Миша! – Крис трясла меня за плечи. – Идем. Нам нужно успеть в дом до темноты…
Повторять дважды не пришлось. Теперь я пристально смотрел под ноги. Для бега мне не хватало дыхалки, а Крис, похоже, подстраивалась под меня. Иногда она тревожно поглядывала на небо, и тогда хребет мой охватывал ползучий холод, хотя мне так и не удалось понять, в какой стороне находится светило.
Обходя очередную каверну, я не удержался.
– Что это, Крис? Что там… такое?
Я вспомнил свою истерику, и стыд подпалил щеки.
Подъем становился круче. Крис карабкалась отрешенно, почти не сбив дыхания.
– А что ты видел?
Я задумался. А в самом деле – что? Напрягая память, я пытался подобрать хоть какие-то слова, чтобы описать пиздец, творящийся под тонкой скорлупой холма, и не мог. Не было таких слов в человеческом языке. Даже отдаленно. Одно я знал наверняка – я увидел то, чего не должен был видеть. Теперь я понимаю, что темнота не безжизненна, а тишина обманчива. Остается лишь радоваться, что разум мой цел, а глаза не лопнули. Или жалеть об этом.
– Вот видишь, ты даже описать не можешь. А я не смогу объяснить. Это за рамками человеческих описаний и объяснений. Я уже лет шесть как умерла, а до сих пор не могу слова подобрать… не говоря о том, чтобы понять. Ночью они выползут на поверхность и будут пожирать нас живьем так долго, что ты проклянешь тот миг, когда родился на свет – вот все, что я знаю…
– Ты постоянно говоришь «они»? Почему не «оно»?
– Потому что их много, очень много, Миша. Если нам сильно не повезет, ты поймешь…
– В доме можно укрыться?
Я спросил, потому что не представлял, как можно укрыться от этого в здании без единой целой двери и окна. Крис прикрыла глаза, помотала головой. Сердце заколотилось, как от передоза. Мой мотор разрывало от ужаса.
– Дом, Миша… он скорее огромная живоловка. Чтобы им не пришлось бегать по холму, собирая стадо. Такая, знаешь, здоровущая коробка от торта, набитая человеческим мясом. Но шансы есть. Потому что даже от самого большого торта всегда остаются если не куски, то хотя бы крошки…
Каверны теперь встречались чаще, холм напоминал решето. Громада дома приближалась неотвратимо, но слишком медленно. На ее фоне я ощущал себя крошкой от ебаного торта. Мне вдруг показалось, что свет стал тусклее. Задавать вопросы расхотелось.
Опасения оказались излишними. Мы не просто успели до темноты, но даже прошли несколько этажей, прежде чем снаружи завязалось нечто похожее на сумерки. Пролет за пролетом, по гладким ступеням без перил, мы уходили прочь от предательской тверди и всей той хуйни, что пряталась под ней. С каждым пройденным окошком серый песок отдалялся от нас, и на одном этаже, удостоверившись, что Кристина не видит, я украдкой показал ему средний палец. Отсоси-ка, педрила!
Впрочем, царство серости на этом не закончилось, словно у местного Сатаны в палитре остался один-единственный зачуханский тюбик. Стены, пол, истертый тысячами ног, потолок, прихожие, ветвящиеся сетью комнат – все было одинаково невзрачного мышиного цвета. Глазу решительно не за что зацепиться! Хорошо хоть убийственное пекло осталось снаружи. Перекрытия прятали нас от солнечных лучей, а многочисленные сквозняки приятно холодили обожженную кожу.
Если закрыть на минутку глаза, можно даже представить, что я брожу в какой-нибудь заброшке Питера или Москвы. Например, в Ховринке, только без граффити, дохлых кошек и въедливой вони сырости и ссанины. Можно даже расслышать, как шлепают по бетону босые ноги школоты, напуганной моими шагами. А, нет, это Крис! Или?..
Затылок свело от напряжения. Призрачные холодные пальцы прошлись вдоль позвоночника, как по клавишам пианино. Кристина ступала неслышно. Это расхлябанное громкое шлепанье порождали не ее маленькие ножки, а здоровенные ласты кого-то килограммов на пятьдесят тяжелее. Значит, мне не померещилось? Я действительно видел в окне человеческую фигуру?!
Честно говоря, я смутно догадывался, что в аду должны быть и другие люди, кроме нас двоих. Но совершенно не представлял, чего ожидать от местных обитателей. Кристина поднималась как ни в чем не бывало. Позади осталось этажей пятнадцать, а то и больше, я с трудом дышал, но упрямо топал следом. Что ж, если не боится она, то хули бояться мне?
Он скрывался, как ебучий ниндзя, этот наш невидимый босоногий сосед. Я бы, наверное, прошел мимо, не различив бледного перекошенного лица и блестящих ненавистью зрачков. Он прилип к стене, распластался по ней, слился с тенями, сам став жутковатой оскаленной тенью. Часть здания, такой же серый, невзрачный, он бы дождался, пока я, свистя в хуй, прошел мимо, а после воткнул бы мне в шею обломок кости…
Блядь, у него в руке был острый обломок кости! Как только наш невидимка понял, что Крис его раскрыла, он выскочил на лестничную клетку. Точнее – она. Здоровенная чернокожая баба с обвисшим пузом, морщинистыми сиськами и коротким седым ежиком на голове и манде. В ладони она сжимала обглоданный мосол со следами зубов и остатками мяса. Острый обломок проходил между пальцами, как сраный кулачный ножик. Я представил, как эта заточка пропарывает мою шею, и мне сделалось хуево.
Крис чуть присела, выставив перед собой кухонный нож. Мог ли я представить, что тихоня и отличница, которой я украдкой восхищался, сможет так отважно встретить опасность? Тетка выглядела достаточно крепкой, чтобы расправиться даже со взрослым мужиком. Со мной, например.
Глядя на меня – как мне показалось, с удивлением, – она многообещающе ухмыльнулась. За мясистыми губами тускло желтели неестественно острые зубы, подпиленные до треугольной формы. Я дернул горлом, пытаясь сглотнуть отсутствующую слюну. Будь я один… сука, даже думать не хочу!
Они с Крис поняли друг друга без слов. Несколько охуительно долгих секунд бабища что-то прикидывала в своей седой голове. Поглядывала свиными глазками то на Крис, то на нож, то на меня. Наконец хрюкнула и попыталась отступить обратно в логово, но Крис неожиданно преградила ей дорогу. Тетка рассерженно зарычала, признавая поражение. Голые подошвы зашлепали по бетону, унося острозубую толстуху на верхние этажи. С облегчением выдохнув, Крис опустила нож.
– Постой здесь, я быстро…
Раньше, чем я успел возразить, она исчезла в квартире. Очко сжалось так, что не прошел бы и волосок. Ебал я в рот стоять здесь, как хуй в поле, пока где-то рядом бегает психованная тетка с заточенными зубами! К счастью, Крис действительно обернулась быстро. Сунула мне в руку обломок кости и пару полосок, похожих… блядь, нет, нет, да ну нахуй!
– Что это? – Я брезгливо потряс перед ней полосками.
– Вяленое мясо.
– Чье? – с нажимом спросил я.
– Меньше вопросов, Миша, ешь давай. Тебе нужны силы.
– Да блядь! Крис! Чье это мясо?!
Мой вопль отразился от стен, но эхо погибло, едва родившись, будто сами стены сдавили его, свернув тощую цыплячью шею. Лицо Кристины осталось бесстрастным каменным ликом древней богини. Она сунула вяленую полоску в рот и усиленно заработала челюстями.
