– Мне пора уходить, Мишка. Нарисуй нам дверь.
– Нам? – сипло выдохнул я.
– Я заберу это с собой. – Она кивнула на покойника, и пружинки волос запрыгали вверх-вниз. – Я же девочка, не могу оставить после себя бардак.
– Крис, пожалуйста… – От понимания, что я могу ее потерять, едва обретя, пересохло в горле. – Останься.
– Не могу. Нельзя. Отпуск закончился. Если не переедешь, в следующий раз погощу у тебя подольше. Тебя было непросто отыскать.
– Когда?
– Не знаю. – Она помотала головой и, кажется, впервые улыбнулась. – Если повезет, то через год. Или через три. Я правда не знаю.
– Крис, останься, – промямлил я, чувствуя, что вот-вот расплачусь, как избитая сутенером шлюха. – Не уходи. Пусть Гвоздь тоже остается, если надо, только не уходи, хорошо?! Тебе кровь нужна? Я достану, Крис! Я тебе таких уродов буду каждый день водить! Хочешь?! Только не уходи!
Она сбросила мои руки с плеч, рассмеялась хрустально-рассыпчато.
– Что?! Что ты несешь, какая кровь?!
– Ну… – Я вдруг почувствовал себя до безобразия глупо. – Я знаю… Гвоздь сказал… что ты… ну, это…
– Умерла?
Так легко и естественно сорвалось это слово с ее губ, что я понял – в ее понимании в смерти нет ничего противоестественного. Умирать – это нормально. Все умирают.
– Крис… – прошептал я, опускаясь на колени. – Крис…
Нечленораздельно мыча, переминался с ноги на ногу мертвый Гвоздь. Ему тоже не терпелось покинуть место своей смерти.
– Возьми меня с собой… – тихо взмолился я.
Кристина опустилась на корточки. Пальцы ее зарылись мне в волосы, гладили, утешали, а я не мог найти силы поднять глаза, встретиться с ней взглядом. Смотрел, как дурак, на ее разведенные колени. Подсохшая кровь на бедрах растрескалась, пошла сеточкой.
– Ты действительно этого хочешь?
Я затряс головой, раскидывая сальные патлы, вцепился в нее клещом.
– Тогда идем. Давай, Миш, времени мало. Нарисуй нам дверь.
Я поднялся, дрожащий, жалкий. Внутри клокотало и ярилось чуждое, дикое. Пальцы сами выдавили краску на ладонь, сами начертали косяк из толстого бруса, широкую притолоку, развели прямоугольник на неровные доски, добавили массивные петли, изогнутую ручку.
Кристина смотрела спокойно, все с той же полуулыбкой. Я окинул взглядом, что получилось, и увидел недостающую деталь. Мазок, другой – и на самой широкой доске образовался замысловатый срез от сучка. Как зачарованный, я толкнул рисунок ладонью, оставляя черный отпечаток. Радостно застонал Гвоздь, шагая в открытый проем, из которого тянуло сухим жаром. Под палящее солнце неведомого мира. С порога двери на пол посыпался серый безжизненный песок. Ебаный песок сыпался в квартиру, щекоча мои голые ноги.
Пить захотелось уже через десять минут. Через час я умирал от жажды. Пот ручьями сбегал от затылка к заднице, джинсы вымокли насквозь. Чтобы не грохнуться от теплового удара, футболку я намотал на голову. Она высосала всю влагу из головы, и теперь мое лицо, наверное, напоминало сушеную сливу, по которой скатывались последние капли пота. Во рту с трудом ворочался шершавый язык.
Спина и плечи покрылись волдырями. Кроссовки, спешно напяленные на босую ногу, натерли у щиколоток и были забиты этой серой хуйней, которая оказалась скорее пылью, чем песком. Землей, перетертой безжалостным солнцем в раскаленный порошок. Без обуви я не прошел бы по нему и ста метров. А Крис шла. Голышом, босиком, с непокрытой головой. Нет, не шла. Шествовала с ножом в руке.
Шаг за шагом, метр за метром, мы взбирались на покатый холм невероятных размеров, на вершине которого высилось такое же невероятное здание. Где-то у подножия остался вялиться на солнце Гвоздь. Упал, едва сделав несколько шагов, и больше не поднялся. На изуродованном лезвием лице отпечаталось нечто похожее на блаженство.
– Он дома, – ответила Крис на мой вопросительный взгляд. – О нем позаботятся.
Я бы сам с радостью рухнул в пыль, как бедолага Гвоздь. Икры сводило от усталости, а желудок от голода. Но я упрямо переставлял ноги, волоча свою тушку.
Страшно не было. Я ничему не удивлялся и ничего не хотел знать, как ебаный баран, бредущий на бойню с травинкой в зубах. Это не трип, не глюк, вот что я знал точно, остальное – похуй. Любовь всей моей жизни режет людей? Что ж, как говорили в одном старом фильме – у всех свои недостатки. Мертвец встал и пошел? Да насрать, пусть идет. «Даже мертвый негр может играть в баскетбол!» В стене открывается дверь в иной мир? Блядь, да я пойду за Кристиной в ад, если понадобится!
– А это он и есть, Миша, – сказала Кристина, и я со стыдом понял, что все это время бормотал под нос. – Ты уже пошел за мной в ад.
Что ж, нечто подобное я предполагал. Под лютующим солнцем по обожженной спине пробежал холодок, смешанный с разочарованием. Ад оказался неебически скучным местом. Ни котлов со смолой, ни бездонных ям, ни церберов, ни сенобитов. Только закрывающий горизонт холм, засыпанный серой пылью и камнями, да узкая блочная высотка, растущая из его центра, как хуй изо лба.
Трижды я пытался сосчитать этажи, но сбивался на шестом-седьмом десятке. Словно всякий раз, когда мой взгляд перемещался ближе к крыше, дом надстраивал еще несколько. Я нихуя не строитель, но даже мне понятно, что такая конструкция нежизнеспособна. Слишком тонкая, слишком… бесконечная? Однако дом стоял, похоже, очень давно. Ветер изгрыз фасад, наградил его оспяными щербинами. В панелях зияли трещины, оконные проемы с остатками деревянных рам перекосились.
Я вздрогнул. Мне вдруг показалось, что в одном из окон я увидел…
– Осторожно!
Худенькое плечико Крис врезалось в меня с силой стенобитного орудия. Сдавленно матюгнувшись, я ебнулся в пыль, больно ободрав ладони. Крис тут же нависла надо мной, протянула руку, помогая подняться.
– Смотри под ноги! – строго отчитала меня она. – Тут каверны везде… Провалишься – костей не соберешь.
Отряхиваясь, я отыскал глазами эту блядскую каверну – черную дырень размером с пару канализационных люков. Ебланя по сторонам, я бы ушел в нее, как в прорубь, если б не Крис. Каверна… слово-то какое, то ли ковер, то ли таверна… Я осторожно подполз к дыре и сунул в нее любопытное жало.
– Нет! – запоздало вскрикнула Кристина.
Все вокруг затряслось. Сам мир задрожал, будто титаническая лошадь, пытающаяся сбросить со шкуры прилипчивого слепня. Нет, не мир. Я. Это меня молотила крупная дрожь.
Просунув голову внутрь, я увидел, что лежу на тонкой, едва ли в двадцать сантиметров, скорлупе. Изнутри холм напоминал выеденное яйцо, насквозь пробитое иглами света. Все это время мы шли как по тонкому льду, в любое мгновение рискуя провалиться в изрешеченный солнцем мрак. На самое дно, почти невидимое, перемазанное густыми тенями и слизью, где…
Я бы упал туда, если б не Крис. Она вырвала меня, оглашенно орущего, бледного, трясущегося, оттащила в сторону, подальше от каверны и сокрытого в ней. Я выл, пытаясь спрятать лицо в ладонях, она лупила меня по мокрым щекам. Мне не было стыдно за слезы. Мне бы не было стыдно, даже если бы я обоссался. Пальцы цеплялись за ненадежную землю, тонули в горячей пыли и тут же отдергивались, боясь пробить тончайший слой, отделяющий нас от падения. Всюду мне теперь мерещились каверны и то, что под ними. Я вертелся волчком, как бешеный пес в погоне за собственным хвостом. Наконец Крис навалилась на меня, схватила за руки, сумела прижать их к земле.
– Что?!.. Что?!.. Это что за хуйня?! – орал я, брызжа слюнями ей в лицо. – Это что за хуйня?! А?! Что?! Что?!..
Крис молча выкручивала мне руки, пока я не сдался. Захлебываясь в слезах и соплях, я пытался отвернуться, но слева была каверна, полная мрака, и справа была каверна, а надо мной нависало бесстрастное лицо, и каверны были в его глазах. Тогда я выгнулся, до предела запрокидывая голову назад, упираясь лбом в песок, и зарычал так отчаянно и дико, словно пытался напугать пожирающий меня страх.
