Ознакомительная версия.
Блин! Да неужто во всей их распроклятой базе нету ни одного призрака, о котором можно было бы сказать хоть что-то хорошее?! Что-нибудь бы спокойное, милое… А, вот!
«Добрые призраки». Всего один?! Ну, не стоит привередничать.
Итак, дух книговеда Рубакина.
Есть водяные, есть домовые и банные, и есть один уникум — библиотечный. Обитает в отделе рукописей бывшей Ленинской библиотеки. Между прочим, пользу людям приносит! Да, вот так.
Был, оказывается, когда-то такой ученый — Николай Рубакин, основатель библиопсихологии. Больше всего на свете обожал книги, изучал процесс чтения и то, как действует он на людей… Собственную огромную коллекцию книг завещал после смерти Румянцевской библиотеке. Да так и не смог с любимыми книжками расстаться…
Дух Рубакина обитает в стенах знаменитого книгохранилища. Если у людей, работающих там, что-то в деле не ладится не отыскивается редкая рукопись, или фолиант какой пропадет — обращаются к Рубакину. Просят, чтобы помог. Честным работникам библиотечный обычно не отказывает.
В огромном читальном зале мертвая тишина, и вдруг за спиной слышатся шаркающие шаги, холодный ветерок повеет. Обернешься, а позади никого. Значит, старик Рубакин ходит, за порядком приглядывает, библиопсихологию придирчиво изучает. Попутно защищая книжный фонд. Ежели кто книги рвет — гневается.
Время приближалось уже к полуночи. Неожиданно монитор замигал; что-то щелкнуло в компьютере, и текст на экране скакнул и понесся вниз, пролистывая целые разделы в секунду. Словно титры какого-то фильма, который только что окончился… Яростно щелкая мышкой, я пытался остановить это бешеное мелькание строчек, как вдруг все застыло. Я взглянул на текст и похолодел:
«Проклятие дома на Большой Якиманке, или Рыдающий призрак», — ехидно помаргивая, сообщал мне компьютер.
«Вот уже сотню лет москвичи полагают, что дом на Большой Якиманке проклят. Каждую полночь является здесь призрак рыдающей женщины, и время от времени происходят необъяснимые вещи: стены дома разрушаются сами собой, предметы и люди, оказавшиеся внутри, пропадают навсегда.
Дом этот когда-то купил и перестроил для своей возлюбленной богатый купец и предприниматель Игумнов. Однажды (как положено по всем классическим канонам), вернувшись из деловой поездки раньше срока, он застал свою красотку в объятиях незнакомого корнета. Вспыхнул скандал; Игумнов выгнал из дома и корнета, и ветреную любовницу.
Некоторое время спустя он решил продать дом. Однако по документам недвижимое имущество числилось в собственности изгнанной возлюбленной. Но молодая женщина исчезла из Москвы; никто ее больше не видел. Что, разумеется, вызвало подозрения в отношении купца. Дом дважды обыскивали представители власти, однако никаких трупов не нашли.
И все равно дом никто не купил. Москвичи обходили здание стороной, опасаясь проклятия. Говорили, что внутри строения то и дело слышатся чьи-то стоны и плач. Дом простоял заколоченным до самой революции, пока в нем не устроили общежитие работниц Гознака…»
Читая, я вдруг услышал странное потрескивание; оно шло и справа, и слева от меня, и отовсюду: трещали стены. Обернувшись, я глянул и поразился: стены корчились, слоились, словно что-то изнутри взрезало их. Темнота вдруг рассеялась; потолок отступил вверх, стены вытянулись. Вся убогая офисная облицовка внезапно испарилась: белые пластиковые панели исчезли; вместо ламп дневного света зажглись десятки призрачных свечей в подвесных канделябрах. Теплые желтые блики от их живого пламени рассыпались по стенам и потолку, игриво выставляя напоказ изящную лепнину и цветные росписи. Кокетливая золоченая мебель выстроилась как на парад; кадки с пальмами и плющами встали у тяжелых дверей красного дерева, украшенных резьбой. Двери начали распахиваться сами одна за другой, открывая анфиладу комнат. Словно в шкатулке с потайным дном, они хранили где-то в глубине секрет, тщательно оберегаемый секрет, который нельзя открыть сразу и вдруг, а только так, преодолевая нетерпение, сдерживая любопытство…
Дверей и комнат было так много, что мне показалось, будто я иду по зеркальному коридору, который вечен; ему не будет конца. Но вдруг что-то впереди (что-то или кто-то?) стремительно двинулось мне навстречу. Что? Мое зеркальное отражение, двойник?
Нечто белое летело ко мне из темноты. Колыхаясь, словно язык тумана от движения воздуха, оно настойчиво придвигалось ближе, все явственнее; все четче прорисовывались детали.
Это оказалась женщина. Невысокая бледная красавица в белом атласном платье с оголенными руками. Высокий лоб и черные локоны украшены цветами; женщина слабо улыбается, умоляющим жестом протягивает ко мне руки… Ее сказочная красота манит, притягивает.
— Хочешь узнать тайну вечной любви? Иди ко мне!
Голос ее — как серебряный колокольчик. Потрясенный, я потянулся ей навстречу. Захотелось к ней прикоснуться…
Но… какой-то странный сладковатый и душный запах останавил меня. Наряд красавицы настораживает: уж больно допотопный. Из какой-то театральной постановки? Да нет, из бабушкиного сундука. Платье побито молью, ткань до того ветхая, что расползается прямо на глазах. Так вот откуда этот запах тления!
В ужасе я поднял глаза: красавица застыла в шаге от меня, ее взгляд потемнел от ярости — черные горящие угли направлены в мою сторону… Угли? Нет! Угольно-черные провалы; глазницы пусты. Кожа на лице сморщивается; скулы втягиваются, кожа лопается и расползается, наружу вылезают череп и высокие лошадиные зубы.
Челюсть с хрустом выламывается. Обнажаются кости; полусгнивший труп протягивает руки и крепко схватывает меня.
— Ты не смеешь! Не смеешь хоронить меня здесь заживо одну!!! — визжит женским голосом чудовище, вцепившись мне в горло когтистыми лапами.
В этот момент что-то делается с домом.
Он весь трещит и расползается. По стенам бегут трещины, лопаются обои, выпадает кусками штукатурка, выстреливая, ломаются половицы… И пыль, и смрад взметаются изо всех углов.
Не знаю, отчего я не могу дышать: от того, что мне сдавили горло, или от того, что дом наполнил запах покинутого человеческого жилья.
Страшный, мертвенный запах. В нем смешались все многовековые наслоения: запах съеденной и несъеденной еды, вонь выплеснутых кухаркой помоев, солдатских истертых портянок, юношеских выдавленных угрей, старческих пролежней, гниющих бинтов на ранах, крови рожениц… Всё-всё, что жило когда-то в этом доме и имело запах, — всё умерло и провоняло!
Смрад исходил отовсюду: от сгнившего дерева паркета, от вывернутых с корнем плинтусов, ржавых гвоздей, от стен с пожухлыми, рваными лоскутами обоев, от осыпавшейся с потолка склизкой сырой штукатурки, покрытой грибком и плесенью.
Ознакомительная версия.
