Ольга думала, что Лена сумеет помочь Сергею. Но она тоже ничего не может. Только сам человек может спасти себя. Только сам город может спасти себя. Спасать — дело живых, а не мертвых.
— Будьте вы прокляты! — прорычала Лена, до крови впиваясь ногтями в собственную плоть. — Нужны вам символы?! Нужны вам ритуалы?! Ну так получите!!!!!
И одним мощным рывком она сорвала кожу с шеи, вместе в меткой, не очень заботясь о том, вены там под ней, не вены, артерии, не артерии… Кровь ударила фонтаном.
«А ведь этого места касались его губы…»
С размаху Лена припечатала метку на пол трибуны.
Город взвыл и содрогнулся, как будто пожрал самого себя. Ей показалось: рушатся по всему городу дома, прорывают асфальт трубы, взмывают в небо фонтаны воды, светофоры на перекрестках заходятся в беззвучном цветовом крике, машины сталкиваются друг с другом, пытаясь увернуться от хлещущих из синевы проводов. Но это был… это было только то, что город хотел сделать, избавляясь гнета. Он не смог сделать ничего, потому что Лена держала его за руки, как держать эпилептика, чтобы он в судорогах не повредил самому себе. Чего это ей стоило — объяснить невозможно. Такое дикое усилие, от которого, кажется, внутренности бы развязались в животе, будь оно физическим.
Все, что Омск мог сделать, — это содрогнуться всем нутром. У кого-то зазвенели ложки в стаканах. У кого-то на верхних этажах задребезжали люстры, но почти сразу перестали. Никто ничего не заметил.
И тут же время пошло — для всех, кто был на площади.
«Я умираю?..» — с испугом подумала некая девушка в зеленом свитере, глядя на окровавленные руки. И потеряла сознание.
Лена не знала, что битва продолжилась еще и после этого. В бой вступи и основы, и симарглы… но это уже ее не касалось. Она лежала на земле среди обломков трибуны, и крепко спала, не видя снов.
13. Из мемуаров черного магаЯ видел все это во сне…
Мой дар всегда причинял мне множество неудобств: я видел совсем не то, что должен был видеть. Мои сны всегда казались не тем, чем должны были казаться. Мне говорили, что опасности, таящиеся в ночи и опасности, таящиеся в снах, — ничто для того, чей дух силен. Мне говорили, что древние силы — ничто для того, кто не верит в них. Мне говорили, что власть — это то, что человек создает сам.
А еще мне говорили, что каждый из нас обретает собственное значение только тогда, когда ты разрываешь узы привычного бытия, выходишь в Сферы и становишься вровень со звездами. Мне говорили, что наша жизнь не значит ничего такой, какая она есть.
Главное, что я понял, после того, как увидел Лену во сне: она хотела жить. А самое странное — и я хотел, чтобы она жила. Потрясающе. Меня учили, что сам факт жизни или смерти не значит почти ничего. Я столько раз сам протягивал руку за эту грань; для меня это была не более чем занавеска, отделяющая мир серой скуки от мира пыльной, древней и по большому счету никому не нужной тайны. А оказалось, что я тоже живу в мире. Большом и сложном.
Наверное, я понял это окончательно в ту ночь, когда валялся с ушибленной головой на диване в Олиной гостиной, и у меня не было снов — не пророческих, никаких. Я чувствовал всю пустоту, значительность, и приятность ночи, вливающейся в меня. И рядом со мной была Лена. Я едва ли слышал ее слова и почти не видел ее — только как смутный темный силуэт на фоне светлеющего окна, да и голова у меня болела, но все равно, наверное, это была счастливая ночь… настолько, насколько у меня хоть что-то вообще может быть счастливым. По крайней мере, Лена была со мной. Я и не подозревал, что такой малости достаточно…
Потом, кажется, я задремал утром, и мне снился взрыв памятника, и замерзшая толпа, и черные дула глаз моих бывших соратников… Я не был уверен в том, что воспринимаю все правильно и что вообще надо хоть как-то это воспринимать… честно говоря, когда я проснулся, у меня было такое ощущение, что лучше бы все забыть. Мне даже показалось, что я начинаю забывать… по крайней мере, я долгое время пялился на золотой луч, падающий из окна на пол (в луче плясали пылинки) и думал о том, что прошлое с трудом поддается вычислению. И вообще, прошлое — это то, что я делаю сам.
Но, с другой стороны, если я забуду все… если я возьму и все отброшу… то что останется со мной?.. Память шестилетнего мальчика, едва поступившего в первый класс?.. По меньшей мере, глупо. Я даже не уверен, хотел ли я менять свою жизнь… просто ясно уже, что придется. Придется. Потому что теперь Орден ни за что не примет меня обратно… возможно, даже будет охотиться за мной, чтобы примерно наказать. Это может оказаться… интересным. Как долго я смогу дурить их, прежде чем они не отыщут меня и не принесут в жертву во славу Уба, Знака Плуга, или кого-нибудь еще, да хоть Велиала?.. Им-то все равно: существует превеликое множество сил, которые можно почтить таким образом.
Я лежал так и смотрел на солнечный свет, удивляясь, что он еще существует в мире и что он такой яркий. С моих мыслей словно пелена слетела: они двигались медленно, со скрипом, но одновременно и с какой-то прежде не свойственной им тепловатой ироничностью.
Прошлепали тапочки… Ольга вошла в поле моего зрения. Она выглядела как всегда строгой и какой-то ужасно незнакомой. Как будто это не Ольга, а ее мать, или еще кто-то.
— Ну что?.. — она села на корточки возле дивана, так, что ее лицо оказалось на одном уровне с моим. — Что ты теперь собираешься делать?
— Тебя это не касается, — это была рефлекторная реакция, я отдался ей с облегчением: как в знакомый дом вошел. Нет… в знакомый склеп.
Ольга пожала плечами со всей невозмутимостью мойры.
— Сколько времени? — это спросил я.
— Два часа дня.
— Значит… все уже закончилось?
— Да, все уже закончилось, более или менее хорошо.
— Лена?..
— Ее увезли в Ирий. Она была без сознания… немного перенапряглась. Мне Вадим рассказал, он же там был.
— Я… — я попытался приподняться на подушке, сам не зная, что собирался сделать, но упал обратно: голова болела просто нестерпимо. К тому же, меня подташнивало. — А где эти… все?..
— Кто-то погиб. Кто-то разбежался. Про погибших сказали, что это от взрыва. Если ты хочешь спросить, убивала ли их Лена — то нет. Она сделала что-то более важное. Она… в общем, освободила руки остальным. Я сама почувствовала это, — Ольга коснулась шеи, как будто ожидала обнаружить там следы от удавки. — Упало то, что душило меня много дней. Даже не представляю, какого ментального и физического усилия это потребовало от нее.
«Я совсем не знал Лену. Ни капли. И продолжаю… не знать».
Я молчал. Ольга коснулась моего плеча.
— Тебе надо опомниться. Знаешь?..
— Знаю, — я кивнул, насколько это возможно, когда лежишь. — Мне много чего надо. Для начала… — я с удивлением провел ладонью по щеке, — побриться… Черт, у меня же щетина почти не росла!
— В двадцать три года?.. — Ольга улыбнулась. — И тебе кажется, что это нормально?
— Я так жил, что во мне не было ничего нормального.
— Все мы так живем. На самом деле все. Жизнь это предполагает, — вздохнула Ольга. — Нормальности не существует в принципе.
Мы замолчали уже вдвоем, думая каждый о своем. Два человека, на время сведенных вместе, но идущих самыми разыми дорогами. Едва ли мы способны были понять друг друга. Наверняка, своими словами она имела в виду что-то другое, совсем не то, о чем я подумал. Но сами слова были созвучны моему настроению.
— Отдохни, — сказала Ольга. — Тебе надо отдохнуть несколько дней, пока не пройдет сотрясение.
— Мне надо поехать домой.
Сам не знаю, откуда, из каких глубине подсознания вырвались эти слова. Я даже не думал ни о чем подобном.
Но понял, что мне действительно надо.
Эй, что ты за человек, Сергей Морозов?..
— У тебя есть деньги?..
— Да, не беспокойся, довольно порядочно. По крайней мере, на билет домой хватит.
Вообще-то, мне должно было хватить, наверное, даже на новую квартиру. Деньгами как таковыми я никогда не интересовался… просто складывал их на счет, и все. Забавно… я изменился, а номер карточки помню. Вещи — не люди, им всегда все равно. И деньги лежат.
Единственное, на что их не хватит ни за что и никогда — вернуть потерянное время. Вернуть мои собственные ошибки. Вернуть Лену.
— Я сделаю тебе прощальный подарок, — пообещала Ольга, проводя рукой по моей щеке. — Обязательно сделаю. Я просто еще не знаю, когда. Но ты жди. Обязательно.
Я знаю, что сделала Лена. Она предоставила городу спастись самому, потому что только сам ты можешь спасти себя, а бой — дело живых, а не дело мертвых. И все-таки она продолжала держать его за руки, потому что никого нельзя оставлять в одиночестве. Между одиночеством и свободой знак равенства не ставится.
14.Лена проснулась в своей комнате — для разнообразия, видимо. Почему все эти приключения слишком часто заканчиваются для нее именно этим?.. Утраченным сознанием, и кто-то доносит ее куда-то?.. Неужели она не может хоть разок собраться и дойти самой? У нее так выработается дурная привычка. Даже более того… это может стать нехорошей и опасной тенденцией.
