Еще две недели пролетели незаметно. Я постоянно пыталась найти время и место, чтоб съесть новую порцию сырого мяса. Но и этого мне казалось мало. Аппетиты ребенка росли очень быстро, как и он сам. У меня впереди уже был среднего размера арбуз. Если дальше так дело пойдет, то к концу я даже вставать не смогу под тяжестью собственного веса.
Ко всему прочему приступы участились. Теперь они происходили каждые две недели. Это не облегчало моего положения и настроения тоже.
Прошла еще неделя. Я снова начала чувствовать постоянный голод, который уже не могла утолить просто сырым мясом. А других источников крови у меня не было. Надо было решаться. В пятницу я все–таки решилась и позвонила в дом Турненов. Не прошло и одного гудка как трубку взяли.
— Алло? — проговорил мягкий мужской голос.
— Привет! Это Виргиния. Мне…
— Привет! Как твои дела? Что–то случилось? — спрашивал Питер.
— Мне надо с тобой поговорить. А где Габриель?
— Он… ненадолго уехал, — неуверенно ответил он. Питер явно что–то скрывает.
— Куда он уехал? Надолго? — забеспокоилась я.
— Нет. Скоро вернется. Я могу ему позвонить в любой момент. О чем ты хотела поговорить? Почему со мной?
— Лично поговорить. Вы сами все поймете, когда мы встретимся.
— Когда, где? — деловым тоном спросил Турнен старший.
— Я возвращаюсь в Сомт, — параллельно разговору я заказывала билеты на самолеты, — Мне надо несколько дней, чтоб уладить дела в университете. Так что я прилечу… 21 декабря в семь вечера. Не могли бы вы меня встретить? Там бы и поговорили?
Я подсчитала день так, чтоб не попало на приступ. Сначала мне надо договориться, а уже потом осторожно и подготовлено ставить эксперементы.
— Может лучше Габриель? Ты собираешься к нему вернуться? — воодушевился Питер.
— Собираюсь! Я очень хочу его увидеть! — я всхлипнула, представив его рядом, — Но сейчас мне нужны только вы! Ему о моем приезде пока не говорите.
— Хорошо! У тебя какие–то проблемы? — насторожился Питер.
— Все позже! Надеюсь на скорую встречу, — сказала я и повесила трубку.
Разговор вышел слишком коротким и таинственным, но будем надеяться, что он сможет уберечь нашу встречу в секрете от Габриеля.
На следующий день я написала заявление в университете и уже на утро мне вернули документы, презрительно глядя на мой животик. Кстати, животик был далеко не маленький. Малыш очень часто шевелился и дрался, оставляя на животе множество синяков. Здесь мне очень помогала моя способность. Все синяки быстро становились желтыми, но вскоре появлялись новые.
Проблема на данный момент заключалась в том, что в аэропорту была нужна справка от врача, а я на учет не становилась. Пришлось пойти на преступление. Мередит нашла врача, который за определенную сумму может выписать любую справку. Так мы и поступили. Звонила мама, сказала, что ее положили в лучшую клинику Берлина.
Уже днем следующего дня я спокойно села на самолет. Полет прошел у меня нормально, не считая тошноты. Но для беременных это нормально, особенно в полете.
В аэропорту меня встречал шокированный Питер Турнен. Я предложила пройти в какое–нибудь кафе, где можно было бы поговорить, но он отказался, сказав, что его автомобиль подойдет намного лучше для такого разговора.
— Даже не знаю, что сказать! — проговорил Питер, как только мы уселись, — тебе удобно?
— Да, все нормально! Теперь вы понимаете, о чем наш разговор? — начала я.
— Теперь да! Но почему ты раньше молчала? Мы могли бы вовремя вытащить его, а теперь что? — с жалостью в голосе говорил он, заводя машину. Мы понеслись с огромной скоростью, но сейчас это меня мало волновало. Ни один вампир не попадет в аварию.
— Об этом и разговор! Избавляться от ребенка я не собиралась и не буду. Так что можете больше даже упоминать! А вот о дальнейшем протекании беременности… вы знаете, что будет дальше?
— Нет! Я и не предполагал о существовании дампиров, пока Габриель не познакомился с твоим отчимом. Кстати, может быть, он знает? Ты у него не спрашивала?
— Спрашивала. Ничего хорошего, но речь сейчас не об этом. Дело в том, что я не сообщала отцу о своем возвращении, надеясь, что смогу пожить у вас. Он просто не готов к такой беременности. Вы все–таки врач. Может быть, что–то придумаете.
— Что мы можем, если ты решила родить? — удивился Питер.
— Отто сказал, что это будет протекать легче, если употреблять в пищу кровь. Ребенку необходима пища обоих родителей. С вами это реальнее, чем с отцом. Тем более он захочет положить меня в клинику, а это бесполезно.
— Понятно. Почему бесполезно?
— Потому что вокруг плода очень твердая непроницаемая оболочка. Пробить или прогрызть ее могут только зубы вампира или самого маленького дампира. Думаю, отец не готов к таким родам.
— Не готов, это еще мягко сказано! Хорошо. Я не против, чтоб ты жила у нас, — решил подвести итог Питер.
— Есть еще кое–что, — я не знала как сказать. Открыть правду или продолжать скрывать? Все равно ничего не изменить. Но рассказать о своей болезни я не решилась, — У меня случаются приступы головной боли и кровь идет. Вы сможете вытерпеть открытую кровь? — осторожно спросила я.
— Да это будет тяжелее! Я‑то давно научился переносить вид и запах открытой крови, а вот остальные… неизвестно, — призадумался он.
— Тогда лучше к отцу! — вздохнула я. Мне так хотелось, чтоб Габриель мог быть со мной рядом всегда.
— Не огорчайся! Джанет, может пожить в своей избушке в лесу, а Роберта и Эшли можно отправить в Швецию. Там у нас тоже есть дом, — обнадеживал он меня.
— Может быть лучше я в избушку в лесу? А вы будите приходить ко мне.
— Возможно, так будет даже лучше! — согласился он. Мы немного помолчали, и я вспомнила, что он вовсе не упомянул о Габриеле и его реакции на кровь.
— А где Габриель? Он тоже не сможет терпеть?
— Габриель дома. Понимаешь, после твоего отъезда он почти ничего не ел, заперся в своей комнате и не выходит оттуда. Я даже не знаю, способен ли он просто постоять с тобой рядом.
Питер очень волновался. Ему было тяжело знать, что с собой делает Габриель. Мне тоже от его слов стало плохо. Я причинила ему такую боль, что не может найти в себе силы жить дальше! Я чудовище!!! Я расплакалась, закрыв руками лицо. Питер ничего не сказал. Так мы приехали к ним домой.
Я вышла из машины очень осторожно. А на душе было так плохо, так тяжело, что ноги подкашивались. Я взглянула на дом, большой величественный. Где–то там сидит, забившись в угол, мой любимый. И самое страшное, что я не знаю, как он воспримет мой приезд.
