Я встал, обошел стол, взял его за шкирку и поднял. Он покосился снизу, как котенок, и злость как-то остыла. Но, тем не менее, я выволок его за шиворот из зала в вестибюль и отшвырнул к стене.
– А сейчас я тебе головенку сверну, – сказал я и уж постарался, чтобы это страшно прозвучало.
Он и перепугался – я почувствовал. У него не доставало силенок со мной справиться, даже спорить – и мне вдруг стало смешно. Елы-палы, тоже мне око! Графенок Дракула из местного детсада. Вечный подросточек, который за все это множество ночей так и не повзрослел до конца, ребенок брошенный. Сиротка – кто перетащил, тот, похоже, бросил, а мама с папой померли.
И из-за этого существа – которое прижалось к стеночке и вздохнуть боится – я так перетрусил при жизни! Ой, дурак…
– Тебе чего надо? – спросил я грозно.
– Ну… – потянул он, не поднимая глаз. Сейчас сквозь землю провалится – как только хватило смелости подойти?
– Сделай милость, говори внятно.
– Я там у тебя… сдернул… в общем, я…
– Андрюша, тебя что же, встряхнуть нужно, что бы муть осела?
– Ну извини… я просто…
– Да я уж заметил, что просто.
– Нет, я просто… отдать хотел… ну… то, что сдергивал… по-честному…
Ну ничего себе!
Я был так поражен, что выпустил его воротник – и он тут же обнял меня за шею, не как девушка, а как дошколенок, когда ему скажешь: «Покажи-ка, как ты папу любишь». И точно так же наивно повернул мою голову к себе – но поцеловал-то по-настоящему. Как вампир, который знает, что делает.
Он не включался в систему обмена – он бухнул на меня волну тепла, насколько хватило пороху, так же по-детски, как обнимался. На! И при этом раскрылся и вывернулся душой наружу, как только смог – и такой, черт возьми, чистенькой и юной душой. Сплошная детская любовь ко всему миру божьему.
Я подумал, что забрать подарок и уйти будет непростительным расточительством. Потенциальными друзьями не бросаются, а бросать детей одних и подавно жестоко.
Он, видимо, уловил, что я думаю – не целиком, конечно, не та фигура, но в общих чертах. И потянулся навстречу, как только смог – «я хороший!» – да хороший, хороший, малыш, кто ж спорит. И я осторожно, насколько сумел, поменял вектор потока – сила навстречу силе.
И тут до меня дошло, что он просто снимает собственный Зов. Свою старую отметку. Ох, ничего себе!
И не потому ли ты меня отметил, что просто хотел видеть не трупом, а среди своих. Гуманист, однако. А телефон сбагрил, и сейчас силу отдаешь – потому что не желаешь изменять со мной этой своей юной пассии. Чужой ты мне, не претендуешь на меня – и дал это почувствовать.
И тут я ощутил затылком чей-то взгляд мегатонной мощи. Я прервал контакт, отпустил Энди – и увидел Лешку. Очевидно, человек только что вошел в холл. И узрел – хотел бы я знать, каково это выглядело с его точки зрения. И, дьявольщина, какое лицо у него было, какой типаж – «Ты когда-нибудь видала во время минета глаза своего мужа, дорогая? А у моего такие глаза были, когда он в тот момент в комнату вошел!»
А Лешка развернулся и опрометью ломанулся за двери. Энди взглянул на меня беспомощно – и дернулся за ним. Ну и дела… Мне оставалось только переглянуться с охранником Витей, у которого появилась понимающая ухмылка на горилльей харе – чем-то он напоминал Мартына – тоже ухмыльнуться, виновато, и отправиться разыскивать Джеффри.
Лешка и Энди пришли вместе, но при виде Клары Лешка тут же захотел исчезнуть.
– Сказать ей что-нибудь? – спросил Энди сочувственно.
– Черт, еще смотрит в нашу сторону… Нет уж, лучше пойдем отсюда.
Лешка решительно повернулся к дверям, но Клара из ничего, как умеют только вампиры, возникла прямо на его пути.
– Что надо? – спросил Лешка хмуро. – Быстрей, я тороплюсь.
– Поговорить, – сказала Клара мягко. – Только с глазу на глаз.
– Не о чем нам говорить.
– Леш… пожалуйста…
Лицо Клары оттаяло, глаза выглядели тусклыми, как темные опалы на браслете. Опасность неукротимой стихийной силы уже не исходила от нее темными волнами. Ей, пожалуй, действительно хотелось поговорить, и Лешка решился.
– Слышь, Энди, – сказал он, смущаясь, – я тут скажу пару слов.
Энди усмехнулся, кивнул и ушел. Клара взяла Лешку за руку, отчего он поморщился, и они вместе ушли в затененную нишу за эстрадой.
– Что ты хочешь сказать? – хмуро спросил Лешка, усевшись.
– Ты зря сбежал. Я тебя не гнала.
– Я не сбежал.
– Ах, ушел! Все равно зря.
– Захотел – и ушел.
– Теперь будешь злиться на меня?
– Интересно, а чего бы ты ждала?
Клара прикусила губу, усмехнулась – у нее снова был отрешенный прислушивающийся вид. Лешке это не понравилось.
– Ты чего это задумала?
– Да ничего. Просто сегодня первый раз мсье Жоффруа пришел, со своим миньоном. Новеньким. Ты его знаешь.
– Никого я не знаю. И до Жоффруа мне дела нет.
– А этого типа зовут Дрейк. Хотя он теперь Мигель, видите ли. Он теперь, видите ли, крутой. Как же – он мсье Жоффруа позвонил, не кому-нибудь, а тот его взял под крылышко. Орла недостреленного.
– Слушай, Клара, мне наплевать! Поняла?
– Поняла, поняла, просто думала, что тебе интересно. Мне-то что? Просто за этим Дрейком Энди бегает, а мсье Жоффруа – ни ползвука. Чем бы дитя ни тешилось…
Кровь бросилась Лешке в лицо.
– Ты врешь!
Клара коротко, зло рассмеялась.
– Вот еще. Зачем мне? Ведь этот милый мальчик – не мой компаньон. Просто он Дрейка облизать готов с головы до ног. Чистая сила у нечистой силы, видишь ли…
– Ты врешь! – почти выкрикнул Лешка.
– И не думаю. Твой Энди с порога к нему побежал. Они лижутся в холле. Мне даже отсюда слышно.
Лешка вскочил, опрокинув стул, и выбежал из зала.
Ему изо всех сил хотелось, чтобы слова Клары оказались самой подлой и грязной ложью – но через миг пришлось убедиться в ее правоте. Дрейк и Энди так самозабвенно целовались в простенке между двумя колоннами, что даже не заметили сразу Лешкиного присутствия.
Дрейк, шикарный, как все Вечные Князья, Дрейк в черной шелковой рубашке и бархатных штанах, будто ему не привыкать, будто всегда был вампиром, Дрейк с бесцветными глазами, в которых появились красные огоньки – такой спокойный, надменный, уверенный в себе, сволочь, и Энди с такой знакомой Лешке детской, лукавой, кокетливой миной – они оба были так спокойны и так нежны, будто вся эта мерзость – в порядке вещей. Будто это совершенно нормально – здесь, чуть ли не посреди зала, где каждый может увидеть. Будто это не должно ни удивлять, ни шокировать, ни бесить, как самое обычное дело.
