— И что мне с тобой делать? — Павел поднял котёнка, тот был неожиданно тяжёлым, не меньше десяти кило. — Я с домашними животными не очень лажу. Не было вас у меня никогда.
Котёнок протестующе заурчал и полез Павлу под куртку.
В Папайя-Вейли этим утром, как и любым другим, было пустынно, даже офицер Фергюссон куда-то подевался. Павел сунул банкноту вечно дремлющему Чарли, поднялся на третий этаж. Нина Фернандес была встревожена, со времени последней встречи прошло совсем немного времени. Павел выставил её за дверь, и просидел с Триш почти три часа, со снятым браслетом регулировка организма проходила намного быстрее. Все три часа девочка проспала, румянец, так до конца и не исчезнувший за две недели, расцвёл, Триш дышала ровно, но часто.
— Ты мне расскажешь, что случилось? — Нина ждала его в гостиной. Павел на этот раз выглядел бодрым, и это её волновало больше, чем странные просьбы три дня назад.
— Позже, — маг улыбнулся, чуть расстегнул куртку, оттуда показался краешек кошачьей мордочки.
Нина протянула было руку, но потом убрала. За пазухой мага недовольно заурчали
— Забавный gato, похож на ягуара немного. Где ты его взял?
— Нашёл, — уклончиво ответил Павел. — Подобрал по дороге, наверное, сбежал от прежних хозяев. У него с лапками что-то, подлечу, потом найду, куда пристроить.
— Ты с детства не любил домашних животных, видимо, действительно произошло что-то серьёзное, но выспрашивать я не буду, ты уже большой мальчик, если посчитаешь нужным, сам расскажешь. То, что ты просил достать, в гараже. Куда ты направляешься?
— К дяде Элу, — это прозвучало двусмысленно, и Веласкес добавил, — в поместье. Мне надо укрыться на пару недель, лучше, чтобы там никто не появлялся. С Триш всё будет в порядке, если не считать того, что её, возможно, придётся через год-полтора отдать в приют на некоторое время. Ну что ты, перестань.
Дочка Кавендиша вытерла слёзы, попыталась улыбнуться.
— К этому всё шло, правда? — сказала она. — Знаешь, я уже привыкала одно время к мысли, что она умрёт. И если это действительно случится, я не переживу.
— Всё будет хорошо, — Павел погладил её по руке, — у Триш есть преимущество, она развивалась постепенно и очень медленно, организм адаптировался совсем не так, как у других детей, возможно, даже выброса не будет. Хотя что я говорю, да, риск есть, и он большой. Но шансов на то, что она будет жива и абсолютно здорова, гораздо больше. Помни об этом.
— Она у меня одна.
— Вы тоже у меня одни, — Веласкес грустно усмехнулся. — Так что будем держаться вместе, хорошо?
До поместья он добрался за несколько часов, старый неприметный фургон выдавал свои сто тридцать на автопилоте, не выделяясь из потока машин. В доме было так же пустынно, как и несколько дней назад, только отсутствие пыли говорило о том, что за поместьем ухаживают. Павел не стал нарушать порядок, загнал машину в гараж, запер двери изнутри, открыл кузов. Внутри стоял армейский медицинский кокон стоимостью в пять миллионов реалов. Котёнок требовательно заурчал, спрыгнул на пол с переднего сиденья. Глаз у него почти очистился, и хромал он уже гораздо меньше.
— Ты прям бодрячком, — подмигнул ему Павел, открыл нижнюю раму, пододвинул к окну стол. — Снаружи полно вкусных птичек и змей. Давай, я тут буду занят немного.
Но кот не уходил. Он уселся на пушистую задницу и вылизывал лапу.
— Ну не хочешь как хочешь, только потом не жалуйся, еды тут для тебя нет, только вода, — Веласкес проверил подключение кокона к запасным батареям, вставил картриджи с лекарствами, растворами и питанием, улёгся в выступивший гель, включил ручной режим.
В чипе, которую ему оставил Кавендиш в качестве наследства, описывался способ повернуть вспять стабильное слияние с полем, точнее, снова его разорвать — результаты исследования, закрытого и засекреченного сто семьдесят лет назад. Из восемнадцати магов-преступников, на которых ставили опыты, выжили только двое, и оба были потом уничтожены. Для обычных эсперов такой способ никуда не годился по нескольким причинам.
Во-первых, маг, который попробовал уже жить без браслета, к прежней жизни уже не вернулся бы добровольно. Даже если бы хотел, ложное чувство контроля над собой и своими способностями внушало эсперу, что время ещё есть, а потом приходило ощущение превосходства и власти над судьбой, и вопрос с блокиратором отходил на десятый план.
И во-вторых, метод ничего не гарантировал. У мага, если он вдруг решился бы поэкспериментировать над собой, было три варианта, или он умирал, или он оставался таким же, как был, или у него получалось вернуться в прежнее состояние. Первый вариант выпал шестнадцати подопытным, двоим — второй, то, что ничего не вышло, смогли определить только через несколько месяцев, а третий вариант так и остался в теории.
Однако дядя Эл оставил ему и запасные браслеты, и инструкцию, значит, догадывался, что подобное может произойти, и тогда у Павла будет выбор, попробовать вернуться к нормальной жизни, или скрыться на островах, где его найдут и убьют, как бешенное животное — все слетевшие с катушек маги рано или поздно выдавали себя, чувство самосохранения у них пропадало напрочь.
Павел поёрзал, выбирая удобное положение тела, подумал в последний раз, что с яхтой и двадцатью миллионами вполне можно прожить яркую, хоть и недолгую жизнь без всяких браслетов, и начал себя убивать. Жёстко и жестоко. Он останавливал сердце, корёжил собственные лёгкие, творил с печенью и почками такие вещи, какие даже в пыточных делают редко и только по особому приказу, сколько раз он терял сознание — уже не считал, от боли зубы крошились до самых корней, а губы были искусаны в лохмотья. Можно было остановиться в любой момент, и вылечить себя, но это бы означало, что всё придется начать заново, а Веласкес сомневался, что ещё раз решится на такое.
Организм боролся — маги просто так не умирают, по непонятной причине тяжёлые ранения лечились с трудом, зато смертельные, пока фатально не повреждён мозг — почти всегда, хоть и очень долго, особенно после перехода в разряд просто тяжёлых. У метода был критический недостаток — нельзя было точно, даже глядя со стороны, сказать, в нужный ли момент маг остановится, не останется ли у него слишком много сил, или слишком мало. В первом случае — пустая трата времени, во втором — смерть, и где-то между ними то, что давало Веласкесу надежду. Но сил становилось всё меньше и меньше, и когда Павел разорвал себе брюшную артерию и не смог её срастить, то понял — это конец. Не потому, что остановился, а потому, что переоценил свои силы, зашёл слишком далеко.
Грудь сдавило, десять килограмм чёрного кота улеглись у него на груди, маленький ягуар зарычал, словно собирался напугать смерть. Павел слегка сжал джойстик, кокон загудел, инъекторы присасывались к телу, практически уже мёртвому. Загорелись красные огоньки, повреждения организма были слишком тяжёлыми, анализатор подал сигнал на подключение связи с больницей, но самого модуля связи не было — его удалили заранее. Тело мага дёрнулось несколько раз, и замерло.
* * *
На удалённом на семьсот километров от Парадизо острове, Виктор Лапорт с трудом тащил за ногу покрытое трупными пятнами тело Мишель Горовиц. Найденные трупы он сваливал в яму, выкопанную Сейду Перейра, они постепенно заполняли братскую могилу. Вперемешку — свои и чужаки.
Когда он в первый раз добрался до укрытия, Минковский был ещё жив, пули прошли через череп, практически не задев миндалевидное тело. Толстяк лежал без сознания, не дышал, сердце не билось, но Виктор примерно представлял, что с ним происходит. Внутри продолжали идти обменные процессы, критические повреждения запечатывались, благодаря фибринолизу кровь оставалась жидкой и перемещалась по организму сокращением сосудов, позволяя мозгу восстановиться в первую очередь. Никаких гнилостных процессов за трое суток, кожа оставалась гладкой, роговицы — чистыми, владелец оружейного магазина даже выглядеть стал лучше, чем до появления чужаков. Лапорт не стал дразнить судьбу, и ножом кое-как откромсал Минковскому голову. Зато остальные маги были абсолютно мертвы, тут ничего делать не пришлось.
