Ознакомительная версия.
Впрочем, Белка уже и не пищала. У нее перехватило дыхание от испуга.
Добравшись до узкого лаза у выхода на поверхность — Клим, разумеется, уступил даме: Белка полезла первой и так брыкалась — или сам Клим излишне спешил, подставляя голову под Белкины кроссовки…
В общем, наверх он выбрался с основательной гулей под глазом, но ни о чем не жалел.
Летний сад застилали синие сумерки, а они стояли с Белкой друг напротив друга, ослепляя один другого не выключенными фонариками и тяжело дыша.
— Где Лис? — спросил, наконец, Клим, осторожно трогая фингал: гуля под глазом наливалась кровью и начинала болеть.
— Удрал, гад, — сказала Белка. — Втопил как подорванный. Только пятки сверкали. Никуда с ним больше не пойду. Трусло.
И вдруг засмеялась.
— А здорово мы… Нет, правда, здорово?
Клим усмехнулся, икнул, и его тоже прорвало.
Хохоча, он показал Белке на ее непогашенный фонарик и сломался пополам, упав на колени.
— Блин!.. Мама дорогая! Выключай уже. Тут вон везде… фонари… горят…
— Ага. И ты тоже… фингалом светишь!
Они смеялись, заходились от хохота, хотя никаких причин для смеха вроде и не было. Но они ржали, будто им в рот залетели целые мириады смешинок.
— Блин, хохотун напал. А нехило мы… А ты?.. А я…
Первой успокоилась Белка.
— Болит? — сочувственно скривилась она, легко дотрагиваясь до лица Клима.
— Пустяки. — Клим состроил презрительную гримасу. И уже всерьез спросил: — А как думаешь… Там… это был Белый?
Белка всхлипнула, проглотив последний смешочек, пожала плечами.
— Не знаю.
— А пойдешь со мной еще раз?
Белка подняла на Клима карие глаза с желтой искрой — в темноте они казались совсем черными, но он знал, как выглядят ее глаза, он помнил это.
Клим сказал:
— Надо же все-таки выяснить — кирпич там или что… Внизу. А?
— Почему нет? — ответила Белка.
Выбравшись из Летнего сада, они разошлись.
Белка не позволила провожать ее до дома, но зато дала свой номер телефона и разрешила звонить. И это стало для Клима главным итогом его подземных приключений, хотя, разумеется, он в этом никому не признался.
С Белкой они встречались после не раз, но Летний сад спустя два дня закрыли на реконструкцию.
В газетах потом писали, что реставраторы обнаружили фонтаны и статуи петровских времен, столетиями пролежавшие под землей в забытьи.
А с подземными ходами так ничего и не прояснилось.
С Белым спелеологом — тоже.
Пр. Обуховской Обороны, бизнес-центр
— В нашей фирме ты человек новый…
Услыхать такое после года работы странновато, да и обидно, по правде говоря.
Но я постарался не заводиться. Только повторил свой вопрос:
— Что это за папка?
— А зачем тебе?
Крепкий вихрастый крепыш Пашка Жерехов всегда удивлял меня: уж больно не соответствовала его внешность профессии. Он походил скорее на пирата, правую руку капитана Флинта. Сверкая глазами, бычился на меня исподлобья.
Женя Бойко, сутулый и худосочный очкарик, напротив, олицетворял собой распространенный стереотип айтишника — тихая биологическая подставка к вечно падающему серверу. Но и его взгляд мне не понравился в этот момент: какие-то недобрые искры пробегали у него под окулярами, когда он молча пялился со стороны на наши с Пашкой разборки.
Час назад у меня состоялся неприятный разговор с шефом. Выгнав из кабинета щебетунью Оленьку с ее чаями и кофеями, он вкрадчиво обратился ко мне.
— Алексей, — сказал главный. — Видишь ли, Алексей… В нашей конторе результат труда сильно зависит от количества потраченных сотрудниками усилий, что имеет прямую зависимость от времени. И я, когда покупаю специалиста, плачу хорошие деньги не за имя, лицо или послужной список… Я покупаю рабочее время. Полагаю, ты это понимаешь?
Он улыбнулся во все тридцать два новеньких зуба, и мне сразу вспомнилось старое выражение — «акула капитализма». Что и говорить, по нашему шефу всякий мог видеть, что Валентин Вадимович — манагер новой формации, и диплом Эм-Би-Эй горит у него во лбу, словно печать Сатаны.
— Ты понимаешь, если кто-то из моих сотрудников на рабочем месте занят не делом, а играми, то он ворует время не у себя. Он крадет деньги из моего кармана.
После этой фразы он сделал паузу, а я услышал вполне отчетливо, как лязгнули его зубы. Да это не металлокерамика, подумал я. Это керамобулатная сталь. Не меньше!
— Так вот. — Выпустив пар, шеф немного успокоился, но я все равно не осмеливался поднять голову, чтобы взглянуть в его ясные очи. — Я запрещаю сотрудникам развлекаться за мой счет. Воспитывать взрослых людей, — сказал он тихо, — я, конечно, не возьмусь. Я им не нянька. Но ты должен создать такое положение в конторе, чтобы никаких игр в нашей сети не было и быть не могло. Выход во внешнюю сеть — как в космос: с разрешения старшего, под чутким руководством и наблюдением. А во внутренней сети — никаких игрушек! Никаких. Доверяю тебе роль Цербера в нашем фирменном аду. Мы живем в век информационных технологий, так что вам, умникам, и карты в руки!
Он снова улыбнулся, и холод этой улыбки пробрал меня до костей.
Я встал и пошел готовить почву для обструкций: настраивать фильтры на вход в Интернет, шерстить компы сотрудников и тому подобное.
К вечеру я решил дополнительно облазить сервер в поисках запрещенной туфты. Акулья улыбочка шефа стояла у меня перед глазами, придавая вдохновения. Я основательно потрудился и действительно обнаружил немало лишнего, что следовало почистить.
И вдруг всем праведным трудам поставлен глухой заслон в виде двух шалопаев, к тому же собственных подчиненных, которые, по идее, обязаны были слушаться и действовать строго по моему руководящему слову.
— Не надо стирать эту папку! — нахмурившись, твердили оба. — И открывать не надо.
— Почему?
Шалопаи отводили глаза. Они юлили, вертели вола и ерзали.
— Просто не надо трогать, — сказал Женя.
Их странное упрямство взбесило меня. И почему они так уперлись в эту «невидимую» папку с именем «----», торчащую неизвестно к чему на серверном диске Е в главной директории?
Рабочий день только что закончился, я намеревался возиться в конторе еще не больше часа, но эти праздные разговоры, разумеется, все тормозили.
Я взял в руки мышь, навел курсор на проклятую папку и сказал:
— Есть только один путь добиться от меня понимания: говорите.
Они переглянулись; Пашка побледнел и кивнул Жене.
Ознакомительная версия.
