— Нептун, — повторил я, — римский бог моря?
Беверли положила голову мне на плечо. Волосы у нее были мокрые, но я отнюдь не возражал.
— Моряки суеверны, — проговорила она. — Даже те, кто вериг в Бога, все равно в глубине души чтут Властителя Глубин.
— А ты его встречала? — спросил я.
— Нептуна? Не мели ерунды, — усмехнулась Беверли. — Его в природе не бывает. Все равно мне не по себе из-за этих гидрантов, но по-настоящему меня тревожат Воды Темзы.
— Постой, я угадаю, — сказал я. — Почитатели ужасного Ктулху?
— Я сомневаюсь, что они вообще в кого-нибудь верят, — отозвалась Беверли, — но не стоит злить тех, кто может спустить канализацию тебе в исток.
— А знаешь, — сказал я, — я ведь так ни разу и не видел твоей реки.
Беверли чуть повернулась, устраиваясь поудобнее у меня на груди.
— У меня есть маленький домик возле Кингстонского канала, — сказала она. — Всего лишь коттедж на две семьи, но зато сад тянется до самой реки. — Она подняла голову, и ее губы почти соприкоснулись с моими. — Можем как-нибудь поплавать.
Я поцеловал ее. Она пахла клубникой, мороженым и жевательной резинкой. Один бог знает, как далеко мы могли бы зайти, — но тут вдруг подъехал «Ренджровер», взвизгнув тормозами, и Беверли отпрянула от меня так резко, что я чуть не прикусил себе губу.
Из машины вылезла невысокая, крепко сбитая женщина в джинсах и подошла к нам. У нее была темная кожа и круглое выразительное лицо. Сейчас оно выражало крайнюю степень раздражения.
— Беверли, — скомандовала она, как будто не замечая моего присутствия, — ты очень крупно попала. Быстро в машину.
Вздохнув, Беверли поцеловала меня в щеку. Потом встала и подошла к сестре. Я тоже кое-как поднялся, преодолевая боль в расшибленной спине.
— Питер, — проговорила Беверли, — это моя сестра Флит.
Флит окинула меня оценивающим взглядом. На вид ей было лет тридцать с небольшим, и у нее была очень спортивная фигура: широкие плечи, тонкая талия, мощные округлые бедра. На ней был твидовый пиджак поверх черной рубашки поло. Коротко подстриженные волосы топорщились густым ежиком. У меня возникло странное ощущение, что я ее уже где-то видел. Так бывает, когда смотришь на какого-то не очень известного актера и никак не можешь вспомнить фамилию.
— Была бы очень рада познакомиться с вами, Питер, но сейчас не время, — сказала Флит. И добавила, адресуясь Беверли: — Садись в машину.
Беверли послушалась, грустно улыбнувшись мне напоследок.
— Подождите-ка, — сказал я, — я вас где-то видел.
— Вы учились в одной школе с моими детьми, — ответила Флит, садясь в «Ренджровер». И, едва захлопнув дверцу, принялась кричать на Беверли. Слышно было плохо, но слова «безответственная девчонка» я разобрал. Беверли, заметив, что я смотрю, закатила глаза. Я задумался, каково это — расти в окружении такого количества сестер. Наверное, было бы хорошо, если бы и меня кто-нибудь вот так же увез на «Рендж-ровере», пусть даже и ругался бы всю дорогу.
У лондонских беспорядков есть одна странная особенность — вне их границ жизнь идет так, будто ничего не случилось. Ковент-Гарден выгорел почти полностью, и это было очень плохо. Однако плюс состоял в том, что центральные станции метро и улицы, по которым ходят автобусы, почти не пострадали. Было темно, я вымок до нитки, путь в «Безумие» по-прежнему был для меня закрыт, а о том, чтобы провести еще одну ночь в кресле у Найтингейла в палате, я даже думать не хотел. Поэтому решил поступить так, как поступают все, кому некуда идти, — они возвращаются в то единственное место, где им всегда откроют дверь.
Вот только в метро я спустился напрасно. Вагоны были забиты — народ возвращался домой из ресторанов, кафе и театров. Даже в такой поздний час здесь было душно и тесно, но вокруг меня — мокрого, оборванного, да еще к тому же цветного — образовалось некое подобие свободного пространства.
Спина болела, нога тоже. Я устал и чувствовал, что что-то упустил. Никогда я не доверял полицейскому «нутряному чутью». Я не раз наблюдал, как работает Лесли, и всегда, когда она что-то угадывала по наитию, мне казалось, будто она просто заметила что-то такое, что я упустил из виду. Тщательнее раскапывала информацию по делу, лучше анализировала. И если я собирался спасти ей жизнь, то сейчас должен был делать то же самое.
На станции «Годж-стрит» вошла очередная толпа народу. Стало еще жарче, зато одежда на мне начала наконец сохнуть. Парень в коричневых брюках и голубом пиджаке подошел и встал рядом со мной, у межвагонной двери. Так близко, что мне было слышно ударные в металлических наушниках его айпода. Я снова начинал сливаться с толпой, и это меня успокаивало.
Ни одно упоминание о выходцах, попадавшееся мне на глаза, не давало точной информации о том, как и почему обычный призрак приобретает способность вытягивать магическую энергию из других призраков. Теория о сущности призраков, на которую опирался я, гласила, что они представляют собой копии характеров когда-то живших людей. И эти копии каким-то образом сублимировались в магический остаток, оседающий на материальных телах. Этот остаток и есть вестигий. Я полагал, что призраки со временем истончаются — как стирается и портится магнитофонная пленка. Если только их импульс не подпитывается магической энергией извне. Вот откуда стремление высасывать ее из других призраков.
На станции «Уоррен-стрит» в наш вагон зашел пьяница, которому хотелось поразглагольствовать. Начал он с пары коротких фраз, однако к «Юстону» уже разошелся вовсю. Но тут мое внимание отвлекла молодая женщина в розовом топе с невероятно глубоким вырезом. Я и не знал, что такие бывают. Она прислонилась к стеклянной перегородке напротив меня. Я поспешно отвел глаза, пока наши взгляды не встретились, и сфокусировался на ближайшем рекламном плакате. Спиной почувствовал, как парень в голубом пиджаке переступил с ноги на ногу, и понял, что он тоже ищет, на что бы перевести взгляд.
В мой укромный уголок, пошатываясь, вписался белый парень с дредами. За ним тянулся легкий шлейф запахов — пачули, табак и марихуана. Женщина в розовом топе неуверенно пододвинулась ближе ко мне — очевидно, решила выбрать меньшее из зол.
— Псы, грязные псы! — доносился откуда-то с другого конца вагона голос пьяного оратора. — Псы заполонили страну!
Под этот аккомпанемент наш веселый поезд поехал дальше.
Выходцы, несомненно, встречаются крайне редко — иначе они пожрали бы уже всех призраков. Эта мысль снова заставила меня задуматься: в чем же причина появления духа-выходца? Может быть, в психологическом состоянии человека в момент гибели? Смерть Генри Пайка была бессмысленна и несправедлива даже по отнюдь не строгим меркам восемнадцатого века. Но все равно даже его ненависть к Чарльзу Маклину и жгучее разочарование из-за плохо сложившейся актерской карьеры были недостаточной мотивацией для того, чтобы заставить несчастного Брендона Коппертауна убить дубинкой собственную жену.
