Издеваешься? Я и пары секунд не выстою.
«Я же говорю: хилячка. Оттого и кувырок с толчком толком сделать не можешь, что руки у тебя слабые. Не выстоишь песню — отберу музыку. Риока её тебе не для того дарил, чтобы ты её ночами слушала в ущерб отдыху».
И как, позволь узнать, ты собираешься её отобрать?
«Я знаю ключ-блокиратор, а ты нет. Так что выбирай: или стоишь с вытянутыми руками или не услышишь ни одной песни луны две, а то и все четыре… смотря по тому, насколько ты меня разозлишь».
Я выстою!
Поспешно вскочив на ноги, я тут же пожалела о своём порыве, но отступать уже была не намерена. Остаться без музыки как раз тогда, когда я её заполучила… ну уж нет, не дождётся.
Начался проигрыш. Я, сжав зубы посильнее, подняла руки, дожидаясь, когда пойдут слова, и едва не взвыла, услышав речитатив. На что-либо короткое можно не рассчитывать. Я попробовала отрешиться от пудовых рук, вытянутых вперёд, и сконцентрироваться на смысле диалога. Главное для меня сейчас — отвлечься. Я вытерплю. И ничего, что руки дрожат хуже, чем у закоренелого выпивохи. Чем дальше я слушала диалог, тем сильнее чувствовала, что эта песня мне не нравится. Однозначно.
Двое подростков. Мотоцикл. Дождь. Ночь…
Перед глазами сама собой всплыла полузабытая картина. Темно уже, за окном накрапывает некая изморозь. Брат свернулся клубком рядом на сиденье и дремлет, а я с интересом смотрю на нечастые проносящиеся мимо жёлтые огни фар. Я встретилась взглядом с отцом в зеркале, и он мне подмигнул. Я весело рассмеялась, отчего мама рассерженно шикнула и покосилась на Сергея. Не проснулся ли?
Внезапно мчащийся навстречу нам одинокий огонёк мигнул и резанул прямо по глазам. Папа резко крутанул руль. Я от неожиданности ударилась о дверцу и упала на пол за папиным сиденьем…
По щекам уже давно катились слёзы, но я не осознавала этого. Жалко всхлипнув, я бессильно осела на пол и разрыдалась, громко и некрасиво. Но мне было всё равно. А сквозь всхлипы молотком били по мозгам слова: «Он знал, чем обернётся школьный бал, что наяву, а не во сне».
Когда закончилась песня, я не заметила, полностью погрузившись в воспоминания и раз за разом переживая ТУ минуту. Ту последнюю минуту.
«Прекрати истерить! — ворвался в воспоминания непрошенный голос, разбивая их на ошмётки. — Из-за какой-то песни целое болото развела. Стыд и срам».
От… отвали. Там… по… погиб… гибли.
«Кошмар какой! — не скрывая презрения, отозвался голос. — Да тут каждая пятая песня — личная трагедия. И что из-за этого, повеситься?»
Ду… дурак! Моя семь… семья. Они… они… они погибли. Авто… авто… ката… тастрофа.
Я зарыдала ещё сильнее. Голос не решился больше вставлять свои язвительные комментарии, вместо этого он растерянно пробормотал:
«Ещё рыдающих девиц я не успокаивал. За что мне это?»
А потом я ничего не слышала и не чувствовала, полностью уйдя в своё горе. Но почему мне показалось, что меня кто-то обнимает и поддерживает, не давая скатиться в самую глубину беспросветности?
Обессиленная, я ещё долго икала, свернувшись клубком на полу. Мне хотелось спрятаться. От внешнего мира и от внутреннего. Но больше всего от почти физической боли, буквально разрывающей на части.
* * *
Очнулась я разбитой и усталой. Руки-ноги были словно налиты свинцом, всё тело ломило, а внизу живота противно тянуло.
«Фу-ух! Проснулась, наконец. А то я не знал, что делать».
Что со мной такое?
«Не знаю, — честно признался голос. — Полагаю, что это из-за слишком сильного эмоционального напряжения. В общем, твой организм вместо того, чтобы восстанавливаться после физических нагрузок, боролся со стрессом. Да, и ещё. Не могу понять отчего, но… не хочу тебя особо пугать… но у тебя открылось кровотечение».
Что?
Я порывисто вскочила на ноги, но меня тут же повело в сторону от слабости.
«Я бы посоветовал сходить в душ, пока ученики не зашевелились и показаться магистру Дэривану, потому что я не нахожу объективных причин для твоего состояния».
Я тоже их не находила и не могла сообразить, где и как я умудрилась пораниться, тем более в таком месте. Я избавилась от браслетов и, позорно держась за стенки, поковыляла в душ, не забыв прихватить с собой карионит. Раздевшись, я впала в панику. Кровь спускалась чуть ли не до колен. А вдруг у меня какое-нибудь внутреннее повреждение?
«Прекрати разводить панику! Современные знания позволяют восстановить живое существо чуть ли не по частям, а ты тут истерику устроила из-за какой-то мелочи».
Голос прав, ведь ничего непоправимого пока не произошло. К тому же магистр Дэриван хороший лекарь. Но идти к нему с подобной проблемой идти было как-то стыдно.
«Лучше сейчас, чем потом».
Что сейчас, что потом — мне, знаешь ли, как-то не легче от этого.
Феникс был мягко говоря удивлён моим столь ранним появлением на пороге его комнаты. И фраза, сказанная им вместо приветствия меня отнюдь не воодушевила:
— Дарк, сиан только начался, а у тебя уже проблемы!
Я грустно вздохнула, подтверждая его правоту и последовала за фениксом в прихожую.
— Что на этот раз? — хмуро поинтересовался магистр.
— Не знаю. Наверно, повреждено что-то из внутренних органов. Иного объяснения я не нахожу.
Проведя диагностику, магистр одарил меня неутешительным:
— Я тоже. Травм нет, и организм считает происходящее не сильным отклонением от нормы. Я никогда не осматривал девушек, так что выводы поостерегусь делать. Наверно, физиологическая особенность твоей расы, у фениксов-девушек ничего такого нету. Могу лишь сказать, что много хуже для организма твоё подавленное состояние. Что случилось?
— Ничего, — отвернувшись к стене, выдавила я, не понимая, как такое в принципе возможно.
— Это, конечно, твоё дело, — невозмутимо сказал магистр, — но без знания причин я вряд ли смогу понять, что пошло неправильно.
— Так вы мне не поможете?
— Пока не вижу как. Ты ничего не слышала про подобное от представительниц твоей планеты, когда ещё была там?
Я покраснела, сообразив, наконец, что это такое, а магистр Дэриван тем временем продолжил:
— Заходи вечером. Посмотрим, что изменится.
Я даже не обернулась, ничем не показывая, что услышала последнюю реплику. И вечером не собираюсь приходить. В данном случае он и правду ничем не поможет.
День прошёл кошмарно. Мало того, что предательская слабость и усталость и не думали проходить, так ещё и настроение к вечеру опустилось ниже плинтуса.
У меня сложилось впечатление, что половина учеников нашей группы посчитала долгом подойти ко мне с вопросом: «Может, тебе стоит сходить к магистру Дэривану?». Чтоб их всех с их развитым обонянием! На Дара я так вообще от души наорала. Беспокоится он, видите ли, а сам ещё зелёный весь.
Голос, к моему удивлению, за весь день не проронил ни звука. Ну и правильно, а то бы ещё и ему перепало.
После ужина, плюнув на недоделанные уроки, я завалилась на кровать и моментально отключилась… стигн на пять, после чего подскочила, зажимая рот руками, чтобы не закричать. Кошмары, уже давно не посещавшие меня, теперь решили восполнить утрату с лихвой.
Глава 4
Я с беспокойством поглядывал в сторону Дарка. Что он творит? Под глазами пролегли чёрные тени, сам осунулся, побледнел, но и слышать не хочет, чтобы показаться магистру лекарю. А ещё этот непонятный запах крови, вот уже четвёртый день преследующий тёмного. Он же себя до погребального костра доведёт!
Наконец-то зельеварение закончилось, но Дарк даже не пошевелился, чтобы встать. Я заколебался. С одной стороны, нужно бы подойти и поинтересоваться. С другой, наорёт от души и ещё больше замкнётся в себе. Поэтому я собрал вещи и направился к двери, где и замер, зорко следя за тёмным. Тот дождался, пока все покинут кабинет, потом подошёл к наставнику и что-то спросил.
— З-сачем тебе? — изумился Гроссер.
