Пусть уж Майк думает, что хочет, а как только Лиз окажется с нами — я силой уволоку его из этого дьявольского склепа. Хватит. Баста…
От нехорошего предчувствия у меня начинают ныть не только синяки — все кости и сердце вместе с ними. Ноги несут меня к двери в подвал. Вечно мне на обследование достаются именно подвалы — судьба такая, что ли? Я их с детства терпеть на мог. Совсем другое дело — чердаки, а в подвалах темень, мрак…
Я осторожно приоткрыл дверь. В подвале горел свет, и это меня сразу насторожило. Значит, они или только что вышли, или затаились тут же. Впрочем, был еще один вариант: они снова могли подкинуть «сюрприз», вроде той несчастной девчонки, похожей на Лиз. Если они сделают такую мерзость, я им не прощу.
С верхней ступеньки я осмотрел помещение. В отличие от большинства виденных мною раньше, оно имело вполне приличный вид. Хлама как такового я вовсе не заметил — почти весь интерьер состоял из шкафов с инструментами. Ну, не шкафов, — скорее, полок, но это уже подробности, не имеющие ни малейшего значения. Подвал пустовал — но я уже знал, какова цена такой пустоте. Я присмотрелся, есть ли там места, где можно спрятаться, и только тогда начал спускаться.
Освещение оставляло желать лучшего, и мне пришлось воспользоваться фонариком…
Я пошел по лестнице — она слегка скрипела под ногами. В какой-то момент мне показалось, что через ступеньки кто-то смотрит — словно холодком оттуда повеяло, но когда я сосредоточился, это ощущение пропало. Или причудилось мне, или смотрящий прикрылся… вот уж не знаю…
Я спускался вниз, и мне становилось все неприятнее. Ненадежное дело — подвал. Если враг появится со стороны лестницы — я окажусь в ловушке. Да и второй выход, притаившийся в уголке, не сулил ничего хорошего. Впервые я начал сильно сомневаться в правильности нашей тактики с разделением. По одиночке нас легче придавить. Одно дело, когда мы «работали» в пустых склепах, и совсем другое — сейчас, когда и ежу понятно, что вся их шайка собралась в этом месте. И куда мы только спешим с этим обыском?
Ах да, Лиз…
Но ведь мы уже задержались так, что лишние секунды не играли теперь никакой роли. Пока выбирались из машины, пока дошли…
Пустое дело — этот поиск.
Жалко, конечно, девчонку, но шансов найти ее живой у нас, можно сказать, нет. Да и Майк, похоже, сам это прекрасно понимает. Если судить по выражению его лица, он ее давно «похоронил» и пришел сюда не как спасатель, а как мститель. Жалко только, что я понял это так поздно. Теперь это уже не важно — не уходить же до окончания проверки…
И все равно этот подвал мне не нравится. Есть, видно, такие места, в которых человек как бы согласен умереть. Во всяком случае, не испытывает против них особого предубеждения. Это не значит, например, что я обрадовался бы, взлетев на воздух в перевернутой машине, — но все равно к этому я отнесся бы терпимее, чем к перспективе загнуться вот тут, в этом пакостном подвале, в котором, кроме всего прочего, воняет крысами.
Я ступил на пол — он тоже поскрипывал. Хоть здесь и следили за помещением, его ветхость лезла из каждой щели.
Неожиданно я расслышал какой-то смутный шорох, и сердце мое екнуло от страха. Дождался…
— Лиз? — громко спросил я вслух.
Вопрос был не нужен — я и сам прекрасно знал, что это не она. В подвале таился враг.
Может быть, даже сам Длинный!
ЛИЗ
Никогда еще я не испытывала чувств столь противоречивых — и радость не была радостью, и стыд не был стыдом. Я шла как в бреду — и сама была в том повинна. Наверное, за эти сутки я повзрослела — если не постарела — лет на двадцать. Слишком многое открылось за столь короткий срок. Любовь. Настоящий страх, настоящие потери. Тяжесть невосполнимых утрат и долга. И наконец — способность убить.
Совсем не такой представляла я себя совсем недавно. И совсем не такой я была. Лиз из Морнингсайда была запуганным замкнутым ребенком, живущим наполовину в видениях, наполовину в ожиданиях и грезах. Так росток дремлет внутри зерна, зная о своем будущем через память предков и рисуя его слабым своим воображением по-своему. Но вот приходит день — и заветная оболочка зерна раскрывается, выпуская его на волю. А кругом — то засуха, то половодье, бьют ветра и ходят травоядные и хищники…
Я не жила тогда — только ждала жизнь. И стоит ли удивляться, что реальность оказалась не такой, как я ее представляла себе издалека? И настоящая боль не похожа на выдуманную, и настоящий страх куда сильнее. И игры более жестоки — из них не выйдешь, не вымазавшись в крови…
Иногда, для того чтобы очистить мир от грязи, нужно потерять какие-то чистые кусочки души. А ими порой жертвовать тяжелее, чем самой жизнью. Если бы я раньше хоть немного задумалась о том, испытывает ли боль мой противник, я не смогла бы поднять на него руку. Но я уже сделала это — и теперь мне нужно суметь повторить это в случае необходимости, сознательно отдавая себе отчет в том, что вместе с этим человеком — или существом — ты убиваешь целый его мир. Я не готовила себя к такому. Не знаю, к счастью или на беду. Я должна думать о другом: об опасности этих существ для всех остальных и о тех жизнях, которые они уже забрали у других людей. Пастор умер, чтобы спасти меня… Хотелось бы мне знать: а сумел бы он убить ради собственного спасения другого человека? Кто может дать на это ответ?..
Если задуматься, смерть — это не так страшно, как кажется со стороны. Я ведь боялась больше не ее — боли, которая должна сопровождать переход.
Вот уже я и думаю о смерти совсем по-другому…
Какое странное ощущение — меня словно подменили по частям. Я многое потеряла, многое приобрела — но кто докажет теперь, что я — это я? Разве что Майк… Если наша любовь по-прежнему не угаснет, если мы сможем жить чувствами друг друга — не все еще потеряно. Даже наоборот…
Ладно, сперва надо отсюда выйти — и вот тогда обдумать свое будущее по-новому. Нет, от борьбы я не уйду — у меня нет права на дезертирство. А вот все остальное… Чепуха! У меня нет ничего остального. У меня есть только долг — и масса ненужных балластных размышлений. Не головой надо сейчас думать — руками. И не сердцем — оно слишком мягкий материал для жизненного грунта, колючего и твердого.
От размышлений меня отвлек далекий свист. Шары… Я чуть не забыла о них.
Что чувствовал мой спаситель, дожидаясь этого маленького убийцу? Как хотела бы я понять того священника, познакомиться поближе… Ведь этот человек при жизни был мне чужим!
Неужели нельзя никого оценить, не потеряв?
Можно, ведь правда, Майк!
Шар свистит все ближе, а я продолжаю думать о пасторе. Как у него хватило мужества стоять, ожидая смерти? И сколько времени смогу простоять я, прежде чем увернусь?
