— Плохо. Вернешь лицо назад? Ну, когда все кончится?
— Верну… наверное. Сейчас не до того.
— Вась, как я тебя звал в первом классе?
— Васисуалий. И мне это не нравилось. Я пожаловался маме, и она тебя ругала. Но ты все равно звал.
— Вроде наш, а, мать?
— Наш, наш — я что, Васю не узнаю? Сердце матери чует…
— Тьфу! Не говори при мне эту хрень! Сердце матери… бе-бе-бе… чушь это все!
— Вот как был ты пэтэушник, грубятина, так им и остался! Предлагал мне Лешка Суров выйти за него — отказалась! А он моряк, весь в аксельбантах, красавчик! И на что поменяла?
— На мужчину. Настоящего мужчину. А твой Леха, кстати, спился! Вон, у магазина тусуется твой моряк! Копейки стреляет у прохожих! А я деньги зарабатываю, меня уважают…
Ну, понеслось. Эту песню я слышал уже не раз и не два. Мать вспоминает тех, кто когда-то предлагал ей руку и сердце, а отец сосредоточенно обгаживает всех мерзких претендентов, отвергнутых моей популярной мамой.
Кстати сказать, в молодости она была очень, очень красива. Вероятно, я в нее пошел. Потому что отец корявый, кряжистый, хоть и высокий. Руки узловатые, ладони — как лопаты. Впрочем — такие же у меня, чем он всегда гордился. А вот физиономией, слава богу, я в мать пошел. Этот курносый нос и тяжелые надбровия мне не достались. Отец был очень сильный человек — раз он на спор поднял машину за передок — самую тяжелую часть. И выиграл ящик пива. Мать узнала — скандал был невероятный. «Если бы ты, дурак, сорвал бы спину или еще чего повредил — кто кормил бы Ваську?! Заделал мне ребенка и развлекается, как идиот! На мою учительскую зарплату ребенка не поднять, особенно при инвалиде придурке-муже! Ты понимаешь, что творишь?!..» Ну и так далее. Полный набор. Отец только посмеивался и подначивал: «Ух ты, здорово сказанула! Вот как преподаватели изящной словесности нынче выражаются! И скрывала такие способности?»
Надо сказать, что отец не был никаким пэтэушником, скорее наоборот. Окончил автодорожную академию и был инженером. Но предпочитал работать автослесарем. Заработки больше. Он был классным автослесарем по иномаркам и предпочитал, чтобы над ним было как можно меньше начальников.
— Вы тут ругайтесь пока, я пойду душ приму. Да и одеться мне надо.
— Ты ж одетый? — не понял отец.
— Он в иллюзию одет! — торжествующе сказала мать, намекая на то, что отец такой болван и ничего не знает о сыне. — Ты не забыл, что наш сын маг?
— Не забыл, — хмыкнул папаня, — сынок, мойся, и ужинать. Кстати, у меня там пара бутылок пива холодного есть, попьем. И ты расскажешь, что с тобой случилось за это время. И кстати, где твоя миленькая подружка? Или жена… хорошая девушка. Если бы я не любил твою сварливую мать, я бы на такой женился — ух, какая она красотка!
Я прошел к себе в комнату, залез в шкаф, набрал белья, выбрал штаны, рубаху и поплелся в ванную, смывать следы похода по загаженным дорожкам лесопарка. Мать уже приготовила мне полотенце, и я заперся в ванной, с усмешкой слушая, как за дверью препираются мои родители. Они любили друг друга, так что эти мелкие скандальчики ничего не значили. Только бодрили их. Подозреваю, что этаким способом они пробуждали в себе поутихшую страсть — говорят, что после скандалов супруги очень сладко примиряются в постели. Так-то мои родители были еще совсем не старыми — какие-то сорок пять лет, свежачок!
Задумался, омолаживаю каких-то совершенно чужих людей — какого черта я своих родителей не могу омолодить? И бабку с дедом? Уж они-то заслужили это дело гораздо больше, чем любой другой человек в любом из миров — они произвели МЕНЯ, а важнее этого ничего нет. По крайней мере для меня.
— Орнития гурода! — есть, готово. Стою в первозданном виде. Посмотрел в зеркало — и похож на прежнюю физиономию, и непохож. Как-то раньше не задумывался — вот приду я к своим родителям, и… а что «И»? Как они меня узнают?
Узнали. По голосу… и чего там мать насчет сердца? Похоже, что они что-то подобное и ожидали. Все-таки молодцы у меня родители. Впрочем, а что, у других совсем плохие? Тоже бы начали защищать своих чад и прятать их под кроватью, укрывая от зоркого ока закона. Мы же не американцы какие-нибудь. Американская мать сейчас стояла бы передо мной и уговаривала сдаться властям, мол: «Они же тебе хотят помочь!» Ага. Помочь. Отправиться на тот свет.
Хорошенько намылился, вымылся как следует. Все знакомо, все родное. Хорошо все-таки дома. Дома? Задумался — а ГДЕ сейчас мой дом? Тут? Или там, где мои жены, мои друзья? Честно говоря, я уже так привык жить в 1976 году, что вернуться сюда насовсем мне как-то уже и не хочется. Почему? Да ясно почему: там я великий маг, прогрессор, уважаемая и важная личность. А кто я здесь? Гонимый властью преступник, негодяй, маньяк. Есть разница?
— О! Вот и он, наш блудный сын! Мамаша, ты зарезала тучного тельца?
— Зарезала, зарезала — банку говяжьей тушенки. Садись, сынок, я картошки нажарила с тушенкой, пока ты там мылся. Истощал как… а плечи-то, плечи какие стали! Как у отца! Только он на обезьяну похож, а ты — богатырь!
— Чегой-то на обезьяну? — слегка обиделся папаня. — Вот, обидит походя, и даже не заметит. Не разговариваю с тобой. Давай, сынок, хряпнем с тобой по стаканчику пивка за твое прибытие.
— Приучай, приучай ребенка к выпивке! Потом будет у магазина деньги стрелять, как твой друган Леха!
— Во-первых, как я понял из твоей предыдущей речи, — Леха твой друган. Аксельбанты там где-то навешал, на выступающие части тела. А во-вторых — Василий уже не ребенок, а мужчина! Вон, плечи-то шире, чем у отца! Жена где-то у него там есть… есть? Есть, ага. Вот! Кстати, ну-ка давай потягаемся с тобой на руках — сможешь меня положить? А то, может, тебе и вправду еще рано пиво пить, как мать говорит!
— Ну что творишь, что творишь?! Поломаешь ведь ребенка! Прекрати сейчас же, порвешь ему руку, лишенец!
Отец взгромоздил свою лапищу на стол — рука у него и вправду была впечатляющей. Громадная ладонь, мышцы перевили руку, как канаты. Подозреваю, что у него происходила мутация в лешего, но остановилась на каком-то этапе, и он не оброс, как положено добропорядочным лешим. То есть сила лешего и фигура, похожая на фигуру леших, а вот волос, как на них, нет. Вернее — шерсти.
Мать тоже мутировала — в детстве — слабенькая нимфа. В школе это ей сильно помогало работать — справиться со школьными детьми-отморозками без специального умения совершенно нереально. По крайней мере, на мой взгляд. Вот откуда у нее было столько поклонников — нимфы отличались любвеобилием, и не было отбоя от желающих продолжить свой род с зеленоватым созданием. Впрочем, если не приглядываться, и не заметишь, что она нимфа — волосы красит, а замаскировать зеленоватый цвет кожи нет никаких проблем — можно купить любые тональные кремы, в том числе иллюзорные. Сейчас по визору беспрерывно крутят рекламу всех этих чудо-средств. Иногда я думал, вот так познакомишься с красоткой, окажешься с ней в постели, а утром действие чудодейственных иллюзорных кремов закончится, и ты проснешься в постели с жабой. Так и импотентом стать недолго.
