В гробу картонном мы прожили года два. По чести сказать, ничего хорошего в нем нет, в гробу этом. Во-первых, тесно. Во-вторых, не видать ни хрена, кроме рубашки соседа, что под тобой. Или соседки. А тебе в рубашку тот, кто над тобой, пялится. Или та. Календарю только повезло, его сверху присобачивают, значит, никто в задницу не смотрит. Хотя вот убейте, не понимаем, ну на кой фарт на нас календарь кладут. Это все равно, что в коробку с леденцами презерватив засунуть.
Ну да ладно, два года не двести двадцать, а наши, бывало, и поболе в гробах загибались да под стеклами в музеях истлевали. В общем, всякой дряни приходит конец, вот и мы, на этот самый конец, отмучались. Родились, значит.
— Век козырной не бывать, — ахнула эмоциональная Двойка Пик. Она лежала в самом низу и поэтому первой увидела тех, кто помог нам родиться. — Ну и ряхи.
В следующий момент нас развернули веером, и все убедились, что Двойка Пик не врала: ряхи на самом деле оказались те еще.
— Хорошие карты, пластиковые, — сказал обладатель той ряхи, что помоложе, с длинным кривым носом, прилизанными бакенбардами и щербиной там, где у нормальных людей зубы. — Сносу им не будет, Карпыч, в бутике за полторы сотни взял.
— Работы с ними много, — проворчал Карпыч, похожий на старую заслуженную лошадь. — Пластик бритвой не сработаешь, Севочка, красить придется.
— Ну так крась, прорва старая, — проявил решительность Севочка и помянул сомнительную мать.
— Денег стоить будет, — гнул свое Карпыч. — Работа непростая, деликатная. Рубликов на пятьсот работенка-то потянет. И авансец, авансец таки попрошу.
— Чтоб ты сдох, — пожелал Севочка и полез за пазуху. — На, жри, — бросил он на стол мятую купюру. — Да как следует коцай, за руку поймают — с тебя спрошу.
— «Коцай, поцай», — передразнил ответственный Туз Треф. — Ну, братья-сестры, шестеркой буду, мы в ремизе. Он же нас сейчас закрапит.
— К гадалке не ходи, — подтвердил блатной Валет Бубен. — Эх, душа забубенная, — затянул он, — да колода крапленая, там, где пайка казенная, кирзачи да бушлат…
— Заиграли мальчишечку, — подхватили старшие Пики, — не сложилась мастишечка, и поставил он лишечку на пиковый расклад.
Карпыч между тем, кряхтя, извлек из ящика стола увесистую картонную коробку, выудил из нее бритву, набор флакончиков с лаками, пузырек с ацетоном и пенсне. Нацепив его на нос, он уселся за стол и сноровисто разложил нас по мастям.
— Братцы, я чувствую себя голым, — простонал застенчивый Король Червей после того, как подвергся экзекуции. — Какой позор, меня можно прочитать по рубашке.
— А я — изнасилованной, — пробасила вульгарная Дама Бубен, — причем самым что ни на есть извращенным образом. Как будто меня чужой валет покрыл. Черный. А то и оба.
— Такую покроешь, — проворчал сварливый Валет Пик. — Тоже мне, бубена мать.
Карпыч собрал нас вместе, снова упаковал в картонный гроб-футляр и аккуратно его заклеил. Некоторое время мы лежали молча, настроение у всех было отвратным. Даже у Тузов.
— А календарю-то пофартило, братцы, — на минорной ноте подытожила эмоциональная Двойка Пик. — Он теперь один у нас некоцаный.
* * *
— А вот и Севочка. Здг’авствуйте, дог’огой, — приветствовал нашего хозяина елейный грассирующий дискант. — Все уже собг’ались, — понизив голос до шепота, сообщил дискант. — Андг’юня, Вольдемаг’ и Аг’он Аг’оныч, вас только ждут.
Севочка вытащил нас из кармана и небрежно бросил на стол.
— Аккуратнее, недоумок, — взвизгнула эмоциональная Двойка Пик, которая снова была снизу и приложилась поэтому фэйсом об тэйбл.
Через минуту нас вскрыли, пересчитали, похвалили за то, что пластиковые, и разделили на две части. Двадцать наших от двойки до шестерки отправились обратно в футляр, а остальных принялись тасовать. Мы, конечно, сразу догадались, что боевое крещение придется принимать в преферанс.
— Компания так себе, — авторитетно заявила вульгарная Дама Бубен. — Севочка из них обезьян сделает.
— Мудрено не сделать, — согласился ответственный Туз Треф. — С учетом некоторых наших особенностей.
— Мне этот Ароныч не внушает доверия, — поделилась сомнениями недоверчивая Дама Пик. — И остальные какие-то скользкие. А катранщик так вообще шельма. «Все уже собг’ались», — передразнила она. — Мазу держу, катранщик у Ароныча в доле.
Тем временем нас стасовали, дали подснять, Вольдемар раздал, и игра началась.
— Шесть пик, — открыл торговлю Севочка.
— Я — пасс, — отказался от борьбы Арон Ароныч.
— Шесть треф, — повысил Андрюня.
— Здесь.
— Бубен.
— Здесь.
— Шесть червей.
— Здесь, — кинув косяка на прикуп, с сомнением произнес Севочка.
— Играй, — сдался Андрюня, — все твое.
— Что он творит, — запричитал ответственный Туз Треф. — Ему же прикуп не подходит!
— Н-да, — согласился застенчивый Король Червей. — Наш-то, похоже, фраер. Вот стыдуха.
Севочка прикупил и сделал снос.
— Семь бубен, — заказал он.
— Кто играет семь бубен, — сказал Арон Ароныч, — тот бывает… Я — пасс.
— Отгребен, — уточнил Андрюня. — Вист. Втемную. Ходи, Севочка.
— Знать бы с чего, — неуверенно протянул тот.
— Хода нет — ходи с бубей, нет бубей, так хреном бей, — посоветовал Вольдемар.
Севочка крякнул и, почесав пятерней в затылке, вышел козырным тузом. С полминуты нами молча шлепали по столу.
— Вот проклятье, — сказал, наконец, Севочка. — Ну и расклад. Ладно, первый ремиз — золото. Без одной я.
— Без одной отец родной, — подтвердил Арон Ароныч. — Восемь в гору прокурору.
Андрюня сноровисто собрал нас со стола и принялся тасовать.
— Братцы, глядите, что он делает, — взвизгнула стервозная Дама Червей. — Он же не тасует нас, а зачесывает.
— Вот шельма, — изумленно протянул ответственный Туз Треф, которого Андрюня счесал вниз. — Пусть меня побьют шестеркой, но они тут все мазурики. Наш-то за лоха проходит.
Вскорости выяснилось, что ответственный Туз Треф прав. Компания явно собралась ради Севочки. Его заторговывали, били козырями в ренонс, сливали в него распас, а под конец навесили паровозный мизер.
— Должен буду, — угрюмо буркнул Севочка, когда избиение, наконец, закончилось, и выложил на стол содержимое бумажника. — Здесь двадцать штук, остальное с меня.
— Поверим, поверим, — вальяжно пробасил Арон Ароныч. — Приходите еще.
Севочка вышел вон, так и забыв нас на столе.
— А карты-то лох принес, похоже, крапленые, — удивился Вольдемар, разглядывая наши рубашки. — То-то, я гляжу, он все время на прикуп косил. Точно, смотрите, тузы наколоты. И короли.
— Верно, — присвистнул Андрюня. — Все фоски да лошпайки ацетоном протравлены. И подлакированы. Ну, дает, лоховской.
— Нехог’ошо, — укоризненно покачал головой катранщик. — С его стог’оны это пг’осто свинство. Пг’инести кг’апленые каг’ты в пг’иличную кваг’тиг’у. Долечку пожалуйте, господа шпилег’а.
— А карты я, пожалуй, себе возьму, — отсчитывая катранщику долю, сказал Вольдемар. — Пусть будут.
* * *
— У Вольдемара не забалуешь, — поделилась опытом бывалая Девятка Бубен. — Вот же волчара, — добавила она с восхищением. — Наглость — сестра таланта.
Вольдемар демонстрировал прекрасную технику обращения с нами. Его татуированные перстнями музыкальные пальцы так и летали над столом. За неполный час Вольдемар дважды свольтировал, трижды передернул и удачно применил накладку, подлянку и двойной щелчок.
— Укрупнимся? — предложил противник, тощий немолодой субъект в очках, с козлиной эспаньолкой и трясущимися венозными руками.
— М-м, не возражаю, Антон Палыч, — вальяжно согласился Вольдемар и, насвистывая, исполнил шулерскую врезку.
— Чего он всё свистит, — пробрюзжал сварливый Валет Пик. — Не свисти в хате, денег не будет, — вызверился он на Вольдемара. — Жаль, не слышит, — пожаловался Валет Пик. — Достал уже своим свистом. И мотивчик какой-то поганый.
— Сам ты поганый, — обиделся блатной Валет Бубен. — Козырная песня, — добавил он и затянул: «Местечковый вокзальчик, опустевший перрон, я влюбился как мальчик в эту даму бубен. Только нет в жизни счастья, лишь нефарт да обман, с королем черной масти у нее был роман».
Антон Палыч подснял. Вольдемар, раздав по три карты, открыл козыря.
— Нет у царского двора катки лучшей, чем бура, — насмешливо произнес он. — Ходите, уважаемый.
Антон Палыч вышел с двух треф. Вольдемар убил старшей трефой и козырем.
— Девки, — насчитав девятнадцать очков, сказал он. — Что ж, продолжим.
Заход перешел к Антон Палычу, и после обмена безочковыми взятками тот вышел с трех пик.
— Во взятке партия, — сказал Антон Палыч, с трудом сдерживая дрожь в руках.
