Александр Бачило
ВПЕРЕДИ — ВЕЧНОСТЬ
— Фамилия?
Я назвал.
— Возраст?
Я признался.
Он бросил на меня взгляд исподлобья, покачал головой.
— Надо же! И семья есть?
— Не успел.
— Эх-эх-эх! — посочувствовал он. — Только бы жизнь начинать! Диагноз?
— Острая сердечная…
Он покивал.
— Пил?
— Как все…
Это его вдруг рассердило.
— Как все! А если все в окно прыгать начнут, ты тоже сиганешь?
Я усмехнулся.
— Теперь уже нет…
— Как дети, честное слово! — он продолжал что-то быстро строчить в учетной книге. — Давай направление!
Я подал ему сложенную вчетверо бумажку, исписанную со всех сторон мелким ровненьким почерком.
— Понаписали! — он брезгливо взял бумажку за уголок, посмотрел на свет. — Бюрократы. Лишь бы спихнуть человека… Постой-ка, а это что?…
Он прищурился на красный штампик, косо пересекающий строчки, присвистнул и посмотрел на меня по-новому — внимательно и даже, как мне показалось, с уважением.
— Как же это тебя угораздило?
Я пожал плечами. Мне и самому было интересно, как.
— Ну, дела!
Он сыграл на клавишах селектора нестройную гамму и закричал:
— Аппаратная? Что у нас с девятым боксом?
— Под завязку, — прохрипел динамик.
— Тут человек с направлением!
— Они все с направлением! Бокс не резиновый.
— Что ж ему, на лестнице сидеть?!
— А нам без разницы. Наше дело температуру держать, а не размещением заниматься!
— Ты поговори еще! — огрызнулся мой новый покровитель.
В ответ из динамика послышалось неопределенное бульканье и отдаленные голоса — не то хоровое пение, не то дружный вопль.
Помолчав, покровитель добавил тоном пониже:
— А когда будут места?
— А я знаю? — отозвался наглый голос. — Чего вам дался этот девятый бокс? Мало других отделений, что ли? Травма, грязи, смолы, зубовное…
— Какое зубовное! — вскричал покровитель. — У него красная печать! «Девятый бокс» — ясно и понятно!
— У-у! — протянул селекторный голос озадаченно. — Печать. Хреново дело… Ладно, пусть понаведается днями. Может, придумаем чего…
Покровитель выключил селектор.
— Ну вот и ладненько! — сказал он, обращаясь ко мне и потирая руки с искусственным оживлением. — На днях дадим постоянное место, а пока отдохни с дороги.
— Как же это так — на днях? — возразил я. — А до тех пор куда мне деваться?
— Походи, посмотри, где что, — разулыбался он. — У нас секретов от пациента нет!
— Погодите, погодите! — я почувствовал, что меня хотят надуть.
Вечно со мной происходит одно и то же, лицо у меня, что ли, простодушное?
— Сколько я тут буду ходить, смотреть? Неделю? Помещение-то дайте, хоть какое-нибудь!
В глазах его заиграло веселое изумление.
— Торопишься? Это ты зря. Тебе торопиться теперь некуда. У тебя впереди — вечность!
До меня вдруг дошло.
— Извините, — пробормотал я. — Действительно, как-то не подумал…
— То-то! — он протянул мне металлический жетон на проволочном кольце. — На вот тебе бирку, привесь за что-нибудь и носи. Да смотри, не потеряй!
— Спасибо.
— Не за что, — хмыкнул он. — Себя благодари. Достукался до красной печати! Сам-то знаешь, чего натворил?
Я кивнул.
— Мечтал, говорят…
Он вытаращился на меня с веселым изумлением.
— Зачем же ты, дурак, мечтал?
— Да я не нарочно, — мне почему-то захотелось оправдаться в его глазах. — Так уж получилось. И потом, я ведь ничего не делал. Мечтал только…
— Э, брат! — он махнул рукой. — Здесь не разбирают, делал или мечтал. Статья одна.
— Я понимаю…
— Понимает он! Ну и оттянулся бы на всю катушку! А то намечтал выше крыши, а сласти настоящей и в руках не держал, простофиля! Чего ж ты?
Я вздохнул.
— Не знаю. Стеснялся.
— Кого стесняться-то? Все ж свои! Все одинаковые. Ты о чем мечтал? О бабах, поди?
Я почувствовал, что краснею.
— Знаете, вообще-то я никогда этого так не называл…
— А как? Назови по-другому, я подожду.
— Ну… — заметался я, — видите ли… в общем…
— В общем, о бабах, — заключил он.
— Ну почему, — потупился я, — не только…
— А о ком еще? — глазки его засияли масляной радугой.
— Вы не поняли, — я испуганно отмахнулся. — Собственно, конечно, об этих… о бабах. Но не об одних бабах, а…
— А об целой куче! — подхватил он. — Чего ж тут не понять? Не в лесу живем. Значит, в мечтах ты не стеснялся, а в жизни — робел? Да, брат, залетел, можно сказать. Баб стесняться — это хуже любого смертного греха!
— Что ж теперь делать… — я развел руками.
— Да уж теперь делать нечего! Отвечать придется!
Он посмотрел на меня строго.
— За что же отвечать? — возмутился я. — За то, что никому жизнь не испортил? За то, что не обещал золотых гор, пыль в глаза не пускал? Им же всем сказочного принца подавай! Чтобы увез за синее море и поселил в хрустальном дворце. А я не принц! И не Джорж Майкл!
— Это верно, — несколько смягчился он.
— И дворца у меня нет. И даже этой… дачи-машины. А они — черт их знает — всегда это как-то чувствуют! Сроду смотрели на меня, как на пустое место. А что возразишь? Не можешь дать женщине счастья — не берись! Я просто трезво оценивал себя. И сознательно отказывался от них ради их же пользы.
— С благими намерениями, значит? — участливо спросил он.
— Ну да. С благими.
Он вдруг встал, подошел к двери и, пинком распахнув ее, указал во внешнюю тьму:
— У нас тут, паря, благими намерениями дороги вымощены!
Некоторое время мы оба молча смотрели вдаль — туда, где в редких багровых всполохах проступали неясные гигантские силуэты.
— Оттого и сухо, наверное… — задумчиво добавил он, почесав проплешину между рогами. — Несмотря, что под землей…
Дорога, вымощенная благими намерениями, начиналась сразу за дверью. Больше всего она напоминала скоростное шоссе — по шесть полос в каждую сторону. Разметка была аккуратно нанесена белой светящейся краской, предусмотрены места парковки на обочине и двухуровневые транспортные развязки. Все это — несмотря на полное отсутствие на дороге каких бы то ни было средств транспорта. Да и пешеходы-то попадались не часто. Раз только из полумрака навстречу мне вышла троица. Два чумазых типа шахтерского вида несли носилки, груженые инструментом — пилами, коловоротами, клещами и садовыми ножницами. Рядом, зажав подмышкой трезубые вилы, брел черт. Носильщики не обратили на меня внимания, а черт прищурился, разглядывая. Я повесил жетон на шею и сделал вид, что спешу по делу. Троица прошла мимо.
С обеих сторон к дороге все ближе подступали темные угловатые громады — не то изъеденные ветрами утесы, не то многоэтажные дома, покинутые жителями. Нигде ни одного огонька, только в небе (если это называется небом) уныло мерцал вечный закат. Все чаще стали попадаться нависающие над дорогой переплетения труб, ажурные металлические фермы, лестницы, рельсы и прочее индустриальное железо. Дома-утесы округлились вершинами и стали похожи на гигантские, торчком поставленные цистерны. Подобный пейзаж вполне подошел бы для какого-нибудь нефтеперерабатывающего комбината и впечатление производил такое же — унылое, гнетущее. Вдобавок и в воздухе стало отчетливо пованивать химическим производством.
Веселенькое местечко, подумал я. Вот здесь мне и предстоит провести остаток дней… Да нет, каких дней? Какой остаток? У меня ведь теперь впереди вечность! А это значит… Как бы представить себе такую затейливую штуку — вечность? Совершенно бесполезно, по-моему. Да и не вечность меня по-настоящему беспокоит! Вечность — понятие абстрактное, а вот таинственный девятый бокс — кажется, вполне конкретное. Что это за бокс такой, привилегированный? Какие еще привилегии з д е с ь? На лишнюю… пытку? Нет, лучше не думать об этом. И держаться подальше от девятого бокса, пока силой не волокут. А я-то, дурак, еще рвался туда! Соображать же надо — это тебе не койка в общежитии!..
За душеспасительными размышлениями я и не заметил, как свернул с главной дороги в какой-то проулок. Стены, заборы, трубы и лестницы теснили меня теперь со всех сторон. Приходилось то и дело наклоняться, проходя под низко свисающими проводами, подниматься по шатким металлическим трапам, петлять в лабиринтах гулких темных коридоров. Скоро я совсем заблудился.
И тут обнаружилось, что места эти обитаемы. Где-то неподалеку перекликались голоса, торопливые шаги прогрохотали по железу над самой моей головой, эхо их отозвалось глубоко внизу, а потом вдруг раздался звук, точь-в-точь похожий на вопль большого стадиона в момент гола. Напрасно я искал хоть какую-нибудь щелку в высоченном заборе. Он был надежно склепан из одинаковых щитов с изображением черепа и надписью «Не влезай — убьет!». Мне так и не удалось увидеть, что там, за ним, происходило…
