Ирина Белояр
Двенадцать часов, которые потрясли Клеткинштат
Цепрянец проснулся. Ноги болели. Голова чугунной болванкой грозила продавить изголовье кровати, а заодно и пол. Вплоть до цементной стяжки.
Не открывая глаз, Цепрянец пошарил на тумбочке, извлек пару таблеток из общей кучи и отправил в рот. «Когда-нибудь меня обязательно отравят», — подумал он с надеждой, но потом рассудительно добавил: «А… кому я нужен. Вот раньше…»
Лежа с закрытыми глазами и прислушиваясь к побоищу таблеток с организмом, Цепрянец (Цезарь-Елизавета I-Петр I-Рузвельт-Ярослав Мудрый-Наполеон-Екатерина-Цицерон) вспоминал вкус былых побед и порох сражений, обижался на судьбу, жалел себя, сетовал на неблагодарных соотечественников.
Он был одним из первых. Он помнил время — двадцать лет назад — когда гигантский, обнесенный колючей проволокой комплекс был отдан под проект гения Клеткина (кодовое название — «Гены древних героев»). Гений Клеткин… Цепрянец хмыкнул. Да, гений в некотором роде. Гений пиара. Гениальный проныра… Цепрянец (тогда его звали иначе) сам был среди тех молодых генетиков, которые методом мозгового штурма разработали и раскрутили многообещающее дело. Большинство из них стали первыми добровольцами, и не всем повезло. Клеткин так и не стал ничего себе вводить, а злые языки утверждали, мол, руководителю проекта не чужды гены академика Лысенко…
Цепрянец почти не помнил своего научного прошлого. Много кем он успел побывать за первые десять лет.
Из тех ребят только двое осталось в нынешнем аппарате: Гиппократ и Авиценна. Правая и левая рука Клеткина. «Точнее, его правое и левое полушарие», — ядовито подумал Цепрянец.
Эксперимент шел себе и шел, комплекс разросся, превратился в город. Были ошибки. Были трагические ошибки. Мы их учитывали и совершенствовали методику испытаний. И все бы ничего, но Клеткину очень хотелось стать царем.
Подогреть рядовой персонал и профанов-добровольцев оказалось сложно, но можно. Сложно было перебороть обычную человеческую инерцию. Зато — легко подобрать ключики к группам людей, зная их основные психологические составляющие… началась смута. Сначала — на административном уровне. Потом — на общегородском. Потом Центр генной инженерии номер один (в простонародье — Клеткинштат) затребовал у правительства статус республики. Случилось это при поддержке ООН: к тому моменту научный персонал и население города включали в себя представителей сорока с лишним стран мира (формально) и практически всех известных мировых культур (в силу генных модификаций).
Началась долгая изнурительная тяжба, осложненная партизанщиной населения, карательными акциями властей, диверсионной деятельностью и тех, и других. Тогда-то в проекте появился закрытый пункт: «Универсальный политик». Двухступенчатый синтез: на первом этапе воспроизводились гены лучших умов человечества, на втором — подбирались необходимые комбинации и подходящий носитель. Наиболее удачной моделью оказался Цепрянец.
Свежеиспеченный суперполитик быстро освоился с новым именем, обжился с генотипом и — с благословения народа — рванул в бой.
В ход шли любые средства. Он был везде. Один и тот же человек с пламенной речью выступал перед собранием ООН — и с черным от пороха лицом вдохновлял ниндзя, спецназовцев и прочих генетических зомби на битву с карательными отрядами метрополии. Просматривал километровые отчеты об экономическом состоянии — и сочинял шифрованные письма агентам Клеткинштата, рассеянным по всему миру. Статус Центра эволюционировал по классической схеме: резервация — колония — республика…
Цепрянец еще помнит свой первый выезд в качестве президента, во главе официальной делегации, в столицу метрополии. «Да-да, господин Цепрянец, мы действительно отказались от радикальных исследований в области генной инженерии. Наши эксперименты направлены на совершенствование продуктов питания и оздоровление народонаселения,» — с наклеенной улыбкой врал министр генетики, а по залу, с такими же наклеенными улыбками, бегали улучшенных форм референтки, у дверей торчали столбом улучшенных форм охранники, и улучшенных скоростей официанты разносили улучшенные вина…
Пройдет совсем немного времени — и агенты донесут президенту, что копии всех отчетов об исследованиях, проводящихся в Клеткинштате, уходят прямехонько в Министерство генетики метрополии. Цепрянец узнает, что Клеткин купил себе право быть царем. Вернее — наместником.
Тогда-то президент впервые, с болью и возмущением, почувствует, что его кинули…
Постанывая, Цепрянец спустил с кровати скрюченные подагрой ноги. Вот так. Позади борьба за статус республики. Позади — долгая, изнурительная работа по установлению порядка и государственности, реализация проектов экономического развития, и прочая, и прочая… Таланты генетических отцов и матерей исчерпаны, остались только презентованные ими болячки — подагра, эпилепсия и еще много всяких радостей, от попыток запомнить которые у президента начинала болеть голова.
Потому что синтезировать гены мы научились, а исключать из них наследственные пороки до сих пор не умеем…
Это еще что. Первые эксперименты иной раз давали эффекты от трагических до комических: доброволец начинал полностью имитировать поведение «генетического родителя». По улицам ходили (и до сих пор встречаются) тупые римские легионеры, красотки-одалиски, торопившиеся при приближении мужчины закрыть лицо, а один тип, которому ввели неочищенный препарат некоего философа, месяц отравлял своим зловонием воздух, сидя в бочке напротив здания мэрии…
Цепрянец получился вполне нормальным. Только периодически менял сексуальную ориентацию. Да, и некоторые его любовницы и любовники жаловались, что во сне он разговаривает на нескольких языках и отвечает самому себе. Но это, собственно, и все.
Охая, президент доковылял до окошка и глянул на улицу. Ветер рванул вверх и в сторону ярко раскрашенное полотнище, рисунком похожее на персидский ковер — знамя Республики, в честь Дня Независимости вывешенное под окном отца народа. На знамени причудливо сплетались элементы символики самых разных государств и самых разных культур, подаривших Клеткинштату свое наследие.
У дверей кто-то вежливо кашлянул.
— Знаю, знаю, — не оборачиваясь, ответил Цепрянец. — Опять ругаться будете, что подставляюсь под снайперов. Ну, кому нужно в меня стрелять?
— Господин президент, хочу напомнить, что еще год назад такая угроза была более чем реальна.
— Время идет. Ситуация меняется. Почему вы не хотите идти в ногу со временем?
— Береженого бог бережет, — ответил Годунов.
«Классический вариант, — подумал Цепрянец. — Идеально заботливый и предупредительный царедворец. До последнего момента будет прикрывать властителя собой, но в случае смерти оного окажется ближе всех к заветному местечку на троне. А потом развяжет войну… Впрочем, какой я царь — под патронатом наместника метрополии…»
— Надоело все, — буркнул он. — Представить себе не можете, до чего надоело. Все. Начиная от чертовой подагры и заканчивая этой поганой летаргией, в которую впала наша республика.
— Я бы на вашем месте не слишком уповал на летаргию, господин президент. С восточной окраины опять идут нехорошие слухи.
— Вы им верите, Борис? Не смешите меня. Хотите, я скажу, откуда ноги растут у этих слухов? Из агитационной кампании, которую я сам придумал и провернул. Когда мы боролись с самогенщиками. Вы уже забыли, какие листовки мы распространяли среди населения? «Люди! Не доверяйте подпольным продавцам, не покупайте несертифицированный генный материал! Я, мать двоих детей, еще вчера была Еленой Прекрасной. Сегодня у меня, как у Цербера, две головы и, вдобавок, рыбий хвост!» Какой идиот может поверить в эту ахинею? А? Правильно: люди. Причем, дурацким листовкам из почтового ящика верят больше, чем гениальным речам с трибуны. — Цепрянец хмыкнул. — Только представьте: Елена Прекрасная с рыбьим хвостом ползает от одного почтового ящика к другому, пугая соседей двумя звериными головами вместо одной женской. С ума сойти можно.
— Завтракать пойдете в холл, или принести вам кофе сюда?
— Сюда, если вас не затруднит. Сегодня я что-то еле двигаюсь.
Борис бесшумно растворился в дверном проеме.
Месяц назад президент начал уговаривать господина Клеткина подобрать ему другой генотип. «В этом качестве я себя уже выработал, — объяснял Цепрянец. — Кроме того, мне по болезни давно пора на пенсию, в соответствии с законом о гуманизме, который я сам же и сочинил. Препятствуя мне, вы подрываете мой авторитет… Я уж не говорю об элементарной этике». Клеткин кивал головой: «Что-нибудь придумаем.» Клеткин шутил: «Как же так, вы — наше знамя, символ республики! Ай-ай-ай, господин президент, а если из-за вашего исчезновения начнется смута?» Клеткин просил: «Не так спешно. Десять лет вы жили с генотипом, идеально подогнанным под ваш носитель. Над новым — работать и работать»… и тому подобное, до бесконечности. За весь месяц никто не явился к президенту взять пробы носителя.
